Выход в свет. Внешние связи (СИ) - Хол Блэки

У входа преподаватель терроризировал Эльзу, имевшую недовольный вид, но молчаливо сносящую издевательские намеки Ромашки на бездарность и минимализм знаний.

— Штице, ваши умственные способности странным образом скачут из крайности в крайность, — язвил Ромашевичевский, — и эта незакономерность пугает. Прихожу к выводу, что не стоит допускать вас к практической реализации задачи.

Опасаясь переключить внимание преподавателя на себя, я пробралась мимо осторожной бледной тенью, выискивая на ходу незанятые кабины, и заметила в угловом кубе Мэла, склонившегося над столом, невидимым за пластиком.

За последние сутки я узнала о Мелёшине столько нового, что впору убегать, зажав нос. Поскольку бегство из лаборатории в халате и бахилах выглядело бы, по меньшей мере, сумасбродно, оставалось пройти мимо, сделав вид, что страдаю тяжелой формой амнезии, и занять соседнюю пустующую кабину.

Решение принялось мгновенно. Мне было жизненно необходимо услышать ответы на вопросы, а не довольствоваться скудными пересказами из чужих уст. Для этого я собралась потрясти Мэла за грудки хотя бы потому, что хотела высыпаться ночью, а не отлеживать бока, ворочаясь без сна. Надоело разглядывать по утрам в зеркале синюшные круги под глазами.

Направившись к кабине, рывком распахнула дверь и влетела. Пусть попробует выгнать, даже если не рад видеть.

Мелёшин посмотрел на меня и склонился над дощечкой, нарезая сиреневые листочки клопогона — ни слова, ни полслова на появление напарника. Его молчание тут же воспламенило мою агрессивность.

— Что скажете, коллега? — взяла я в руки пакетик с названием: "Клетемнера обыкн. Корневища молотые", нервно размяла слежавшееся содержимое и хорошенько встряхнула.

Мэл пожал плечами, мелко кроша ботву, окислившуюся до бордового цвета.

— Не слышу оправданий, — напирала я с отчаянной решимостью. — Жду безрезультатно до сих пор.

— Они помогут? — Мелёшин ссыпал листвяное месиво на чашку аптекарских весов. Отмерив нужное количество, переложил в лабораторный сотейник. Включил спиртовку и, поставив сотейник на огонь, засек время на наручных часах, лежащих на столе.

Ловко у него получается, — отметила я машинально. У него всегда ловко получается.

— Ты уже вынесла обвинение, вижу по глазам, — сказал Мэл и дооформил облик ученого, надев повязку и очки.

— Разве? — Высыпав в кювету размятые корневища, я вывалила туда же цветки гробантуса и принялась растирать пестиком. Мелёшин посмотрел, но ничего не сказал.

— Из-за тебя закрыли клуб?

— Не ожидал, что задашь этот вопрос первым, — Мэл отвлекся от наблюдения за спиртовкой. — Хотя следовало ожидать.

— Зачем соврал отцу, что тебя жестоко избили?

— Я не врал.

— Теперь клуб закрыли, и хозяева несут убытки, потому что кто-то слегка приукрасил действительность, — выпалила я, яростно перетирая смесь.

— И не приукрашивал, — добавил спокойно Мелёшин. Чересчур спокойно.

— Тебя быстро вычислили. Видел, что написано на машине?

— Видел. Думаешь, прыгаю от счастья? — воскликнул он, и в голосе промелькнула бессильная злость.

— Тогда почему?

— Потому что отцу нужен повод. Гр*баный политический мотив.

Рука с пестиком замерла. Для меня слово "политика" соотносилось с циничными и хитроумными ходами родителя по завоеванию и поддержанию популярности.

— Наверное, вы не поняли друг друга, — просветила я Мелёшина, с фанатизмом вдавливая ядовитый цветочный сок в серый порошок. — Папочке можно рассказывать по-разному. Например, ябедничать с крокодильими слезками.

— Не со слезками, — процедил Мэл. Жаль, две трети его лица скрывала повязка, поэтому приходилось прислушиваться к голосу и приглядываться к глазам, оберегаемым очками. — Я дал обещание и сказал правду: драку устроил, потому что приревновал девушку к невисорату.

Я сперва растерялась, но потом одумалась и вывалила растертую массу в сотейник. Меня теперь не пронять запоздалыми сногсшибательными признаниями.

— Тут же две унции! — воскликнул Мелёшин. — А нужно ноль целых пятьдесят три сотых.

— Ну и что? — сказала я с вызовом. — Не нравится, вылавливай излишки.

Не ответив, Мэл уменьшил огонь в спиртовке и принялся помешивать смесь, давшую сок.

— Стало быть, из-за ревности все наши беды, — заключила я, вылив в миску жидкий концентрат из семян штоции, и начала взбивать венчиком. — И в Дегонского всадил заклинание тоже на почве ревности?

— Всегда удивляла скорость, с которой расползаются слухи, несмотря на принятые предосторожности, — хмыкнул Мелёшин и добавил, досадуя на себя: — Опять промахнулся. Следующим тебя разволновал бедолага Дегонский. А я надеялся, что спросишь о вчерашнем.

— Главное блюдо оставляю на десерт, — огрызнулась я, усиленно работая венчиком.

— Я не всаживал, — выключил спиртовку Мэл. — Он сам не удержал его.

— Ага, детка игралась и случайно уронила. А Изка не причем, да?

— Она в прошлом, — сказал Мелёшин, наблюдая за дергаными движениями венчика. — Дай, взобью.

— Нет! — отодвинула я миску. — Весьма подозрительное прошлое, если из-за него потребовалось устраивать димикату.

— Это дело чести, — ответил он хмуро.

— Какой чести? — отвлекшись я, расплескала добрую треть увеличившейся массы. — Успеваешь работать на два фронта, да? Мне много лапши не надо, всё съем и переварю, и Изка останется при делах.

— Дай взбить, — снова попросил Мэл.

— Не дам, — замахнулась на него венчиком.

— Никакой лапши не было.

— Значит, ты соврал, что разговаривал с Изкой?

— Нет. Я поговорил с ней в тот же день, и мы расстались, — ответил неохотно Мелёшин.

— Так же как с Лялечкой, Мирочкой, Эльзочкой… с кем еще? — начала я заводиться.

— Эва, не сваливай в кучу, — воспользовавшись моментом, он выхватил венчик и миску, в которой пышной пеной поднялись остатки массы.

— Ничего я не сваливаю, — схватив комок рафинированной соли, стала натирать на терке. — Если расстались, не понимаю, зачем стреляться с Дегонским.

— И не поймешь. Это мужские дела. Он подбивал клинья к Изке назло мне, и теперь над нашей троицей потешается весь институт, — продолжил взбивание Мэл. — В туалеты нельзя зайти: повсюду плюсики мельтешат, а я только сегодня увидел.

У меня вырвался судорожный вздох. Мелёшин упомянул о каракулях, нарисованных на дверце кабинки в женском туалете. Или глубокомысленные строчки чудесным образом расплодились во всех местах общего пользования? Выведи моя рука не "Д", а, допустим, "Г", неужели Мэл калечил бы парней с фамилиями, начинающимися на эту букву?

— И ты поверил анонимной гадости? Вдруг это неправда? — воскликнула, истязая шорканьем соляной кусок.

— Хороша неправда, если этот говн… Дегонский признался.

Я очнулась, когда ладонь в перчатке заелозила по терке, а на тарелке образовалась кучка зеленой соли.

— То есть, между ними что-то было? — изумилась совпадению корявой математической формулы и действующих лиц сердечного треугольника.

— Романтика прямиком из столовой, где поднос утёк, — сыронизировал Мэл, снова включив спиртовку и поставив сотейник на огонь. Вылил взбитую массу, увеличившуюся втрое, и взялся помешивать смесь.

— Всё равно не понимаю. Если вы с Изой того… распрощались, зачем стреляться с Дегонским? Пусть бы шел на четыре стороны и радовался.

— Нет, — ответил жестко Мелёшин. — За подлость, устроенную за моей спиной нужно отвечать.

— Даже если этой подлости сто лет в обед?

— Предательство не имеет срока давности, — обрубил он. Ишь, какой принципиальный мститель.

— А на цертаму повез, чтобы позлить Изочку?

Наконец-то запомнила название, — удивилась я про себя и для профилактики беззвучно повторила без запинки.

— Мы с Изкой расстались, и теперь я не в ответе, перед кем она виляет хвостом, — сказал Мэл, уменьшив огонь в спиртовке. — А тем, кто не знал и болтал лишнее, пришлось заткнуть рты, позвав тебя.