Судьба моряка - Ханна Мина

— И не раз. Как-никак я тоже из порта, и море мне не чужое, — гордо ответил я, забыв на мгновение свою печаль.

— Ты бывал на затонувшем пароходе?

— Нет…

— То-то и оно, тут надо держать ухо востро. Не приближайся ни к каюте капитана, ни к машинному отделению. Спускайся прямо в трюм. Человек может заблудиться даже на судне, которое стоит в порту у причала. А каково ныряльщику плавать по сгоревшему и затонувшему пароходу? Каково находиться под водой без водолазного костюма, без подводного фонаря? Проклятые французы… Зачем только они притащили сюда эту посудину?

— Не бойтесь… Лучше пожелайте мне успеха…

Я подошел к морю и бросился в воду. Вода была холодной, бодрящей. Пароход находился прямо передо мной, впереди виднелась его мачта, колом торчащая из воды. Плывя к мачте, я оживился, соленые волны смыли усталость бессонной ночи, вернули мне силы и уверенность, теперь я готов был нырнуть хоть в бездну под водой. Глаза, сначала обожженные соленой водой, привыкали к ней, приспосабливались смотреть под водой.

Оба моряка плывут рядом со мной, плывут легко, стремительно, красиво. Мы движемся вперед бок о бок, тела наши в воде, головы над ней, плывем, как стая дельфинов, не разговариваем, не обмениваемся взглядами. Каждый думает о том, что нам предстоит нелегкий труд, и мечтает, чтобы море было с нами поласковее. Осталось бы спокойным, как сейчас, пока мы не наткнемся на труп, который, как уверяли моряки, находится где-то в трюмах.

Полная страстного нетерпения, душа моя разрывалась. Мне начало казаться, что отец где-то здесь, неподалеку, что он еще жив, что ему удалось каким-то образом пробраться в одну из кают и укрыться в ней. Появилась робкая, слабая надежда, что отец сумел под водой дышать, что вот сейчас произойдет чудо и по милости аллаха я вернусь на берег победителем, и все это исключительно благодаря морю, чье благодеяние я не забуду, пока жив.

Чайки на мачте настороженно уставились на нас. Птицам любопытно знать, кто мы такие и что мы здесь делаем. Других птиц там не было. Я внимательно наблюдал за небом, следил, не появятся ли коршуны, доказывая своим присутствием, что в воде плавает труп. Я считал, что после того, как труп всплывет, море выбросит его за борт корабля, а потом волны вынесут его на берег. Поэтому, прежде чем искать в трюмах, мы должны осмотреть судно со всех сторон и наблюдать за коршунами по всему побережью. Если появится черная стая, по месту скопления хищников можно определить местонахождение трупа.

Мы подплыли к пароходу с глубоко погруженной в воду стороны. Судно завалилось на левый борт, его сильно засосал песок, и поэтому деревянная палуба круто выгнулась, о нее бились волны, и человек, взбирающийся на палубу, вынужден был карабкаться на нее, как альпинист, поднимающийся на очень крутую гору. Втроем мы обошли пароход, хорошенько все рассмотрели, убедились, что обитый металлом корпус цел, не прогорел от пожара, на нем нет ни пробоин, ни вмятин. Значит, отец мог проникнуть внутрь со стороны кормы, где обычно находятся специальные люки, ведущие в трюмы.

Мы вышли на палубу и несколько раз нырнули, чтобы получше все оглядеть и решить, что делать дальше. Остановились в ее задней части, встали во весь рост: вода покрывала нас с головой. Затем, посоветовавшись о том, как будем искать, решили сначала обследовать палубу парохода: может быть, труп уже всплыл и зацепился за что-нибудь на палубе. Я пошел на нос корабля, один из моряков направился в кормовую часть судна, а другой остался посередине. Мы нырнули и внимательно осмотрели трубы, мачты, блоки, якоря, руль, кучи железа, веревок, но отца не нашли. Я взобрался на мачту, оглядел море вокруг, насколько охватывал взор, но тела не обнаружил. Коршуны тоже не появлялись, следовательно, труп продолжает оставаться в темном чреве судна.

Наступила решающая минута. Сейчас пойдет серьезная работа, и я начинаю путешествие в неведомое. Теперь придется рискнуть. Море — это большой риск. Вступая в него одной ногой, ты вдеваешь другую в стремя норовистой лошади и встречаешь волнующий мир, полный неожиданностей. Прежде всего нужно быть джигитом, но если ты еще не таков, то достаточно иметь сердце джигита. Море научит тебя, но взамен потребует всю твою смелость. Тот, кто вступает в море, должен отдаться ему целиком, не знать страха, не бояться утонуть. Не страшиться опасности — это само по себе наслаждение, воодушевляющее тебя, делающее душу щедрой.

Вы спускались когда-нибудь на морское дно? Никогда? Так слушайте. Там все разноцветное, красивое, необычное — не то что внутри корабля. Там чувствуешь себя рыбой. Дно — это песок, скалы и пещеры, травы и морские кусты. Открытые глаза хорошо видят дно. Ты можешь спуститься ниже, подняться выше, протянуть руки, схватиться за бока, совершать акробатические движения, вращаться, кувыркаться, не рискуя пострадать, потому что ты не в железной или деревянной коробке, не во мраке и не в аду. Ты знаешь, что путь наверх остается для тебя всегда открытым. Стоит тебе захотеть подняться, соедини ноги, выбрось вперед руки — и понесешься стрелой, пронзая толщу вод. Ты дышишь глубоко, ощущаешь приятное спокойствие, источник которого — ты сам, тот факт, что ты существуешь в окружении света, воздуха и бескрайних просторов. Ты движешься, переходишь из одного состояния в другое: твое тело, которое только что ласково обнимала вода, попадает в жаркие объятия солнца.

Другое дело — пароход. Большая затонувшая заржавевшая железная коробка. Здесь надо быть осторожным. Я дрожу от страха, когда представляю себе люк, через который провалюсь внутрь судна, в застойную, холодную, темную воду. Я должен уметь видеть в ней, собраться с духом и выдержать тухлый запах гниения, острое зловоние, проплыть из одного трюма в другой, с трудом нащупывая дорогу. Извиваясь змеей, я должен буду преодолевать препятствия, запоминать обратный путь, учитывать каждый атом воздуха, который я потерял при спуске и сколько предстоит еще потерять при подъеме. Хватит ли у меня сил, чтобы превозмочь сопротивление этой стены, этой водной преграды, найти путь к выходу, выбраться через это узкое отверстие?

Я вспомнил отца: какое у него было доброе сердце, каким смелым он был! Как ему удалось отыскать этот склад керосина? Даже трудно себе представить, как он осмелился в одиночку бросить вызов такой опасности. Еще сегодня он был здесь, сегодня ночью. Стоял, как я сейчас, на палубе парохода, готовый, как и я, спуститься в трюм, но его сердце наверняка не колотилось так отчаянно, как мое. Неужели у него сердце из железа? Неужели море и постоянные опасности сделали его таким? Неужели в нем умерло чувство страха? А как он решился на этот риск? Как спустился в темный провал трюма в первый раз? Какая дрожь охватила его тело, когда он принял решение вплыть в эту темную пещеру? Думал ли о смерти? Неужели для него одно лишь сознание того, что квартал сыт, не испытывает муки голода, — высшая радость, а кусочек хлеба в руках малышей — высшее наслаждение в жизни? В жизни, которую он оставил. Я не понимаю своего отца, никогда не понимал. Я даже и не предполагал, что он обладает такой решимостью, энергией, такой готовностью к самопожертвованию, может до такой степени пренебрегать опасностью.