Великие загадки истории - Юрий Пернатьев

В перечне имен поэтов, увенчанных посмертными лаврами, со­держится ответ, почему среди них нет Шекспира. Его и не могло быть среди поэтов-аристократов, на равных говоривших с госуда­рями. Будь Шекспир трижды популярен, он никогда не смог бы удостоиться подобных почестей из-за традиций современного ему общества. Зато самый заурядный поэт, если он обладал титулом и влиятельными родственниками, в отличие от безродного гения вполне мог вызвать у собратьев по перу поток славословий и ком­плиментов. А уж покинув столицу и вернувшись в Стратфорд, Шек­спер вообще перестал быть интересен даже тем, кто знал его близко. Стоило ли в таком случае ждать бурной реакции на его смерть в сто­лице, если само известие о ней могло достичь Лондона-лишь через несколько месяцев? А потому мысль о том, что кто-то из его неве­жественных родственников специально предпримет поездку в сто­лицу, разыщет знакомых покойного с единственной целью сооб­щить им о печальном известии, представляется не очень реальной.

И все же надо отдать должное стратфордцам. После смерти Шекспира они-таки поставили ему незамысловатый памятник, за который, вероятно, заплатили родные. Впрочем, это бездарное изваяние простояло не очень долго, подвергшись всяческим из­девательствам со стороны поклонников поэта и драматурга. А вот для нестсратфордианцев этот примитивный образ Шекспи­ра был лишним доказательством того, что он просто не мог быть великим поэтом: и лицо его излишне округло, и лысина неблаго­родна, и нос курносый, словом, слишком мало в этом сооружении демонического и слишком много обыденного для великого драма­турга. Помимо прочего грузный бородатый мужчина изображен не с пером и бумагой, как подобало литератору, а опирается всего-навсего... на мешок с шерстью.

Но давайте зададимся вопросом: а могло ли надгробие в тех обстоятельствах выглядеть иначе? Спустя шесть лет после смер­ти Шекспера его наверняка лепил третьеразрядный скульптор, и следовал он отнюдь не свободному полету своей фантазии, а просто выполнял волю заказчиков — родни, которая и опре­деляла, каким именно мир увидит их покойного сородича. Надолго покинутое им и оставшееся малограмотным семейство сделало все, чтобы поддержать репутацию своего блудного сына: Шекс­пир изображен именно таким, каким виделся добропорядочный горожанин. Пресловутый мешок — лучшее, что они могли вло­жить в его руки, ибо это символ почтенного фамильного заня­тия — торговли шерстью, к которой в Англии относились с большим трепетом (вспомним аналогичный мешок с шерстью в английс­ком парламенте).

Таким образом, скульптурный портрет вполне отражает пред­ставления шекспировского семейства о престижном надгробии и имеет малое отношение к самому покойному, бессильному что-нибудь изменить и, как сказал бы Гамлет, не имевшему «ничего в запасе, чтобы позубоскалить над собственной беззубостью». И конечно, совершенно естественной выглядит смена атрибутов в надгробии при его позднейшей реставрации: ведь переделки совершали уже после того, как в свет вышло «Первое фолио» с пье­сами Шекспира и его произведения стали расходиться большими тиражами. Быть может, посмертная слава и коммерческий успех примирили родню с мыслью, что быть известным писателем не ме­нее престижно, чем простым бюргером.

Конечно, когда всем стало ясно, кто такой Шекспир на самом деле, в 1709 г. памятник переделали. Вместо мешка с шерстью в од­ной руке драматурга появилось перо, а в другой — лист бумаги. Как здесь не вспомнить о похвальном слове Шекспиру, составлен­ном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 г. близко знавшим его Беном Джонсоном: «Ты памятник без могилы»!  Одного этого достаточно, чтобы усомниться, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес и не скрывается ли за этим многовековая тайна, которую так упорно пытаются разгадать настойчивые исследователи.

Претенденты на литературный трон

Шекспира нередко называют Великим Сфинксом по аналогии с монументальным памятником в Египте. И главная загадка за­ключается в том, что за величественной фигурой Барда скрывают­ся либо анонимные, либо исторически установленные личности. Добро бы еще в подлинности его авторства сомневались завист­ливые обыватели или критически настроенные литературоведы. А то ведь в их стане представители мировой элиты изящной сло­весности, признанные гранды литературы, такие как Джордж Гор­дон Байрон, Чарльз Диккенс, Марк Твен, Уолт Уитмен, Зигмунд Фрейд, Анна Ахматова, Владимир Набоков и многие другие.

Надо сказать, что причин для такого скептицизма всегда было достаточно, причем начиная еще с шекспировских времен. Не­редко это было стремление отрицать саму возможность того, что гениальные шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, желание приписать их одному из представителей пра­вящих верхов. Свою роль играла и погоня за сенсацией или более оригинальным решением вековой загадки. Иные же приверженцы великих творений английского гения нередко выражали протест против того образа довольного собой, благонамеренного и чин­ного стратфордского обывателя, который на основе немногих био­графических черт рисовало западное литературоведение.

Впрочем, из всего, что Известно о Шекспире, можно предполо­жить: он не был каким-то таинственным, скрытным человеком, который предпочитает держаться на расстоянии от друзей. На­против, современники отмечали его любезность, обходительность и прямой нрав, все-таки, видимо, он прошел свой жизненный путь достойно и открыто, сохранив привязанность к своим собратьям по актерскому ремеслу, не испытав особых переживаний от не­удовлетворенного честолюбия. «Поэтому особенной иронией судьбы было то, — справедливо замечает один из новейших био­графов Шекспира Э. Кеннел, —- что непроницаемая завеса скрыла столь многие стороны его жизни и труда и что там, где он ближе всего подходит к сознательному самовыражению, результат, кото­рого он достигает, ныне кажется наиболее скрытым».

Речь идет о знаменитых сонетах, загадку которых пытались разгадать многие сотни, если уже не тысячи, терпеливых, добро­совестных исследователей. Когда были написаны эти «сладкозвуч­ные» строки, кто вдохновил поэта на их создание, о ком говорится в них? Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что, по крайней мере, часть сонетов связана с покровителем Шекс­пира молодым блестящим аристократом Генри Рисли, графом Саутгемптоном. Но такой, как и любой другой, ответ является только гипотезой. Этим широко пользуются нестратфордианцы, постоянно превращая поэтические иносказания в намеки на об­стоятельства жизни своего кандидата в Шекспиры.

С их легкой руки претендентов на славу «лучшего драматурга всех времен и народов» с каждым столетием становилось все боль­ше и больше (сейчас их насчитывается более полусотни). Достаточ­но сказать, что уже почти не осталось представителей елизаветин­ской аристократии, которых не наделяли бы участием в сочинении шекспировских сонетов, трагедий и комедий. О многих претенден­тах нет даже информации относительно того, написали ли они хотя бы несколько стихотворных строк или проявляли ли когда-либо интерес к театру. Особую активность проявляют нестратфордиан­цы, пытаясь доказать, что Шекспир из Стратфорда был лишь маской, за которой скрывался действительный автор шекспировских про­изведений. По их мнению, создатель шекспировских пьес должен был быть человеком, связанным с феодальными аристократами, представителем высшей знати, родственником или активным сто­ронником ланкастерской династии, победившей в войне Алой и Бе­лой розы, поклонником Италии, любителем музыки и спорта, щед­рым, имеющим склонность к католицизму и т. д.

Кто же те люди, которых нестратфордианцы прочат в Шекспи­ры? Вот некоторые из них, наиболее известные. Первое место в спис­ке гипотетических авторов бессмертных произведений уже давно отводится выдающемуся современнику Шекспира философу и го­сударственному деятелю Фрэнсису Бэкону, портреты которого, кстати, очень похожи на изображения драматурга, помещенные и в «Первом фолио» и в третьем собрании его сочинений. Или еще более поразительный факт — бросающееся в глаза совпадение между мыслями, обнаруженными в записных книжках Бэкона и в пьесах Шекспира. Правда, этих мыслей философ в произведениях, изданных под его собственным именем, не излагал или же если и высказывал, то только после опубликования шекспировских трагедий и комедий, где встречаются параллельные замечания и утверждения. Трудно предположить, чтобы актер Шекспир имел возможность знакомиться с заметками, которые делал вельможа, государственный деятель Фрэнсис Бэкон исключительно для себя в записных книжках, отнюдь не предназначенных для посторон­него взгляда. Не следует ли из этого, что сам Бэкон повторил свои мысли, зафиксированные сначала в записных книжках, в пьесах, которые опубликовал под именем Шекспира?