Курс — одиночество - Вэл Хаузлз

Освобождённая от непосильной нагрузки, яхта слегка откренилась. Я торопился свернуть развевающиеся паруса. Ливень хлестал бичом моё голое тело, и я кричал от боли. Тысячи игл кололи меня, побуждая прилагать нечеловеческие усилия, чтобы убрать паруса быстро, но достаточно надёжно. Затем я метнулся обратно в кокпит, закрепил руль на подветренном борту, бросил взгляд на автоматическое рулевое устройство, убедился, что оно почти не пострадало, и через ещё не просохший кокпит покинул сцену, где разыгралась такая бурная драма.

В каюте царил хаос. К чайнику на елани присоединилось два десятка других предметов. Не каюта, а свинюшник. Меня била дрожь, и я попробовал найти полотенце, но они все были мокрые. Взяв наименее влажное, я начал растираться, одновременно пытаясь сообразить, сколько же я пробыл на палубе. Может быть, пять минут, может быть, полтора часа… Я поглядел на наручные часы, точнее, на запястье, где они находились.

Часов не было.

Я не верил своим глазам. Пощупал запястье, на нём была светлая полоса там, где часы защищали кожу от солнечных лучей. Быстро осмотрел елань, перебрал кучу барахла, скопившуюся на правой койке. Нет часов. Опускаясь на елань, я обнаружил, что правая нога плохо гнётся — колено распухло и отзывалось болью на прикосновение. Я открыл люк и заглянул в кокпит (вода, наконец, ушла), но и здесь не было часов. Посмотрел вперёд — какое там, при таком крене на палубе незакреплённый предмет и десяти секунд не пролежал бы. Ветер продолжал лютовать, поэтому я не замедлил убрать голову из-под жалящего душа и задвинуть люк.

Разум не хотел мириться с пропажей часов. Я дотошно обыскал всю каюту, поднимал каждый предмет, перетряхнул всю одежду, вывернул наизнанку постель, осмотрел трюм, рундуки, всё больше и больше удаляясь от самых вероятных мест, наконец зарылся в мешки с парусами и мокрую одежду в носовой части — может быть, их сюда занесло? Задача казалась бесконечной и безнадёжной, однако я не хотел сдаваться. Вопреки всякой логике я продолжал надеяться, что часы слетели у меня с руки в каюте, хотя с каждой минутой крепло убеждение, что их сорвало, когда я сражался на палубе с парусами. В конце концов я капитулировал, не столько потому, что прекратились сомнения, сколько из-за боли в ноге. В душе теплилась нелепая надежда, что более тщательные поиски (куда уж тщательнее!) помогут обнаружить часы. И, оставив каюту неубранной, я с некоторым трудом забрался в спальный мешок.

Я чувствовал себя предельно измотанным. Постель была мокрая, тем не менее просто лежать, освободить от нагрузки ногу было великим облегчением. Я попытался вспомнить, что произошло за последний час. Конечно, утверждать, что часы были у меня на руке при выходе из каюты, нельзя, но я почти не сомневался в этом. Последняя запись в вахтенный журнал была внесена в четыре утра, я ещё взглянул тогда на часы. Оставалось одно естественное объяснение: когда меня в разгар схватки с парусами бросило в подветренную сторону, браслет зацепился за такелаж и не выдержал. Не мог я вспомнить и другого: когда ударился коленом. Ушиб был серьёзный, болело так, словно я повредил мениск; знакомый недуг. Сразу два прискорбных события, впрочем сейчас оба казались мне пустяковыми. Что меня действительно беспокоило, так это хлюпающая в трюме вода. С койки я мог дотянуться до помпы. Девяносто качков понадобилось, чтобы осушить трюм. Не иначе, проклятая вода опять подобралась к самой елани.

Всё ещё бушевал неистовый ветер, но качка стала чуть более упорядоченной.

А меньше чем через час ветер спал до свежего. Тем временем я урвал немного крайне необходимого сна и, мобилизовав всё рвение, на какое только был способен, навёл порядок в каюте. Подобрал сильно побитый чайник и снова водрузил его на примус, от души надеясь, что на сей раз всё-таки удастся попить чайку. После чего, прихрамывая, выбрался на палубу, чтобы ознакомиться с положением вещей.

В придачу к огромной зыби разгулялась крупная волна, однако она не представляла опасности, лишь изредка поддавала на палубу да щедро разбрасывала брызги. Мачта стояла на месте, рабочие паруса лежали, закреплённые, на палубе. Прежде чем проходить вперёд, я освободил руль и осмотрел Майка. Ему немножко досталось: противовес был погнут, упоры, ограничивающие движение триммера, смяты.

Ничего, будет работать, а несколько хороших ударов молотком и вовсе приведут его в порядок. Затем я прошёл к рубке и стал проверять грот. Больное колено ещё не гнулось, поэтому я работал особенно осторожно.

Из стальных ползунков многие разошлись, их надо было менять, сам же парус, хоть и распоролись некоторые швы, вполне мог работать. Зато все латы были сломаны. Ясеневые разлетелись на куски длиной не больше четырёх дюймов. Я рассчитывал быстро извлечь их из карманов, но не тут-то было. Только на один лат у меня ушло двадцать минут, после чего сочетание ноющего колена и вспыльчивого нрава вынудило меня искать внизу более удобное сиденье. Сняв ползунки с рельса, я затащил большую часть грота в каюту.

Извлекать из тугих карманов обломки латов оказалось препротивным делом. Каждая щепка, подавшись на какую-нибудь долю дюйма, тут же снова застревала. Хотите — верьте, хотите — нет, но я провозился больше трёх часов, исключая перерыв на чай и другие, неизбежные при такой нудной работе перерывы. В конце концов взамен старых были вставлены новые, пластиковые латы, грот и стаксель подняты, и я облегчённо вздохнул, когда яхта снова пошла на запад.

Плотная облачность не позволяла провести обсервацию, но счислимое место в двенадцать часов дня, в четверг, 26 июля, было — 32° 54 северной широты и 62° 05 западной долготы. Другими словами, чуть больше ста двадцати миль отделяло нас от Бермудских островов. И поскольку мы находились несколько севернее архипелага, я сел, чтобы поразмыслить, как поступить дальше.

Без хронометра я не мог точно определить свою долготу, возможна ошибка в десять миль и больше. Ладно, пойду на юг, пока не окажусь точно на широте архипелага, потом двинусь на запад, как делали в старину, когда не было радио и сигналов точного времени.

Весь день дул преимущественно вест, часто находили дождевые тучи, волнение было исключительной силы. Я включил радио, но за пять минут, пока тянули батареи, услышал только треск да щелчки — тревожное свидетельство того, что поблизости ещё бродили грозы. Мы шли на юг против волны, и время от времени я принимался откачивать воду. Пятьдесят качков, сорок качков, пятьдесят с лишним. Что-то уж очень сильная течь. В среду утром ветер стал лёгким и переменным; пришлось поневоле уделять яхте больше внимания. Колено совсем разболелось, и я ещё раз понял, как важно моряку на малом судне сохранять подвижность даже для самых простых дел.