Возлюбленная тень (сборник) - Юрий Милославский

А в окне – провал, в нем же огненный хлест и мигание: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает детей своих под крылья, и вы не захотели!

Се оставляется вам дом ваш пуст.

Невиданный плакатик висит над головою: «На вашем тампоне грибки и бациллы! Лишь только “Нимфой” гарантийно стерилен!»

Надо будет Версте сказать, чтобы она себя ничем бацильным не тампонировала.

25

С погодой происходили странные истории. Если так пойдет и дальше, придется признать обязательной установку двойных рам, увеличить поперечное сечение наружных стен и монтировать радиаторы в каждой комнате, не только в северных, но и во всех остальных районах Государства.

Директор Департамента Контактов тайный советник Арнон Литани знает, что занести ему сегодня в недавно начатый дневник: «Старческое брюзжание началось у меня незаметно: погода. Отлично помню иной климат: летом жарко, а зимою – холодно. Несмотря на внешний идиотизм подобных соображений, глобальное изменение климата – совсем не плохой пример неподконтрольных событий».

Если так пойдет и дальше – и помереть не успею, застану холод на южных границах. Будущих южных границах.

«Дома у нас было целых три печки: большая белая, так называемая русская ; у дедушки в комнате – железная, на кривых слабых ногах. И во дворе что-то такое стояло. Все три топил Стась – по субботам. В остальные же дни…»

Сам Арнон Литани, понятное дело, не мерз: до двадцати лет – Западная Белоруссия, до двадцати четырех – Сибирь (на самом-то деле не Сибирь это, но Урал), затем – через всю Великую, Малую, Белую, через всяческое Ковно-Вильно – до Варшавы. Почти обратный путь и более того. Товарищ лейтенант Мошковский Аркадий Нухемович, полковой переводчик. Бывший член национального спортивного объединения «Работяги», сущий кандидат в члены Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков).

А в сорок пятом – встреча в пивном подвальчике на Маршалковской: напрочь забытый Левка – член конкурирующего национального спортивного объединения «Герои». А с ним – двое. Один всю войну выдавал себя за поляка, другой – за украинца. Служили во вспомогательных частях. Но украинец-то, украинец – чуть ли не в хозяйственный подотдел гестапо пристроился! Хохот на весь подвальчик: как они, чертовы притворщики, свои обрезанные в необрезанные превратили? Оказывается, есть способ.

Виды задач: уничтожение общего врага при незабвении основной национальной цели. Отсюда: нелегальная беседа легальных людей – поляк с украинцем теперь в НКВД (МГБ?..). Помогают искоренять националистические банды на территориях, вошедших в состав СССР незадолго до начала Великой Отечественной войны.

И вот так, несвоевременно, без предварительной договоренности, остановленные, наши биографии становятся не то чтобы секретными, но труднообъяснимыми, неприятно, черт его знает, извилистыми. А все потому, что ехидный завпамятью пустил ленту замедленно, рывками, то и дело замирая, отчего возникает корявая нелепость поз и положений.

Еще виды задач: основная национальная цель согласуется с незабвением принципиальной разницы в подходе.

Отсюда: Левка дал понять, что чуть ли не до сорок второго велись переговоры. Надо было попытаться спасти всех этих несчастных баранов , как называл их председатель объединения «Работяги». Председатель «Героев» высказывался иначе, но в том же духе.

– Наши предлагали так: поднимаем в Палестине восстание против англичан, а вы нам – пароходы с охраной. Или без охраны – сами только не стреляйте. Грузим в Европе, сколько сможем…

– Левка, ты всегда был дурак.

– Погоди! – Отмахивается, захлебывается пивною пеной дурак. – Погоди! Ваши не согласились, параллельно начали какую-то тягомотину с американцами, с Советами. Немцы получили известия…

Все эти само собой разумеющиеся, естественные вещи Левка выдавал, опять же, вразрыв, то чересчур громко, то бессмысленно-хитрым шепотком, превращая очевидное в какую-то разбойничью тайну.

Объединение «Герои» состояло из меджнунов. [3]

Последний раз виделся с Левкой в сорок восьмом – незадолго до Провозглашения Государства. Левка стал Арье Шомрон и вместе с другими меджнунами неудержимо сползал на полезный, но второй план.

И еще виды задач: политический строй Государства должен быть таков, чтобы созданные в догосударственный период институции приняли бы на себя всю полноту власти. Геройские работяги, работящие герои – все должны были действовать согласованно – и тогда станет абсолютно неважным, что там говорят или думают они, ибо единственно важно то, что делаем мы .

В случае же, если демократия создает помехи укреплению Государства, – впрочем, в государстве гомогенном, помнящем о своих целях и задачах, ничего подобного не происходит. Так каков должен быть политический строй? А таков! И к нему – память о старой дружбе.

Отсюда: Левка Шомрон не забыт мною, Аркашей Литани. Строй строем, а и по сей неожиданно холодный день мрет сердце от любви ко всем этим нашим носам, ушам – и к черной роже привратника Департамента Контактов. Сам эту рожу из Персии вывез, приспособил к Государственной Службе.

А Левка – умер.

Каждый год в день твоей смерти беру я, Арнон, твою, Арье, вдову – Соньку-телефонистку и – и везу ее к твоему известняковому прямоугольничку. «Арье сын Реувена Шомрон. Блажен муж, иже не идет на сборища нечестивых. Псалом первый, стих первый».

…Были часы от двух до четырех, когда жители Леванта отдыхают. Вот Арнон Литани и отдыхал – домой не ехал, работу не работал. Он сидел в черном, как бы кожаном, кресле с раскачкой. Спинка на полметра выше головы, колесики не скрипят, подлокотники – замшевые. Замшу Арнон подклеил сам.

Точно такое кресло было в пустом ныне кабинете Главнокомандующего – Провозгласителя Государства. И Арнон так и видел его (себя?) – тугой низкорослый куб со скругленными углами, мудрость и свирепость державных морщин, летучая седая бахромка по периметру башки.

Двадцатипятилетний персональный шнырь – сын старинного приятеля по «Работягам» – шептался с кем-то под дверьми, раздражал.

– Гади, – крикнул Арнон, – в чем дело?

– Порядок, командир. – Арнон – полковник резерва, начинал в Ударных Отрядах.

В свою очередь Гади:

– Арнон, тебе кофе сделать?

– Попозже.

Попозже – кофе, а сейчас – порядок.

Лет двенадцать назад, когда еще регулярно показывали в кинотеатрах советские фильмы, Арнон глядел один – о гражданской у них войне… Они избежать гражданской войны не смогли, а мы – смогли! Но не это суть важно, а прекрасная песня, ее же Арнон перевел, как мог, детям. Недавно – внукам переводил.

Работа у нас такая.

Забота наша простая —

Жила бы страна родная,

И нету других забот!

И – правильно. (В дневнике, однако же, записано: «Все увеличивающаяся несводимость второстепенного к главному».) Нет – правильно! Если б не их антисемитизм , могли бы вместе делать большие дела. И уже было начали…

– Гади, можно кофе.

Шнырь. В галстуке, пиджачонке – новая порода. Самая новая. Беленький, нос подъят. В случае чего всегда сможет определиться в любое славяно-нордическое окружение. Хозподотделы – гестапо, энкаведэ, дефензива… Есть способ обрезанный в необрезанный превратить.

А я схожу с ума от маразматической злобы: дневник не помогает, лекарства – тем более. Гади – отличный парень, служил старшим сержантом у десантников, делает бакалавра на бизнес-администрейшн . И он никакого окружения, никакого «в случае чего» не допустит! Мы им переломаем кости!! А если не дай Бог – то мы, уходя, громко хлопнем дверью!!! Двадцать поколений они будут дебилов рождать…

Мир? Да сколько угодно. Как только намертво вымрут все те, кто помнил, что некогда было не так , а вслед за ними – те, кто краешком пегого глаза видели тех, что это помнили.

Не сами помнили, не сами слышали, а только видели.

Понял, Левка? – ты всегда был дурак. Хотя бы потому, что национальное спортивное объединение «Работяги» – более национально, более спортивно. А «Герои» твои – компания глупцов: никакого спорта, одна шовинистическая партизанщина. Разве ж мы не хотим создать Национальное Спортивное Объединение от Нила до Евфрата? Всему свое время, Левка, понял?

Пришло кофе.

– Гади, зови боссов.

Арнон глотал кофе и слушал, как оповещает Гади начальников Отделов: «Рафи, как жизнь?» И не давая ответить: «Это Гади Зоар. Иди к Арнону».

Зоар. Был Зайднер – стал Зоар. Оставил первую и последнюю буквы, а середину выдрал. Но это ведь не он, это – еще папаша. Когда Зоар-старший последний раз был Зайднером? Тогда же, когда Арнон последний раз был Аркашей.

Они сидели в полуночном кабаке-веранде, и Яффа Яркони (как ее настоящая фамилия?..), еще с собственным, некосметическим носом, пела свое: «Страна моя – малютка». Танго такое было, все танцевали. Никто не помнит, как Яффина настоящая фамилия… И я не помню. Пили мы тогда «Розу Кармеля» – и прощались. С именами? Какие там имена: просто вышел приказ – на службе по внешним сношениям всем принять имена национальные. Никаких Зельдовичей, Хаймовичей, Абрамовичей. Одни Зоары. Яффа Яркони – певица трех войн. У русских в войну была… точно! Клава Шульженкова… Нет – Шульженкина… Нет – Шульженко. А у нас – Яффа.