Осужден и забыт - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Общие работы» – верная смерть через год-два. Хотя ему повезло – все-таки не уран кайлом добывали, но и никелевая руда, которую приходилось вырубать в тесных и узких штольнях, немногим менее вредна для здоровья. В лагере были работы и полегче, лесоповал например, но начальник, глянув в дело, отправил его в штольни. Были в его деле какие-то загадочные пометки, в соответствии с которыми зека нужно было сгноить как можно быстрее.
Изо дня в день, из месяца в месяц выдалбливая куски руды из бесконечной стены, впору было бы отчаяться. Но он сжимал зубы и продолжал вгрызаться в породу, будто это и было его основным предназначением в жизни. Работал и ждал своего часа…
Удача пришла, как всегда это бывает, неожиданно. Как-то раз в штольне сломался транспортер – длинная лента, на которой установлены небольшие лотки, куда складывались куски никелевой руды. Руда доставлялась к другому транспортеру – вертикальному, который и поднимал ее на поверхность. В один прекрасный день транспортер перестал действовать. По мнению администрации колонии, это мелкое происшествие не должно было помешать добыче руды. Пока ждали ремонтников, зеки таскали тяжелые мешки с рудой на своих горбах по узкому проходу между транспортером и стеной, по которому и без груза-то можно было передвигаться чуть ли не бочком. А нормы требовали те же… Случилось это зимой, когда дороги занесены, и ожидать ремонтников скоро не приходилось.
Через два дня такой работы зеки едва волочили ноги. И тогда он решил действовать. Он подошел к старшему вертухаю и попросил:
– Можно я вечером, после смены, над транспортером покумекаю?
Вертухай смерил его презрительным взглядом:
– Ты? А что ты понимаешь в технике?
– Немного, – соврал он, – когда-то работал помощником механизатора.
Вертухай почесал затылок, сдвинул шапку на лоб и принял решение:
– Ладно. Оставайся. Все равно из штольни тебе не выбраться, лифт мы остановим. А утром поглядим, что ты за Кулибин…
Он работал в холодной штольне всю ночь. Никаких инструментов, конечно, не было. Покрытые толстым слоем грязи и затвердевшего машинного масла гайки приходилось отворачивать чуть ли не зубами. На счастье, поломка оказалась несущественной. В электромоторе загрязнились угольные щетки, из-за чего он и заглох.
Когда после щелчка рубильника резиновая лента транспортера пошла, у него отлегло от сердца. Это была настоящая удача…
– Хм, – одобрительно кивнул начальник смены, увидевший работающий транспортер. – Да ты мастер. Ну хорошо, в качестве премии отпускаю тебя до обеда. Знай мою доброту.
Но не возможность выспаться больше всего радовала его, а благодарные взгляды зеков, которых теперь не будут заставлять носить мешки с рудой на собственном горбу…
Теперь надо было ждать. И он ждал, ежедневно работая в штольне и наблюдая, как его товарищи кашляют и задыхаются, потом попадают в лазарет, откуда самый вероятный путь – на кладбище, в могилу с номером на грубой деревянной дощечке…
Новый случай представился через несколько месяцев. Его послали в канцелярию отнести какие-то бумаги. Он оказался здесь второй раз – первый был, когда его только привезли в колонию. Как давно это было…
За ободранным письменным столом сидел начальник оперативно-режимной части и сражался с печатной машинкой. При этом он поминутно извергал страшные ругательства:
– Ах ты, блин… ну ешкин кот… мать твою за ногу…
Клавиши нажимались с трудом, а нажавшись, никак не хотели откидываться обратно. Лента морщилась и застревала. Каретка неожиданно начинала двигаться, а потом вдруг замирала, и буквы накладывались одна на другую. Так что было из-за чего нервничать.
Кум встретил его с неприязнью:
– Видишь, я занят! Жди в коридоре!
И снова тыкал толстыми пальцами в клавиши, портя уже который по счету бланк.
– Разрешите… – осторожно попросил он. – Я попробую починить.
– Ты?! – взъярился кум. – А ты что, мастер? Еще испортишь дорогую вещь.
– Я могу… Я в штольне транспортер починил…
– Ну так то – транспортер. А тут вещь тонкая, особого обращения требует, – заметил кум, словно не он только что дубасил по клавишам изо всех сил.
– Попробую. Зачем вам мучиться?
Кум подумал и кивнул:
– Ну ладно. Валяй. Но если вещь испортишь – смотри у меня.
Он встал и уступил место за столом.
Через полчаса машинка печатала, как новая.
– Ее бы почистить хорошенько да смазать…
Кум недоверчиво ударил по клавишам, напечатал собственные имя и фамилию – машинка работала хорошо.
– Ну спасибо, – пробурчал он и заправил в машинку очередной бланк…
А через две недели поступило распоряжение о переводе из штолен на лесосеку.
По сравнению с работой в штольнях лесоповал показался просто раем. Целый день на воздухе, обед привозят… Несколько месяцев из легких выходила черная пыль никелевой штольни. У него появилась надежда…
…И вот я покидаю свой суровый край,
А поезд все быстрее мчит на юг,
И всю дорогу молю я бога:
Приди встречать меня, мой друг…
Малек пел с цыганским надрывом. Слушатели прямо-таки физически ощущали нехитрую историю несчастной любви зека.
– Эх, в песне все просто, – заметил один из сидящих рядом с Мальком, – куплет, и десять лет долой. Если б так в жизни…
– А я вот, – откликнулся седой как лунь зек, одетый в до невозможности затертую телогрейку и старые солдатские галифе, – червонец оттрубил и ничего. Как будто вчера с ребятами магазин брать пошли… – Он тяжко вздохнул: – Говорил я, не надо ножи брать… Вот и доигрались. Старик сторож возьми да умри после того, как Серый его в бок пырнул… А если бы без мокрухи, то, пожалуй, пятеркой бы обошелся… Эх, жисть-жистянка!
– Да тихо ты! – старика толкнули в бок, отчего слезинка, уже готовая соскользнуть по одной из глубоких морщин на его лице, потеряла направление и упала на рукав телогрейки.
Огни Ростова поезд захватил в пути,
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя, больную, совсем седую,
Наш сын к вагону подводил.
Так здравствуй, поседевшая любовь моя,
Пусть кружится и падает снежок,
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок…
Малек закончил громкой и дребезжащей нотой. Расчувствовавшиеся уголовники некоторое время молчали, а потом снова повели свои нескончаемые беседы.
– Ну что, может, «Окурочек» спеть? – предложил Малек.
– Надоело, – сказал кто-то, – ты лучше письма почитай.
– Какие письма?
– Нешто не понимаешь? Кто с бабами с воли переписывается? Давай, читай. Посмеемся.
Сидя на койке в тесном кружке зеков, Малек наслаждался собственной популярностью. Недавно он получил письмо от очередной кандидатки в подруги жизни и теперь в который раз перечитывал его вслух по заявкам слушателей.
– «Здравствуй, дорогой Игорь!» – произносил он нарочито визгливым, придурковатым голосом и комментировал: – Ишь ты, ни разу меня не видела, а уже «дорогой».
– Подстилка! Шалава! – раздавался одобрительный гул голосов. – Нормальная баба незнакомому мужику так не напишет.
– «…Когда я прочитала твое письмо, то сразу поняла, что ты именно тот человек, который нужен мне и моему пятилетнему сынишке Никитке».
– Гы-гы! Папаша! – развлекалась публика, похлопывая Малька по плечу.
– Ответь ей, Малек, ответь: «Признайся сначала, от кого прижила байстрюка, а потом я еще подумаю!»
– «Так уж случилось, – издевательским тоном читал дальше Малек, – что в жизни мне не посчастливилось встретить настоящего мужчину, а хотелось бы… Я работаю учительницей музыки в детской музыкальной школе. Ты писал, что любишь современную музыку. Я тоже, но еще мне нравится классическая, особенно Чайковский и Моцарт».
– О загнула!
– Училка! Образованная!
– «Не посчастливилось встретить…» Ты ее осчастливишь, это точно!
– А то! Пусть только получше попросит.
– Долго просить придется! Тебе, Малек, здесь еще трубить и трубить!
– Фотку прислала? Дай посмотреть.
– Не прислала, зараза!
– Жаль!
– Ты глянь, на пяти листах письмо накатала!
– По мужику стосковалась.
– Это точно!
– Эй, Малек, пока ты первую страницу читаешь, дай мне вторую почитать, я эту уже слышал!
Не принимая участия в общих забавах, Трофимов тем не менее пользовался авторитетом среди зеков. Он был едва ли не единственным с высшим образованием, а «грамотные» всегда пользуются некоторым уважением среди уголовников. А уж если человек сумеет с самого начала «поставить себя»…
Трофимов в подробностях помнил свой первый день, когда переступил порог лагерного барака. Конечно, до этого была тюрьма, но закрытый следственный изолятор – это совсем другое дело. Подлинное «боевое крещение» он получил именно здесь. Тут он столкнулся с настоящими уголовниками, с жестокими вертухаями, впервые узнал главные законы лагерной жизни, из которых «человек человеку волк» и «око за око, зуб за зуб» – наиглавнейшие.
