Асканио - Александр Дюма

Асканио с грустью кивнул головой.

— Вы не откровенны со своим другом, Асканио. Нехорошо, нехорошо! — продолжала герцогиня, взяв юношу за руку и нежно пожимая ее.

— Маэстро, должно быть, тревожится обо мне, сударыня, и к тому же я не смею докучать вам. Я чувствую себя превосходно. Позвольте же мне оставить вас.

— Как вам хочется поскорее покинуть меня! Подождите, по крайней мере, пока подадут носилки. Не противьтесь — это приказание доктора, да и мое тоже.

Анна позвала слугу и дала ему необходимые распоряжения; затем велела Изабо принести жемчуга и кое-какие драгоценные камни и отдала их Асканио.

— Я возвращаю вам свободу, — сказала она. — Но, когда ваш недуг пройдет, вы тотчас же займитесь моей лилией. А пока думайте о ней, прошу вас, и, как только сделаете набросок, приходите показать.

— Если вам угодно, приду.

— Или вы не хотите, чтобы я услужила вам? Ведь вы сделаете все, что я пожелаю. Почему бы и мне не сделать то, что пожелаете вы? Ну право, мой милый Асканио, чего вам хочется? Полно, в вашем возрасте как ни стараешься подавлять веления сердца, отводить глаза, сжимать губы, всегда чего-нибудь желаешь. Однако ж вы, очевидно, не верите в мое влияние и могущество, думаете, что я недостойна стать вашей наперсницей?

— Я знаю, сударыня, — ответил Асканио, — что вы могущественны, как того и заслуживаете. Но не в силах человеческих помочь в моей беде.

— И все же поведайте мне обо всем, — проговорила герцогиня д'Этамп. — Я так хочу! — И добавила с обворожительной улыбкой, преобразившей и голос ее, и лицо: — Я умоляю!

— Увы, увы, сударыня! — воскликнул Асканио, душу которого переполняла тоска. — Увы! Ведь вы так добры ко мне, да и мы сейчас расстанемся, и я скрою от вас свой позор и слезы. Вот почему я обращаюсь не к герцогине, как сделал бы вчера, а доверюсь женщине. Вчера я сказал бы вам: я люблю Коломбу и я счастлив… Сегодня я говорю вам: Коломба меня не любит, и мне остается одно — умереть! Прощайте, сударыня, пожалейте меня!

Асканио стремительно поцеловал руку госпожи д'Этамп, безмолвной и неподвижной, и убежал.

— Соперница! Соперница! — проговорила Анна, словно пробуждаясь. — Но она не любит его, и он полюбит меня, я так хочу!.. Да-да, клянусь, он полюбит меня, и я убью Бенвенуто!

Глава четырнадцатая,

в которой говорится о том, что суть человеческой жизни — страдание

Да простят нам читатели, что такой горечью и безнадежностью веет от заглавия. Но в самом деле настоящая глава, следует признаться, повествует о душевных страданиях, которыми полнится и сама жизнь. Мысль эта не нова, как сказал бы некий персонаж из некоего водевиля, но для нас утешительна, ибо может послужить нам извинением перед читателем, которого мы поведем, как Вергилий ведет Данте, по пути скорби.82

Да не обидятся на нас за сравнение ни читатель, ни Вергилий!

В самом деле, в ту пору, до которой мы довели повествование, наши друзья, начиная с Бенвенуто и кончая Жаком Обри, были повергнуты в печаль, и мы скоро увидим, как скорбь, словно прилив, мало-помалу поглотит их всех.

Мы расстались с Челлини в тот миг, когда он тревожился о судьбе Асканио. Вернувшись в Большой Нельский замок, он, уверяю вас, забыл и думать о разгневанной герцогине. Все помыслы его были сосредоточены на милом его сердцу больном юноше. Поэтому радость его была велика, когда ворота раскрылись, пропустили носилки и Асканио, легко спрыгнув на землю, подбежал к нему, пожал руку и стал уверять, что от недомогания не осталось и следа.

Но Бенвенуто нахмурился при первых же словах ученика и слушал с каким-то странным, горестным выражением рассказ юноши:

— Учитель, я хочу опровергнуть одно несправедливое суждение и знаю — вы поблагодарите меня за это и ничуть не рассердитесь. Вы ошиблись в суждении о госпоже д'Этамп. Она не таит ни презрения, ни ненависти к вам — напротив, она уважает вас и восхищается вами. И надобно согласиться, что вы обошлись с ней — женщиной и герцогиней — просто грубо. Учитель, госпожа д'Этамп не только прекрасна, как богиня, — она добра, как ангел, скромна и восторженна, проста и великодушна, чутка и умна. Поступок, который вы нынче утром посчитали до крайности оскорбительным, был просто-напросто ребяческой проказой. И я прошу вас — вы же не любите несправедливости, — ради меня, ибо она приняла меня и позаботилась обо мне с такой трогательной обходительностью, не упорствуйте, не относитесь к ней с несправедливым презрением. Ручаюсь, вы с легкостью заставите ее забыть обо всем… Но вы молчите, дорогой учитель? Вы качаете головой. Уж не обиделись ли вы?

— Выслушай меня, сынок, — серьезно ответил Бенвенуто. — Я часто повторял тебе, что, по моему мнению, лишь одно божественное искусство обладает бессмертной красотой, бессмертной молодостью и плодотворной силой. Однако я верю, я знаю, я надеюсь, что в иных нежных душах расцветает настоящая, глубокая любовь, которая может осчастливить человека на всю жизнь, но бывает это редко. Что такое обычная любовь? Легкое увлечение, веселый союз, в котором он и она обманываются, и зачастую искренне. Ты ведь знаешь, Асканио, я люблю трунить над такой любовью; я насмехаюсь над ее притязаниями, над ее проявлениями.

Я не злословлю, нет. И мне, по правде сказать, она нравится, в ней, как в капле воды, отражаются и радости, и нежность, и ревность — все, что есть в большом, страстном чувстве, но она не наносит смертельной раны. Вылилась ли она в комедию, вылилась ли в трагедию, все равно: пройдет время — и вспоминаешь ее, как некое театральное представление. Добавь, Асканио, что все эти непрочные союзы одинаковы и основа их вполне удовлетворяет художника: это культ формы и обожание чистой красоты. И это чистая сторона такой любви. Вот почему я не клевещу на нее, хоть и смеюсь над ней. Но послушай, Асканио, существует и другая любовь, она вызывает у меня не смех, а ужас: любовь страшная, безрассудная, неосуществимая, как мечта.

«Бог мой, — подумал Асканио, — уж не проведал ли он о моей безумной любви к Коломбе?»

— Любовь эта, — продолжал Челлини, — не дает ни радости, ни блаженства, а все же захватывает тебя всего, целиком. Это вампир, по каплям высасывающий всю твою кровь, медленно пожирающий твою душу. Любовь с непреодолимой силой держит тебя в своих когтях, и вырваться из них невозможно. Асканио, Асканио, бойся ее! Видишь, что она химера и что счастья не добиться, а все же ей отдаешься всей душой, почти с радостью жертвуешь всей своей жизнью.

«Так и есть! Он все знает!» — подумал Асканио.

— Дорогой мой сынок, — продолжал Бенвенуто, — если еще не поздно, порви узы, которые связали бы тебя навеки! Правда, следы останутся, но зато ты спасешь свою жизнь.