Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никишка насупился:
— Чуток на каторгу через его не пошлепали.
— Дурень…. Енто ж ён для испужки, с умыслом… Кержака ентим и прижал. Дескать, нас посодют, а мы его продадим. Енто старика и добило. Ох и не хотелось ему деньги отдавать! Ан приташшил!
— Приташшил, — обиженно передразнил Никишка, глядя на муху, осторожно перебегающую по слюнявой щеке спящего Стёпки. — Ободрал энтот пристяжный… И старика, и нас… как липку ободрал.
Лёшка глянул на брата снисходительно, дернул плечами:
— Подумаешь, три тышши взял. Семь-то у нас осталось! Без него вообче хрен бы чё получили! А старику поделом. Делиться не хотел, пушшай таперя, вместо пяти, тремя останними глотку заткнет…
— Всё одно много пристяжный захапал, — с тупым упорством повторил Никишка.
— Ха! Много! — угрюмо хохотнул Лёшка и перешел на шепот: — Да за одного Колотыгина на тебя бы пеньковый галстук накинули, и дрыгал бы ножками.
Стёпка, различив сквозь сон фамилию работника, судорожно всхлипнул. В мозгу, резанув по глазам тускло-багровым и пронзительно-черным цветом, вспыхнула и затрепетала картина того дня.
«Стой!» — крикнул тогда Никишка, сговорившийся с Евсеевым, что его сыновья встретят обоз у этой скалы. Крик Никишкин ударился о скалу, покатился по камням и затих на дне пропасти. Демид, ехавший впереди, натянул вожжи и недоуменно повернул разом вытянувшееся лицо. «Не дозволю!» — закричал он, услышав о сговоре. Никишка сразу засуетился, но Колотыгин одно кричал: «Отойдь, сучьи дети!» Выхватив нож, пятился он от наступающего с топором Лёшки, а чуть в стороне маячили темные фигуры Евсеевых. Брызнула кровь из пораненной руки Никишки. Демид извернулся и достал его ножом. Лёшка враз зазверел, бросил топор брату: «Он тебе кровя пустил, пусть сам теперь своей умоется!»
Удар. Хруст. Вскрик Демида. Голос Лёшки: «Ну, теперя мы все в этой крови…»
Спешились, потемнев лицами, сыновья старого кержака, спихнули с саней Стёпку, в страхе забившегося за тюки с чаем. Тело Колотыгина спихнули в пропасть, и сразу, как по заказу, закружило, завертело в верхушках кривых сосен, посыпалась с неба медленная, но густая снежная крупа. Клацая нервно зубами, вскинулся в седло окровавленный Никишка, губастый Лёшка крикнул совсем оробевшему Стёпке: «Сидай сзади, брательник!» И вскок!..
— Чё орешь? — ткнул Лёшка кулаком заворочавшегося, заоравшего во сне Стёпку.
Тот дернулся, вскинул голову и, с трудом разлепив заплывшие глаза, оторопело уставился на братанов. Старшие дружно заржали. Лёшка притянул его к себе, воняя чесноком, спросил:
— Едешь с нами в Томск?
— Еду, — быстро согласился Степан, зная, что при первой возможности сбежит от братьев. Об одном мечтал в последнее время. К отцу вернуться, чтобы тихо хозяйствовать в Сотниково.
Глава третья
УЗЛЫ
1
Иван Иванович, тайный агент ротмистра Леонговича, человечек вполне обыденного вида, стоял в двух шагах от письменного стола, за которым сидел задумавшийся ротмистр. В кабинете было очень тихо. Так тихо, что Иван Иванович без труда слышал шаги за окном, писк и щебетание птиц, далекие пароходные гудки. Противно поскрипывали шаги принявшегося расхаживать по кабинету Леонтовича. Иван Иванович тоскливо следил за его перемещениями. Никогда не угадаешь, какое сообщение порадует начальство, а от какого начальство только ноздри раздует. Наконец Леонтович остановился и сделал отпускающий жест рукой:
— Ладно, иди… Жду вечером, как обычно.
Проводив взглядом агента и убедившись, что тот плотно прикрыл дверь, ротмистр поднял телефонную трубку, резко крутнул ручку:
— Барышня, соедините с типографией Литвинова.
Трубку поднял сам владелец типографии.
— Доброе утро, господин Литвинов. С вами говорит ротмистр Леонтович.
— Чем обязан? — без всякого энтузиазма отозвался Литвинов.
— Только один вопрос. Случались у вас в прошедшую ночь какие-либо пропажи?
— Вроде бы нет, — протянул Литвинов.
— Если так, — сухо заметил ротмистр, — вопросов больше не имею.
Он повесил трубку, но, сделав несколько шагов по кабинету, вновь вернулся к столу.
— Барышня, соедините с товарной станцией.
Представившись, Леонтович поинтересовался, не поступал ли на станцию типографский шрифт. На другом конце провода после секундной заминки неуверенно ответили, что такое поступление, кажется, имело место.
— Проверьте! — жестко посоветовал ротмистр и, сдерживая желание рявкнуть в трубку, добавил: — Будьте любезны.
Он достал из портсигара папиросу, продул ее, размял пальцами. Из трубки донеслось:
— Вы слушаете, господин ротмистр?
— Я весь внимание, — прикуривая папиросу, усмехнулся Леонтович.
— Поступал шрифт, третьего дня поступал… Из Москвы, для типографии Литвинова.
— Ящики еще у вас?
— Одну минуточку, я проверю накладные, — послышался шорох переворачиваемых бумаг, после чего служащий сказал: — Нет, господин ротмистр, груз получен… буквально полчаса назад от Литвинова подводу присылали.
Леонтович облегченно вздохнул, но тут же уточнил:
— Количество мест сошлось?
— А как же? У нас никогда ничего не пропадает, — обиженно отозвался служащий.
— Вот и прекрасно. Благодарствую, — уже спокойнее произнес Леонтович.
Положив трубку, он затушил папиросу, задумчиво посмотрел в окно, увидел двух молоденьких мещаночек, скрывающихся от еще не жаркого солнца под белыми зонтиками. Растянул губы в улыбке, однако вновь озабоченно нахмурился, распахнул дверь:
— Утюганов!
В конце коридора показалась длинная фигура унтер-офицера Утюганова. Особой грамотностью и усердием Утюганов не отличался и ко всему относился чисто философически. Некое наивное, даже безмятежное выражение всегда наполняло его смутные широкие глаза, окаймленные белесыми ресницами.
— Вели кучеру подавать!
— Слушаюсь, — откозырял Утюганов и так же неторопливо двинулся к лестнице, ведущей на первый этаж.
Владелец типографии встретил жандармского ротмистра прохладно.
— Да, — сказал он. — Пришла подвода с товарной. А почему, собственно, вас это интересует?
Ротмистр не обратил внимания на тон, каким это было сказано, усмехнулся:
— Ящики проверяли?
— Нужды не было.
— А сейчас такая нужда возникла, — сухо заявил ротмистр. — Потрудитесь приказать, чтобы вскрыли ящики.
— Хорошо, хорошо, — поднимаясь из-за стола, сказал Литвинов. — Пройдемте на склад.
Двое рабочих, прибежавших на крик хозяина, ловко орудуя выдергой, сорвали крышку с первого ящика, и изумленный Литвинов увидел аккуратно уложенные внутри ржавые железнодорожные костыли.
— Это что ж такое? — только и мог выдохнуть он.
— Вскрывайте следующие! — сквозь зубы приказал ротмистр, сверкнув глазами на замерших рабочих.
В оставшихся трех ящиках внутри оказались все те же ржавые костыли.
— Честь имею! — бросил через плечо Леонтович, покидая типографию и оставляя владельца пребывать в состоянии полной прострации. — Утюганов! За мной.
