Цену жизни спроси у смерти - Сергей Донской

– Тогда прошу на второй этаж, – сказал тот, сделав картинный жест в направлении лестницы. – Приятного аппетита. Надеюсь, кухня нашего ресторана вас не разочарует.

«Главное, чтобы я не слишком разочаровал ваш ресторан вместе с кухней», – сочувственно подумал Громов, поднимаясь наверх.

Ресторанный зал был небольшим. В нем с избытком хватало места для десятка посетителей, способных с безмятежным выражением лица оплатить счет за свой грех чревоугодия. На стенах скалились головы волков, кабанов и оленей. Затесавшийся среди них лось оказался почему-то без одного рога и выглядел очень печальным. А пресловутая медвежья шкура, расстеленная перед очередным каминным жерлом, была такой огромной, словно тот умелец, кто ее кроил и шил, ориентировался на масштабы ископаемых хищников, обитавших на земле в каменном веке. Однако официанты, вместо того, чтобы рядиться в набедренные повязки или меховые накидки, почему-то были одеты как крепостные крестьяне по церковным праздникам. Замеченный Громовым парень щеголял в сатиновой косоворотке и неудобных сафьяновых сапогах со стоптанными каблуками. Девица, обслуживавшая столы в левой половине зала, носила искусственную косу до пояса, криво сидящий на голове кокошник и переливающийся малиновый сарафан до пят. После обстоятельного размышления Громов предпочел довериться заботам парня. Девица перемещалась в пространстве так медлительно, словно боялась наступить на подол своего сарафана. Дожидаться от нее расторопности было делом заведомо проигрышным.

Фирменный паштет из фазаньей печенки Громов отверг. От навязываемого ему чахохбили в чугунке тем более отказался в самых решительных выражениях. Тушенная с орехами и сливами курятина никогда не казалась ему достаточно аппетитным блюдом, чтобы платить за нее как за жар-птицу.

– Могу предложить жаркое из зайчатины с домашней лапшой, – сказал официант, алчно наблюдая, как Громов листает страницы меню.

– Зайцы у вас тоже домашние? – полюбопытствовал Громов.

– Простите? – Официант сделал вид, что понятия не имеет, о чем идет речь. Можно подумать, ему никогда не доводилось видеть кроликов, теснящихся в вольере где-нибудь на заднем дворе ресторана.

Громов решил не развивать тему. Выискал в меню понравившуюся ему строку и спросил:

– Ваш молодой барашек с рисом и луком, он действительно поджарен на углях?

– Разумеется, – подтвердил официант.

– Придется поверить тебе на слово, – вздохнул Громов.

Он заказал заднюю ногу барашка, жареные сардины, салат из свежих помидоров, зелень и пару соусов наугад. Хлеб ему заменил горячий лаваш – пышная лепешка с одуряющим запахом. А замены розовому грузинскому вину Громов найти даже не пытался, отлично зная, что это бесполезное занятие. Просто попросил принести целую бутылку, за что мысленно вынес себе строгий выговор.

– Посчитай-ка, сколько я должен, – попросил Громов управившегося с сервировкой стола официанта. – Я расплачусь сразу.

– Зачем? – удивился тот, переступая на своих стоптанных каблуках. – В этом нет никакой необходимости.

– Есть такая необходимость, – заверил его Громов. – Не спорь, я лучше знаю.

Официант с довольно кислым видом произвел расчет. Было очевидно, что он предпочел бы сделать это после того, как клиент опустошит первую бутылку и закажет вторую. Но Громов утешил его щедрыми чаевыми и отослал взмахом руки от греха подальше.

Утолив первый голод заодно с первой жаждой, он стал с интересом поглядывать по сторонам. Ресторан следовало запомнить таким, каким он был до начала операции. Все-таки не часто Громову доводилось проводить время в столь респектабельных заведениях.

Пианист на сцене наигрывал что-то меланхолическое и не очень мелодичное, хотя, может быть, просто проверял настройку инструмента. Почти все посетители общались приглушенными голосами, отчего создавалось впечатление, что они поверяют друг другу какие-то важные секреты.

Выделялись лишь голоса парочки, расположившейся за соседним столом. Он, со спортивной стрижкой и рыхлой фигурой, и она – располневшая манекенщица в золотистой сетчатой тунике. Мужчина беспрестанно басил, словно ему вставили в глотку раструб геликона. А его спутница смеялась так пронзительно, что ее голос хоть прямо сейчас используй для патентованной противоугонной сигнализации: за километр будет слышно.

Почувствовав профилем устремленный на него взгляд, мужчина повернулся к Громову в фас. Тот моментально узнал в обладателе луженой глотки одного из многочисленных курганских бизнесменов, которые увивались вокруг него, уговаривая возглавить свою службу охраны. Игуанодон с птичьей фамилией Перепелица.

Громов помнил этого типа с незапамятных времен. Будучи еще не преуспевающим бизнесменом, а всего-навсего аспирантом института экономики, Перепелица обеспечил себе достойное место в анналах КГБ.

Прогуливаясь по вечерам в скверике близ кинотеатра «Красная звездочка», еще молодой тогда Перепелица помаленьку мастурбировал, поджидая одинокую прохожую, которой можно было бы продемонстрировать свое вздыбленное естество. На его специально оборудованном плаще чешского производства отсутствовали две средние пуговицы, а от карманов остались лишь прорези, дававшие полную свободу прячущимся в них блудливым рукам. Со стороны бродячий онанист выглядел задумчивым молодым человеком, сочиняющим письмо любимой девушке. Перепелица даже берет старомодный носил, чтобы казаться как можно более безобидным. Ему нравился эффект внезапности, ошеломляющий жертву и приковывавший ее внимание на те короткие секунды, которые требовались ему для окончательного самоудовлетворения.

Но однажды появление милицейского патруля оказалось полной неожиданностью для самого любителя сюрпризов. Вместо кайфа получился сплошной облом. Звездюлины, навешанные Перепелице по пути в опорный пункт, были только цветочками, а ягодки, маячившие впереди, намечались совсем уж убийственные. Под угрозой оказались аспирантура, карьера, членство в партии и, самое главное, свобода. Ибо онанист-романтик рисковал схлопотать не просто по шее, а самый настоящий срок за совершение развратных действий и появление в общественном месте в непотребном виде.

Перепелице дали несколько суток в КПЗ на оплакивание загубленной молодости, а потом его дело, минуя судебные инстанции, осело в учреждении, которое всегда негласно интересовалось моральным обликом граждан, чтобы потом вертеть ими по своему усмотрению.

В результате разъяснительной беседы стал сексуальный извращенец заурядным сексотом, исправно стучавшим на всех знакомых и даже близких. Его личное дело разрасталось и пухло по мере того, как пополнялось оригиналами собственноручных доносов Перепелицы. Уже после перестройки ФСБ внедрила его в британский консорциум, занимавшийся инвестициями в Курганской области. На взятках, получаемых от директоров предприятий, мечтающих о льготных валютных кредитах, Перепелица вскоре построил свое собственное дело и теперь полагал, что больше никому ничем не обязан. То ли газированную воду продавал под видом минеральной, то ли суррогатную водку бодяжил из этилового спирта, в общем, организовал свой бизнес и считал его надежным и процветающим. В своей беспечности он напоминал глупого карпа, дожидающегося своей участи в садке. Приглянется – выдернут. Нет – заменят другим.

К Громову Перепелица не просто шел – плыл, раздуваясь от сознания собственной значимости.

– Вечер добрый, Олег Николаевич, – пророкотал он, изготовясь для рукопожатия. – Какими судьбами в здешних краях?

Громов как раз занимался бараньей косточкой, а потому с полным правом сомнительной чистоты руку Перепелицы не заметил, и на его приветствие откликнулся не слишком отчетливо. Прозвучало это как короткое «угум».

По непонятной причине земляк решил, что это было приглашение присаживаться. Устроившись напротив Громова, он позаботился о том, чтобы тот смог по достоинству оценить и его часы с платиновым браслетом, и очень похожие на бриллиантовые запонки. А Громову при взгляде на его холеные руки почему-то вспомнилась старая детская подначка. Говоришь в компании, что от онанизма на ладонях шерсть растет, и кто-нибудь из пацанов непременно украдкой бросит взгляд на свои ручки очумелые. Тогда это было смешно. Теперь противно. Громов знал, что навязчивые мании преследуют людей всю жизнь, и не сомневался в том, что Перепелица тем или иным образом продолжает забавляться старой игрой под названием «Верная Рука – друг индейцев». И женщина в золотистой тунике была тому не помехой, а, может быть, даже подспорьем.

Перехватив взгляд, брошенный Громовым на его спутницу, Перепелица самодовольно улыбнулся.

– Вот, – произнес он зычно, – выкроил пару деньков для отдыха. Дел, конечно, невпроворот, но и о здоровье иногда не мешает подумать, не так ли?