Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89» - Ярмолинец Вадим

– Па-п-пара! – вторили ему духовики, аудитория свистела, как стая соловьев.

– Брад-дяга! – он развязал галстук и тоже отшвырнул в сторону.

– Па-п-пара!

Свист и духовые раздирали воздух.

– Какая странная судьба! – он расстегнул рубашку и отбросил, обнажив белый торс.

Свист и духовые, свист и духовые.

– Брад-дяга! – сбросил один ботинок.

– Какое странное призванье! – отбросил второй

Когда он начал расстегивать брюки, в аудитории началась настоящая истерика. Я подумал, что начальству пора выключать свет и разгонять артистов с публикой. Но менты стояли в отдалении, не вмешиваясь в происходящее. Кто-то наверху, видимо, поставил знак равенства между футбольными болельщиками и поклонниками новой эстрады, фанами, как они себя называли.

– Неплохо, да?! – крикнул я Толику.

В отчет Толик показал большой палец – люкс! На его обычно бесстрастном лице был написан восторг.

Его подруга держалась за него обеими руками, глаза у нее светились от счастья. Она явно была из тех, которые выросли на отобранных редакторами ОМК образцах передовой западной музыки, типа Modern Talking, Пупы, Друпы и Челентаны. А тут перед ней просто открылся новый мир.

Когда мы с Наташей появились в доме моего босса, гулянье уже шло полным ходом. В комнатах было многолюдно, стол в гостиной уставлен закусками, водкой, коньяком, вином. На стереосистеме гремел Eurythmics.

Sweet dreams are made of this – пела Леннокс – You and me are disagreed.

Нас встретил Марик, веселый и уже слегка покачивающийся от выпитого.

– Здесь сегодня практически весь коллектив, – сказал он. – В смысле кооператив. Я вас познакомлю с парой очень интересных ребят.

Когда мы вошли в комнату, по телеку шел Live Aid, но звук с видика был запущен на усилитель. Эни Леннокс сверкала черными лакированными брюками, Дэйв Стюарт черными очками. Я пошел взглянуть на аппаратуру. У Толика была дэка и усилитель Nakamichi. Я много слышал об этой фирме, но никогда не видел. Дэка CR-5 выглядела грандиозно – электронный счетчик, флюоресцентные индикаторы уровня сигнала, кнопки, ручки, супер-дизайн. У него была такая же, как и у меня, вертушка Technics MK 1300, и большие колонки Sansui. Появившись у меня за спиной, Толик спросил:

– Нравится? Лучше этой дэки только семерка, но никто не хочет привозить.

– А сколько она стоит?

– Эта стоит штуку капустой, а семерка – две. Но говорят, это – чисто космический корабль.

– За такую сумму можно взять хорошую тачку.

– Я готов дать, сколько попросят. Но у студентов просто нет бабок, чтобы купить ее там, у моряков – тем более. А кроме них просить не у кого. Дашь им две штуки с собой, они потеряются. Усилок – нормальный, лучше не будет.

– Я знаю лучше, – сорвалось у меня.

– Что-о? – Он скептически поднял бровь. – Чувак, это лучшая аппаратура в этом городе. Лучше нет.

– Есть. Причем нашего производства.

На его лице отразилась досада в связи с моим непониманием вопроса. В этом отношении он ничем не отличался от Юрия Ивановича. Наше – значит худшее. Впрочем, я был сам таким. Все мы были такими. Просто Кащей был исключением.

– Ладно, потом поговорим. Но я запомнил, что ты мне сказал.

– Не забудь! – я был бы счастлив познакомить его с Кащеем. – Пусть бы открыл еще один кооператив, по производству стерео-аппаратуры.

В этот момент кто-то остановил музыку, экран погас. Гарик, выключивший видик, сказал:

– Ребята, ну что вы в натуре слушаете? Это же самые натуральные образцы деградирующего западного искусства.

Кто-то засмеялся, предвкушая представление.

– А между тем, в вашей солнечной Одэссе, жил потрясающий артист, который мог бы еще дать форы всем этим “Юритмиксам” и прочей буржуазной шушере. Но вы предпочитаете эту шушеру! Мне стыдно за вас! Но сейчас мы исправим эту ошибку подручными средствами и наставим вас на путь нашего истинно народного искусства. Гитара тут есть?

Со звоном и стоном появилась гитара и, сменив пару-другую рук, устроилась на колене у артиста. Тот перебрал струны, покрутил колки и, взяв несколько первых резких аккордов, запел хрипловатым тенорком:

Одэсский порт в ночи простерт,

маяки за Пирэсыпью светятся,

тебе со мной и мне с тобой

здесь в порту интерэсно бы встретиться!

Кто-то из его ребят начал стучать по сиденью табурета, кто-то начал постукивать вилками по краю бокала, ритм ожил и потек-потек, обвиваясь вокруг его голоса:

Хотя б чуть-чуть со мной побудь,

Ведь я иду в кругосветное странствие.

В твой дальний край идет трамвай,

Весь твой рэйд до 16-й станции.

Махнешь рукой, уйдешь домой,

Выйдешь замуж за Васю-диспетчера,

Мне ж бить китов у кромки льдов,

Рыбьим жиром детей обеспечивать.

Я не поэт, и не брюнет,

И не герой – заявляю заранее.

Но буду ждать и тосковать,

Если ты не придешь на свидание.

Я смотрел на собравшихся и не верил глазам. Они улыбались, девушки прихлопывали каблуками, прищелкивали пальцами в такт музыке, им это нравилось, как нравилась выступавшая до Гарика Эни Леннокс. Что было в этой старой утесовской песне? Время от времени она звучала где-то на периферии нашего слуха, но ей словно не хватало электричества, чтобы зажечься самой и зажечь аудиторию. В чем было дело? В словах, таких обыденных и начисто лишенных всякой экзотики, или в том, что никто не наполнил их тем содержанием, которое сделало бы их причастными к нашей жизни? Я не знал.

Шумит волна, плывет луна,

От Слободки за Дальние Мельницы.

Пройдут года, но никогда,

Это чувство к тебе не изменится!

Ему стали аплодировать, кто-то поднес стопку.

– Ребята, вы не должны слепо поклоняться Западу, – говорил Гарик. – У нас есть своя классная музыка, и мы ее вернем народу! Мы добьемся того, что он еще будет ей гордиться!

Он снова взял несколько пробных аккордов и заиграл:

Я милого узнаю по походке,

Он носит брюки-галифе.

А шляпу он носит на подкладке.

В ботиночках он ходит на рипах!

Это было поразительно. Все, что он только что сказал, мог бы сказать Кузнецов или кто-то из его инструкторов. Разница была лишь в том, что Гарик эту музыку знал и любил, а Кузнецов выполнял полученное свыше задание. Музыка, любая музыка, была ему до лампочки. Точно, как Гончарову. Как он тогда сказал: “Может, я вообще глухой, блядь!”

Они все были, блядь, глухими. Глухими блядьми при власти, с жутким талантом губить и душить все живое в любой отдельно взятой области. А Гарик оказался способным вдохнуть жизнь в старую песню, как Христос вдохнул жизнь в мертвого Лазаря. Талант, говорят, от Бога. Действительно, талант был божественной способностью оживлять мертвую материю.

Гарик отложил гитару, его хлопали по плечу, чокались с ним, снова гремела музыка на этот раз – Madness – One Step Beyond.

Я слышал его хрипловатый голос: “Да нет, ребята, ну что вы в натуре, мы не против, мы за все талантливое! Но нам лично ближе наше, отечественное”.

Потом гости стали прощаться, менеджер гнал их в гостиницу, рано утром они должны были улетать в Ялту. Выбравшись из толкотни гостиной, я пошел на поиски туалета. Дверь в него была заперта, и я поднялся на второй этаж. Одна из выходивших в коридор дверей была открыта. В приглушенном оранжевом свете мой босс целовался с Валерией. На нем были одни носки, на ней уже не было ничего. Одной рукой он обнимал ее за плечи, второй держал бутылку шампанского. Маленькая блондинка, усевшись у его ног, с упоением играла на его флейте. За ними еще несколько человек устраивались на широкой постели. Валерия, оторвавшись наконец от Толика, повернулась ко мне. Она была сильно во хмелю, и ей понадобилось время, чтобы навестись на резкость и опознать меня. Поманив меня пальцем, она сказала: “Так, давай или сюда или туда, а то газ выходит!” Это было так неожиданно, что я не знал, как реагировать на ее предложение. Спас положение Толик, протянув руку, он толкнул дверь, и та захлопнулась передо мной.

Когда я спустился вниз, Гарика с бригадой уже не было. Наташу я нашел на кухне с Мариком и двумя молодыми людьми – худощавой женщиной лет 30 с обильной сединой в черных волосах и парнем, который, видимо, был ее мужем – у обоих на руках были обручальные кольца.

Наташа помахала мне, чтобы я присоединялся.

– Знакомьтесь, это Митя-контролер, он же – бывший журналист. Это он нам привел “Бригаду”, – сказал Марик. – А это – Лариса и Вадик. Помнишь, я тебе говорил о них? Они придумывают фасоны, делают выкройки и все такое.

– Ты только послушай, что они рассказывают, – добавила Наташа. – Они, оказывается, первые самопальщики Одессы! Представляешь?!

– Я был вторым, – скромно заметил Вадик.

– А когда это было? – спросил я.

– В 1975 году, – ответила Лариса.

– А кто же был первым?

– Тут был один парень – Яша Петухов, это он научил Вадика. Он потом уехал в Австралию, но не исключено, что до него тоже кто-то был.

– Расскажи им, как вы крутили большие размеры, – сказал Марик. – Человек должен знать истоки нашего бизнеса.