Расколотые небеса (СИ) - Пир Томас

— Общая команда, — кричал я в рацию, чтобы и арбалетчики слышали. — Всем в атаку! Лучники обратно по холмам. Никто не должен уйти. Вперёд!..

Я метнул копьё вдогонку беглецам. Выхватил меч, перепрыгнул мертвую горку и припустил вниз по склону. За мной потянулись латники. Они отбросили копья, достали мечи, топоры и бросились догонять убегающих дикарей. Над головой свистели болты, шуршали перьями стрелы. Закипели одиночные схватки, запели клинки.

Я был быстрее всех, первым настиг шайку кочевников. Повернуться ко мне и принять бой они не успели. Не сбавляя шага, я ворвался в толпу, раскрутил меч и разбросал по склону тела. В лицо брызнула кровь, пахнуло кислым смрадом и копотью, дохнуло жаром с низины, волосы затрещали, отблески пожарища прорвались сквозь дым.

Глаза уловили движение. Я увернулся, отскочил в сторону. Рядом с головой пролетел кхопеш, дикарь едва меня не достал. Я проткнул ему грудь. Он ещё не упал, а я уже набросился на другого. Кочевник пытался укрыться щитом, но клинок в моей руке не заметил преграды: рассёк и щит, и доспехи, и плоть. По инерции меч описал широкий круг вокруг моей оси, снёс голову степняку, другому прошёлся по горлу.

— Руби! — неистово кричал я, когда воины вклинились в схватку. За моей спиной выросла стальная стена: она загремела, взревела и бросилась в бой. Кочевники пытались построиться, но я не позволил — опутал центр шеренги клещами телекинеза и разбросал дикарей по холму. Латники меня поддержали и смели с тропы остатки ордынцев. Остальные бежали по склону, прямо в пасть беснующейся там стихии огня.

— Скорее, мать вашу! — бросился я вниз по тропе. — Никто не должен уйти.

Сзади подоспели легконогие арбалетчики, вниз полетели болты, но оценить их меткость было невозможно. Над низиной стоял серебристый смог, сквозь который едва пробивался даже свет от пожара. Преследовать орду дальше было нельзя: дышать стало сложно, жаркий ветер поднялся в низине, исхлестал лицо терпкой плетью и пробирался под латы. Там разгоралась доменная печь.

Я остановился, поднял руки и повернулся к своим воинам. Погоня была окончена. Стражники застыли передо мной грязной, измазанной в саже, уставшей коробкой. Их глаза горели, выдавая бурю эмоций, что стегали буйные головы. Мы это сделали. Мы смогли.

— Победа! — вскинул я клинок остриём к посеревшему предрассветному небу.

— Ххорра!.. — Обезумели воины, закричали, зазвенели железом, вскинули оружие кверху. Уже дважды хитрый Давид раздавил Голиафа. Дважды жалкая кучка защитников управилась с целой ордой. Люди праздновали победу, их вера в себя возросла до небес. Теперь им было всё по плечу.

Из толпы выскочили ребята. Кос и Калаш подхватили меня на руки, усадили себе на плечи и закружили в радостном танце перед коробкой, ни на секунду не переставая кричать и смеяться:

— Слава торреку!.. ха-ха!.. Андрей, ххорра!..

— Ххорра, ххорра, ххорра!!! — поддержали их кличем бойцы.

Тем утром мы ещё долго кутили, долго радовались и праздновали победу. Люди устали. Им нужен был отдых. Они славно здесь поработали.

Глава 16

Радость победы быстро прошла, сменилась горечью пепла на губах и кровоточащей раной на сердце. В битве мы потеряли больше сотни бойцов. Их тела погрузили на телеги и отправили в крепость. Моя и без того маленькая армия таяла на глазах.

Сидеть на холмах пришлось три дня. Низина всё это время была недоступна: деревья медленно догорали, превратившись в громадные угли, и всё накаляли жаровню, чадили воздух косматыми дымками, а сухой ветер жаркой вьюгой разбрасывал над землёй белоснежный пепел. Огонь едва не выбрался из чаши и не бросился пожирать остальной лес. Обошлось десятком сваленных куй у южного склона, и чаша снова закрылась.

Смрад внизу стоял ужасающий. Копоть и гарь, палёное мясо и недогоревшие тряпки, оплавившиеся кости, покрытые чёрной коркой проступившей бог весть откуда смолы — нещадно стегали разум, сводили с ума. Низина обратилась большой братской могилой, которая могла вместить ещё многих. Спуститься я решился не сразу и тут же о том пожалел. Приступ паники и едкого страха внезапно свалил меня на колени, лишь только я огляделся вокруг, лишь только понял, что натворил, своими глазами увидел дела грязных рук. Это всё я. Это всё сделал я…

Тогда меня увели. Я точно не помню, кто первым заметил мои перемены. Может Борис, а быть может кто из ребят, но всё было будто во сне. Для меня собрали шатёр в дне пути от низины и там я сидел и рыдал, пока не прошло. Пока разум снова стал ясным, стал светлым… ребята даже хотели прислать ко мне Тири, но, слава Богу, не успели отправить в Угрюмую вестовых.

Мы не знали сколько кочевников могли скрыться в лесу. Да и вообще — могли ли? Выжить в том пекле, пройти сквозь жерло вулкана и выбраться на свободу — был бы тот ещё подвиг, но на всякий случай округу прочёсывали патрули и разъезды разведки. Но всё было тихо — ни следов, ни живых ордынцев воины не нашли.

Для кочевников выкопали большой ров, что прошил извилистой трещиной всю низину. Тела укладывали аккуратно, ровно и достаточно глубоко, чтобы зверьё до них не добралось. На захоронение пришлось бросать всех, кто был под рукой: хоть тела и сильно обгорели, но времени прошло много — начали разлагаться.

Обоз выгорел дотла, как и палатки правителей, так что трофеями мы тут не особо разжились. Только казна Гаруса Стройного устояла в пожаре. Окованные железом сундуки покрылись толстым слоем сажи и копоти, деревянные стенки здорово подгорели, но монеты и камни внутри были целы. Гарус был намного богаче Мурахи. Четыре телеги едва уместили все сундуки, ещё десяток заняли трофейным железом.

Труднее всего было скрыть следы бойни. Пепла насыпало по колено, да и деревья сгорели не до конца — распластались исхудавшими, объеденными корягами у холмов. Но тут помог ливень, что обрушился на лес, как только воины управились с захоронением мертвецов. Тяжёлые тучи накатили, что волны прибоя, порывистый ветер скорбно взвыл, застонал, поднял клубы пыли, и небо излилось горькими слезами — пять дней полоскало низину, вымывая весь пепел в ручей.

— Сир, всё готово, — прискакал в лагерь Бернис, когда с уборкой было покончено. Мелкий дождь ещё капал, мы с ребятами устроились под соломенным навесом и откровенно скучали.

— Как думаешь, низина ещё нам послужит? — грустно спросил я, протягивая мокрому насквозь Бернису рог, полный подогретого вина, притрушенного тёртым перцем.

— Сложно судить, — припав на мгновение к чаше, скривился граф. — Низина сейчас больше походит на кострище. До прихода халирских орд ещё время есть, дожди нам помогут, трава отрастёт, но там ещё земля начала проседать над курганом. Придётся досыпать, как распогодится.

— Управитесь? — не глядя, бросил Борис.

— Да, сир, землицы подсыпать ума много не надо, в остальном всё готово. Вы можете отправляться в крепость.

— Бернис, а со связью твои патрули разобрались? — проговорил я.

— Да, сир, — достал он из-под плаща кожаную сумму, с укутанными в тряпки рациями. — Будем беречь ваши волшебные артефакты ценой жизни.

— Ладно, — зевнул Борис, медленно встал, потянулся. — Я не сомневаюсь в твоих талантах, но всё же напомню — вы наблюдатели, не рвитесь в бой без нужды. У нас каждый воин на счету, терять людей мы не можем.

— Да, я всё знаю, сир, всё давно уяснил, — улыбнулся Бернис и блеснул глазами, касаясь взором моего лица. — Ваша стратегия мне нравится.

— Это хорошо, — снова зевнул Борис, набросил на плечи плащ, подхватил свою сумку и потопал к телеге. Следом за ним лениво поднялись все ребята и потащились к лошадям. Я тоже не отставал. Пожал Бернису руку и распрощался. Мы все очень устали, нужно было отдохнуть, привести мысли в порядок… а мне как можно скорее повидаться с женой.

Костёр разгорался неспешно, едва распускал лепестки, но сырые ветки уже чадили дымом, да стрекотали, будто стая уток над лесом. Тагас вздрогнул, поморщился. С недавних пор халар не любил смотреть на огонь. Живое пламя его пугало, возвращало в ту страшную ночь, в ту низину, где пала орда.