Берсерк - Ольга Григорьева

Он поднял свой меч и вложил его в ножны:

– Я никого не предавал. Ты ошибся, Волчонок!

Кто-то в толпе засмеялся. Я опустил руки и перестал рваться к своему врагу. Что толку грозить на потеху толпе? А рассчитаться с подлым ярлом еще успею, и это случится там, где никто не сможет схватить меня за руки…

– Отпустите, – сказал я негромко.

– Нет. – Скол все еще сдавливал мои запястья. – сначала выслушай нас.

– Зачем? Я все знаю.

– Ты ничего не знаешь, – присоединился к нему Грор. – Хакон ни в чем не виноват. Золотой обманул всех нас. Он говорил о мире, но едва мы подошли к Хальсе и увидели корабли норвежского конунга, как он велел готовится к бою. Два его драккара первыми перевернули щиты. Орм приказал нам сделать то же самое. «Иначе у нас окажется сразу два врага: и Золотой, и Серая Шкура», – объяснил он, и мы подчинились. Серая Шкура увидел, что попал в ловушку. Тогда он повел их людей на берег и построил их для битвы. Конунг норвежцев оказался смелым и сильным воином: рубил сразу на обе стороны, и никто не смог взять его живым. Вместе с ним полегло много народу. После боя мы хоронили отважных и проклинали тот миг, когда связались изменником. Ведь Золотой нарушил договор о мире! По-мнишь тот день, когда Синезубый позвал нас в свой дом и там говорил о примирении всех конунгов? Не знаю почему Золотой вдруг передумал и напал на пришедшего с миром норвежца, но это было недостойно викинга! А мы поддержали его… – Трор потупился.

– Дальше! – потребовал я. Хирдманн зря стыдился но он то не знал, что схватка Золотого и Серой Шкуры была заранее подготовлена. Во всем был виновен проклятый норвежский ярл! Он знал, что после боя в Хальсе Золотого многие сочтут предателем, и воспользовался этим. Теперь все подумают, что, нападая на Золотого, он отстаивал справедливость, а не убирал соперника нанорвежский престол!

Будто подтверждая мои подозрения, Трор продолжил:

– Хакон появился на другой день после битвы. Он сразу понял, в чем дело, и не стал медлить. «Смерть предателям!» – закричали его люди. Их было очень много, а мы устали и не могли достойно сражаться. Орма ранили еще в битве с Серой Шкурой, и он уже умирал. Он смотрел на ярла, смеялся и повторял: «Локи… Ты – сам Локи во плоти…» А потом сказал: "Мой хирд сдается тебе, ярл! Оставь моим людям корабль, оружие и жизни, а когда вернешься к Синезубому – отдай все это моему сыну Хаки. «По какому праву ты приказываешь мне?!» – рассердился ярл, а Орм ответил: "Я не приказываю, а предлагаю сделку. Если ты выполнишь, что я прошу, мой хирд будет свидетельствовать на тинге[55] и расскажет о предательстве Золотого всей Дании. Если же нет – я успею кое-что объяснить им. Ты знаешь, как живучи берсерки. А поддержка на тинге тебе ох как нужна! Ведь тинг-то будет, не так ли?" Я не понимал намеков Орма, но Хакон улыбнулся и сделал все, как просил твой отец. Он оставил нам корабль, оружие и жизни, а предателя Золотого вздернул на виселице. Потом Орм умер, и мы похоронили его со всеми почестями-Отныне «Акула» принадлежит тебе…

Трор замолчал. Он ждал слез, а я засмеялся. Никогда в жизни мне не было так смешно! Хитрец Хакон обманул сам себя – он-то надеялся по возвращении не застать меня в живых! Жадный, сохранивший мне жизнь раб спутал ему все планы!

Задыхаясь от смеха, я сел на землю. Скол нагнулся:

– Что с тобой, Хаки?! Ярл поступил справедливо…

Он ничего не понимал! Справедливость Хакона была сродни справедливости коварного бога Локи!

С трудом уняв смех, я вытер проступившие слезы. Мои – теперь уже мои! – хирдманны толпились вокруг и изумленно таращили глаза. Я оглядел их. Что ж, теперь у меня был выбор – месть и бесславная смерть или главенство над хирдом. А отец? Я вздохнул. Отец поступил бы так же. Он сам советовал: «Что бы ни случилось, держись норвежского ярла…»

Пропуская воинов Синезубого, толпа растеклась в стороны. Первым в длинном темно-красном плаще и шитых золотом сапогах шел сам конунг данов. Он остановился возле Хакона.

– Ты убил моего родича, – сказал он. Я уже знал, что ответит Хакон, но другие завороженно вслушивались в разговор.

– Да, и я готов уплатить виру, – признался ярл.

– О какой вире ты смеешь говорить, убийца?! – попытался изобразить гнев конунг данов. Я улыбнулся. Конунгу-лжецу было далеко до норвежского ярла! Однако ему поверили, зашумели. Пришедшие с Хаконом воины оправдывали ярла, остальные требовали суда. Норвежца окружили. Тот послушно сложил руки на груди:

– Я согласен на суд. Пусть скажут люди.

– Путь будет так, – решил Синезубый, и ярла увели.

– Все, кому есть что сказать, собирайтесь завтра на тинг, – громко объявил конунг данов. Окруженный стражами норвежец обернулся и посмотрел на меня.

– Мне есть что сказать, конунг! – крикнул я и Увидел, как Хакон вздрогнул. Он испугался! Вот она – месть!

Эту ночь я провел в лесу. Глядел на звезды, думал об отце, и о том, что скажу завтра на тинге. Признанием правды Орма не вернуть, и конунг данов не казнит своего приятеля. Зато я сам лишусь хирда и скорее всего его жизни. Мои собственные воины покарают меня за об ман – ведь я так долго скрывал правду! А Орма ждет хула после смерти…

Утром я пришел к священному ясеню, где собирался тинг. Там собралось много разного люда. Все, от сопливых мальчишек до влиятельных хевдингов, пришли судить норвежского ярла. Я нарочно спрятался за спиной незнакомого высоченного мужика и глядел, как хитрый ярд выискивает в толпе мое лицо. Он боялся, и мне нравился его страх. Пусть хоть это утешит Орма – ведь страх врага на вкус ничуть не хуже, чем его кровь…

Первыми говорили те, что винили Хакона. Они болтали о своих погибших родичах, о странном поведении ярла, о его тайном ночном отплытии.

– Хакон хитрит, – убежденно твердил Альдестайн, один из тех викингов, что не ходили в Хальс. – Он давно подозревал Золотого…

– Почему ты так думаешь? – спросил конунг данов. Он вел тинг и очень нервничал, поэтому говорил резче и громче, чем обычно. Синезубый боялся разоблачения, но в его непривычной строгости люди видели лишь желание докопаться до правды. Альдестайн смутился:

– Если ярл, как он говорит, пошел в Хальс встречать Серую Шкуру, то почему он сделал это тайно? Почему не отправился вместе с Золотым, а ушел глубокой ночью?

Хакон расправил плечи и, не дожидаясь позволения Синезубого, ответил:

– Ты полагаешь, Серая Шкура обрадовался бы встрече со мной? Он надеялся увидеть меня больным и безумным, а обнаружив обман, пустил бы в ход оружие. Я не хотел допустить кровопролития. Золотой пообещал подготовить конунга норвежцев к примирению со мной, поэтому он ушел первым, а я вторым.