Убить Троцкого - Юрий Маслиев

Михаил сознательно ввернул слова «любая другая сволочь», тем самым приобщая себя к только что очерченному им кругу.

– Что поделаешь – с волками жить… как говорится… Я уже не говорю о японцах, которые неспроста поставили свои караулы и охраняют банк вместе с русской командой под руководством Юговича… А это – тот еще жук! Сами знаете… И честно говоря, альянс земской управы с большевиками добил меня окончательно. Те уже точно не упустят своего. И если другие, вроде нас, попытаются забрать хотя бы часть, то эти обычно забирают все…

– Ну да, – хмыкнул Евгений, – veni, vidi, vici[41]. Как ты это представляешь? Твои предложения?

– Сейчас я предлагаю заняться тренировкой. Мы уже неделю как не занимались, а хорошая физическая форма нам, я чувствую, ох как понадобится… Затем я пойду в банк – навестить Григория Владимировича. Посудачу со стариком по поводу переворота, заодно разведаю – где, что и как. Ты, Саша, – обратился он к Блюму, – говорил мне, что сблизился с бывшим следователем сыскного отделения. Пусть познакомит тебя с несколькими топтунами. Они сейчас как раз без работы сидят, лишняя копейка им не помешает… Следователю расскажешь сказку о глупом Отелло и злобном Яго, а топтунам потом дашь отдельное задание… Чует мое сердце: сейчас вокруг банка закрутится такая карусель, что успевай только поворачиваться. Нам только бы одну ниточку ухватить… А ты, Женя, отправляйся в госпиталь. У тебя все-таки больные, их в пять минут не покинешь… И вообще, в связи с переворотом есть предложение самоустраниться от несения любой службы! У нас и так мало времени – недели три, от силы – месяц, пока после переворота будет идти дележка власти. В городе среди властных и силовых структур будет идти неразбериха. Лучшего времени для претворения наших замыслов в жизнь трудно и пожелать… И думайте, напряженно думайте! Каждый вечер будем обсуждать различные планы. А теперь – за дело.

Как и всегда, когда судьба собиралась делать очередной крутой поворот, Михаил бесспорно занимал лидирующее положение в их компании. Так случилось и на этот раз.

Поэтому Евгений, понимая, что дискуссия окончена, поднял, как пушинку, тяжелый деревянный стол и, перевернув его на попа, перенес в угол.

Тыльная сторона стола, разрисованная кругами наподобие мишени, была густо усеяна следами от сюрикенов и ножей, которые метали в нее во время регулярных тренировок.

Сегодня тренировка проходила особенно интенсивно. Спарринги, которые поочередно проводил с друзьями Михаил, отличались особой жесткостью. Умываясь потом, ребята старались выгнать из себя следы вчерашних похождений.

Через полтора часа обнаженные, тяжело дышащие, с пульсацией в каждой жилке, с бешено стучащими от сверхнагрузки сердцами, они кинулись во внутренний дворик, ослепительно сверкающий на солнце девственно-белоснежным пушистым снегом. Он, казалось, зашипел от их раскаленных мускулистых тел. И они, инстинктивно радуясь ощущению собственной силы, молодости и здоровья, принялись энергично растирать себя комками тающего в руках снега, укутавшись похожим на туман паром, исходившим от них на морозе.

Вскоре, закончив завтрак, друзья разошлись, каждый – по своим делам.

Дни проходили за днями. Политические страсти в Приморье продолжали бурлить.

Сенсационное сообщение о расстреле верховного правителя Сибири – адмирала Колчака – по приговору Иркутского ревкома, продержавшись на газетных полосах всего несколько дней, кануло в Лету.

Уже началась поэтапная эвакуация американского экспедиционного корпуса. На одном из кораблей, который должен был перевозить эти войска, благодаря стараниям Михаила, были зарезервированы места.

Разработка операции по изъятию ценностей, а попросту говоря – по ограблению банка, – топталась на месте.

Невзирая на все ухищрения, которыми фонтанировал Михаил, окружая Маркина, невзирая на постоянный теплый, дружеский прием, который он встречал у Григория Владимировича, Муравьев не мог найти ни единой лазейки, ни единой зацепки, что могла бы привести его к задуманной цели. Парадоксальность ситуации, бесившая его, заключалась в том, что Маркин – умный человек, прекрасно разбиравшийся в политической обстановке края и предвидевший, в общем-то, судьбу ценностей, доверенных ему, – тем не менее не мог переступить через свое собственное моральное кредо – этакий своеобразный неписаный кодекс чести российского банкира. Он твердо повиновался букве закона, ныне уже не существующего.

Прием и расход ценностей в банке визировался комиссией земского временного правительства, куда входили представители всех партий, включая и коммунистов. Затем документы проверялись службой безопасности во главе с Юговичем, и только после этого они попадали на стол управляющего банком. От Маркина зависело очень многое, если не все. Без его воли доступ в хранилище был невозможен.

Ограбление же банка было абсолютно бесперспективным для тех возможностей и того короткого времени, которыми располагала группа Муравьева.

Охрану несли две команды: служба безопасности банка и японские войска, дублируя друг друга.

Григорий Владимирович любые провокационные намеки на эту тему, несмотря на огромную симпатию, питаемую к Михаилу, превращал в шутку и уходил от темы.

Муравьев, понимая, что кажущееся политическое равновесие носит временный характер, извивался ужом, пытаясь достичь своей цели. Он знал, что как только к власти придет какая-либо из сторон, а скорее всего – это будут японцы, имеющие многократный перевес в военной силе и далеко идущие имперские амбиции по захвату Приморья, – любая авантюра будет обречена на провал. Михаил это знал, но ничего пока поделать не мог.

Глава 15

В один из февральских вечеров, когда Блюм с Муравьевым, сидя у потрескивающего камина, перебарывались репликами, выстраивая и тут же отметая различные планы, в комнату ввалился заиндевелый, раскрасневшийся от мороза, возбужденный Евгений с еще не растаявшим инеем на густых, слегка косматых бровях. Он в присущей ему манере рявкнул с порога:

– Сидите, у огонька греетесь, а ваш товарищ сегодня полдня шлялся за одним нашим общим знакомым и накопал интересные факты, о которых вам, господа аналитики, не мешает поразмыслить!..

Оказалось, что сегодня, закончив работу в госпитале, Евгений решил приятно расслабиться с одной из молоденьких сестричек милосердия у нее на квартире.

Развалясь на стуле и упершись локтем в подоконник, он лениво поглядывал через окно на редких прохожих, спешащих по своим делам, с удовольствием прислушиваясь к шкворчаще-пахучим звукам, раздающимся из кухни.

Неожиданно его внимание привлекла чем-то знакомая фигура одного из прохожих. Тот, часто оглядываясь, напоследок еще раз внимательно осмотрев улицу, резко свернул в двери затрапезного трактира, расположенного напротив окна, где сидел Евгений.

В последний момент Евгений узнал в этом прохожем, несмотря на его странный наряд мастерового, их общего знакомого – Юговича.

На счастье Евгения, в квартире был еще и младший брат его подружки – невысокий, но шустрый гимназёр-пятиклассник, зубривший в соседней комнате латынь. Сразу сориентировавшись, Лопатин позвал его и, посулив денежку, предложил школяру проследить за человеком, которого он ему укажет, на ходу выдумав незамысловатую причину.

Одевшись, они уселись у окна в ожидании. Не прошло и получаса, как открывшиеся в очередной раз двери трактира выпустили Юговича в сопровождении одного из ответственных работников финансово-экономического совета, коммуниста Дедусенко, обращавшегося недавно к Евгению, как ни смешно звучит в эти времена, по поводу измучившего его геморроя. Обменявшись напоследок несколькими словами, они, дружески распрощавшись, разошлись в разные стороны.

Евгений, на прощание крикнувший удивленной подруге, что обед отменяется, выскочил вместе с гимназистом на улицу.

В последний момент они увидели фигуру Юговича, торопливо сворачивающего за угол. Евгений направил за ним мальчишку, следуя в отдалении и не выпуская из виду островерхий башлык[42], фасонисто венчавший гимназическую шинель. Югович и Лопатин из-за дальности расстояния не могли видеть друг друга, а на мальчишку навряд ли кто обращал внимание, поэтому возможность обнаружения слежки практически исключалась.

Единственное, чего боялся Евгений, это то, что Югович мог сесть в проезжавшую мимо пролетку. Но тот, поддерживая реноме мастерового, которому не по карману такой вид транспорта, целеустремленно двигался по направлению к элитной части города, где расположены особняки городских промышленников и торговцев.

Подходя к этим кварталам, Югович нырнул в одну из японских обжорок, которые в прошлом видели лучшие времена.

Гимназист указал подошедшему Лопатину на двери, где скрылся его подопечный. Сунув смышленому пацану небольшую сумму, Евгений предложил ему купить в обжорке какие-нибудь сладости и заодно – посмотреть, что делает там Югович. Сам же, скрывшись в ближайшей подворотне, стал наблюдать за входом.