Изумрудный шторм - Уильям Дитрих

Барабанный бой становился все громче.

– Дамбалла!

Это слово выдохнула вся толпа разом, и я заметил, как в центр круга скользнула змея. Никто не испугался и не отпрянул. Змея просто огромна, толщиной с мою руку и длиной с мое тело. И она скользила по земле прямо к Эзули, точно ручная. Глаза красавицы приветливо и радостно светились, а в полуоткрытых губах замелькал подвижный кончик языка. Я покосился на Сесиль и увидел, как трепещет и двигается кончик языка старой мамбо.

– Дамбалла благословляет его появление здесь! – провозгласила она.

Похоже, эта змея ничуть не боялась людей, как, впрочем, и они ее. Она продолжала подползать к женщине у столба, словно собиралась сдавить ее в стальных объятиях или проглотить. В ужасе я так и застыл на месте, будучи не в силах отвести взгляда, не в силах пошевелиться. Неужели никто не спасет красавицу?

Но нет. Эзули наклонилась, протянула вперед руку, а змея приподнялась, точно собиралась карабкаться на дерево, и все присутствующие откликнулись дружным одобрительным стоном. Женщина и рептилия сплелись в объятиях, и змея нежно и крепко обвила плечи красавицы. А ее треугольная головка спускалась все ниже, обследуя ее торс – зрелище одновременно отталкивающее и эротичное.

– Дамбалла говорит, время пришло! – неожиданно громким повелительным тоном бросила Эзули. Мужчины шагнули вперед, подхватили змею на руки и почтительно, словно Ковчег Завета[28], понесли ее в джунгли. Там они бережно опустили рептилию в листву, и она быстро уползла прочь.

И тут вдруг раздался визг и топот маленьких копыт. В круг перед храмом втащили на красном кожаном поводке черную свинью. Животное было чисто вымыто, и на его хвосте и ушах были повязаны ленточки. Глаза свиньи были в ужасе расширены, и все ее тело сотрясала мелкая дрожь, точно она предвидела свою страшную судьбу.

А глаза Эзули – ибо теперь я называл ее именно так, Эзули Данто, лоа, потрясающая и несравненная богиня красоты мира вуду, – зажмурились в сладостном предвкушении.

Свинью подтащили к рисункам, начерченным на земле рукой Сесиль, чтобы призвать богов, и старая колдунья направилась к животному со сверкающим стальным ножом в руке. Она шла и взывала к своей пастве, и присутствующие в ответ снова затянули монотонный напев. Призыв и напев, призыв и напев. То была особая песня жертвоприношения. А в руках у девушки-богини появилась серебряная чаша – кто и когда успел поднести ей этот предмет? Затем Фатиман наклонилась и опытной рукой перерезала животному горло, а хор взревел с новой силой. Эзули собрала кровь в металлическую чашу, а когда поток ее иссяк и животное замерло на грязной земле (с усталым достоинством жертвы, успел подумать я), высоко подняла чашу в руке и закружилась в бешеном страстном танце, словно исполняя ирландскую джигу. Гаитянцы тоже вскинули руки вверх и закружились, копируя каждое ее движение.

Затем красавица поднесла чашу с алой жидкостью Сесиль, и та принялась бросать в нее щепотки каких-то трав и соли, а потом добавила щедрую порцию рома. Эзули продолжала кружиться в танце у входа в храм, а чернокожие – повторять ее движения. Некоторые из них окунали палец в этот кровавый бульон и облизывали его насухо, другие чертили себе кровью кресты на лбу.

Это было самое настоящее богохульство, однако здесь оно выглядело вполне уместным и органично вписывалось в законы жизни и смерти на этой земле, как чаша вина на причастии в церкви.

Кровь брызнула на столб, на магические рисунки на земле и на музыкальные инструменты – яркие капли отлетали от пальцев Эзули. Она смеялась и танцевала.

Я «причащался» последним. Богиня развернулась и остановилась прямо передо мной – волосы и складки ее платья перестали мелькать в воздухе. Она одарила меня соблазнительной улыбкой и вопросительно посмотрела мне прямо в глаза. Что я должен был сделать? Но я и без ее слов догадался что – и вот она и все остальные стали смотреть, как я окунул пальцы в чашу и слизал с них кровь, как делали другие. Кровь была соленой на вкус и жгучей от рома, а от примешанных в нее трав зрение мое помутилось. Собравшиеся дружно взревели, барабанный бой стал оглушительно громким, и вот я уже затанцевал по кругу вместе с Эзули. Каким-то образом, не прикасаясь к ней, я умудрялся кружиться с ней в такт, словно сами африканские барабаны подсказывали мне все движения. Я был опьянен ее красотой, хотя и подумал мельком: уж не буду ли проклят за участие в таком ритуале?

И тут вдруг Сесиль схватила меня за плечо. Ее длинные ногти были остры и крепки, как у хищной птицы.

– Ответ ищи у нее, мсье, – прошептала она.

– Я хочу ее. Я ее боюсь, – пробормотал я.

– Ты должен идти за ней, чтобы узнать, что хочешь.

«То, что ты ищешь». И вот я почти неосознанно выдернул Эзули из круга и повлек ее за собой в джунгли, двигаясь словно во сне. И снова она поплыла впереди, но не слишком отдалялась, чтобы я мог в любой момент догнать ее. Она уводила меня от болот все дальше в горы, поросшие лесом, все дальше и дальше от барабанного боя. Мы то поднимались на вершину, то спускались вниз, в небольшое ущелье. А ее наряд сиял впереди волшебным светом.

Следуя за ней, я вдруг почувствовал еще чье-то присутствие, хищное и неотступное. Это не были демоны, преследующие меня, когда я находился рядом с Сесиль; это было некое огромное, темное и злонамеренное существо: оно шло за нами по пятам, я ощущал его горячее дыхание на спине и затылке. Но стоило мне оглянуться – и никого не было видно, ни горящих глаз, ничего. Плод моего воображения?.. Но я почему-то был уверен: это не животное идет по следу, а человек, колдун, лоа, столь же неотступный, как тень старой вины или зловещая тайна. Я резко разворачивался, снова и снова, но никого не видел. Или просто не замечал, не мог разглядеть. За верхушками деревьев не было видно неба, так что я не видел ни звезд, ни луны, которые могли бы подсказать мне направление. Я ускорил шаг и, задыхаясь, помчался за Эзули по пятам. Ее наряд стал почти прозрачным, и теперь был виден каждый соблазнительный изгиб ее тела. Я смутно помнил, что женат и что нахожусь здесь ради жены, но не мог не преследовать это необычное существо, ставшее вдруг нужным мне, как воздух.

О чем я думал? Да ни о чем.

Стук барабанов стал совсем слабым. Теперь его заглушал другой звук – льющейся воды. Папоротники вставали стеной высотой в шесть футов, и Эзули раздвигала их руками, точно двери. И вот я вошел следом за нею в грот, образованный отвесными скалами – с поросшего мхами утеса с высоты футов в тридцать низвергался в озеро с темной водой фосфоресцирующий водопад. Я увидел звезды, тысячи звезд, которые отражались в водяном зеркале. Здесь было гораздо прохладней, и воздух пропитан влагой. Красавица шагнула на камень у самого края озера и обернулась ко мне.

– Это наш священный источник. Что ты хочешь узнать, Итан Гейдж? – Голос ее звучал как музыка.

Мой же был хриплым от волнения.

– Что такое алмаз? – с трудом выдавил я. Впрочем, какое это сейчас имело значение?

Я продолжал чувствовать за спиной присутствие человека-зверя, который прятался где-то в тени.

– Идем, и я скажу. – Одежда Эзули соскользнула с ее тела – сама, без малейшего прикосновения. Да, эта девушка была само совершенство; она выглядела столь безупречно, что казалась грозной и недоступной. Ее царская осанка и формы, ее кожа навевала мысли о райском блаженстве; ее груди, живот, бедра и темный треугольник между ними были невыносимо соблазнительны. Она была живым воплощением плотской любви. Я даже застонал, возжелав ее до боли, до судорог. И вот Эзули вошла в воду. Мелкая рябь отражала плавные очертания ее фигуры, и каждое ее движение было отмечено лебединой грацией. Я шагнул за ней следом, как полный идиот, и все мои ощущения исчезли, кроме одного: я знал, что хочу ее – бешено, неудержимо.

Позади надвинулась и нависла надо мной грозная черная тень, но я знал: стоит мне дотронуться до Эзули, слиться с ней воедино – и она оставит нас в покое, разве не так? Ведь она богиня! Лоа! Готовая исполнить любую твою мечту, любую фантазию. Священная вода доходила ей до середины бедер, подчеркивая оставшуюся на виду наготу.

– Подожди! – выдохнул я и начал было срывать с себя одежду. Красавица смотрела и улыбалась мне, так соблазнительно…

И тут вдруг я остановился и заморгал.

Астиза! Это имя вонзилось в мое раздробленное сознание, точно осколок стекла.

Я пошатнулся. Господи! Ведь я женат, и не просто женат, но всем телом и душой принадлежу матери моего сына, самой прекрасной в мире женщине, настоящей красавице и умнице. Я давал клятву! Я выше всего этого!

И тут мне стало дурно. Точно кто-то нанес мне сильный удар в живот, и я застонал, согнулся пополам, и меня вдруг стало рвать. Вместе с рвотой я выплевывал в воду всю ту гадость, которой успел наглотаться, и она издавала жуткое зловонье.