На секретной службе - Сергей Донской

– С ней сейчас москвич, – напомнил перекосившийся от злобы Малява. – Ступай в дом, если ты такой крутой. И приведи сюда Пинчужку.

Хеку это предложение не понравилось, он набычился, вонзив палец в ноздрю. Гаманец от нечего делать принялся шевелить пальцами ног, пробуя, насколько успели разноситься его чудесные туфли. Малява поглядел на обоих с ненавистью и перешел в конец автобуса.

Здесь, направленный стволом в двустворчатую заднюю дверь, был установлен черно-красный ручной пулемет Калашникова, припавший на лапы-сошки и вытянувший вперед хобот ствола, приспособленный для смертельных плевков пулями калибра семь-шестьдесят два. По своему устройству пулемет был почти аналогичен автомату Калашникова, но, конечно, отличался куда большей эффективностью стрельбы. Прицельно бить из него можно было аж на восемьсот метров, в чем убедился Малява, когда опробовал игрушку в степи. Сломанный палец ему не помешал. Он буквально изрешетил выбранный в качестве мишени обломок ракушечника, обратил его в каменное крошево, в прах, в пыль.

Теперь ему не терпелось снова пустить в ход свое грозное оружие. Он надеялся, он очень надеялся, что Оксана и Бондарь выйдут из дома одновременно. Вот тогда-то начнется потеха! Достаточно будет пнуть ногой дверцы, чтобы они распахнулись, выпуская наружу шестидесятисантиметровый ствол. Против пулемета с голыми руками не повоюешь, не погеройствуешь. Будь ты хоть трижды обладателем черного пояса, а закончишь все равно в белых тапочках.

Усевшись на заднее сиденье, Малява пошевелил девятью пальцами, как пианист, разминающийся перед исполнением особенно ответственной партии.

Как вскоре выяснилось, поближе к пулемету он перебрался не зря. Без пятнадцати двенадцать на улицу выкатился седан, за рулем которого сидел Бондарь собственной персоной. Не удосужившись затворить за собой ворота, он медленно проехал мимо и притормозил метрах в двадцати от задней части микроавтобуса. Малява уже приготовился действовать, когда в конце улицы появилась черная иномарка с незнакомыми номерами. Это был «Форд-мустанг», остановившийся на приличном расстоянии от седана. Оттуда выбрался модно одетый фраер с бакенбардами и, повертев головой по сторонам, направился в машину к Бондарю.

– Готовность номер один, – объявил Малява.

Обострившаяся интуиция обещала ему еще один приятный сюрприз, и она не обманула.

Во дворе, отлично просматривающемся из автобуса, возникла Оксана Пинчук, одетая то ли в короткий халатик, то ли в кимоно. Приблизившись к створке распахнутых ворот, она осторожно выглянула на улицу. Может быть, следила за Бондарем. Может быть, поджидала кого-то. Теперь это было неважно. Теперь главный смысл обрел пулемет, изготовленный к бою.

– Хек! – крикнул Малява, опустившись на одно колено. – Вруби шарманку на всю катушку, чтоб стало легко на сердце от песни веселой! Щас мы дадим джазу. Стрелять по моей команде.

– В кого стрелять-то? – побледнел Хек.

– Тебе не все равно? Сегодня к вечеру мы будем миллионерами. – Маляве пришлось здорово поднапрячь голосовые связки, чтобы перекричать лихую уркаганскую мелодию, грянувшую из колонок.

«А мы не гопники, а мы хар-рошие»…

Дрожа от возбуждения, Малява оглянулся через плечо:

– А ты, Гаманец, шуруй к Пинчужке. Услышишь пальбу, хватай ее в охапку и волоки сюда… Да автомат не забудь, кретин!

Отдав распоряжения, Малява еще некоторое время наблюдал за происходящим сквозь затемненное стекло, а потом решительно повалился на грязный пол и толкнул пулеметным стволом дверные створки.

– Осторожно! – проорал он, нащупывая пальцем гашетку. – Двери открываются!

Не удосужившись представиться или поздороваться, Бондарь внимательно разглядывал незнакомого парня, устроившегося рядом на переднем сиденье. Тот явно нервничал, да так, что с трудом удерживал в трясущихся руках тонкую папку, с которой явился на встречу.

– Что в ней? – спросил Бондарь, следя за каждым движением соседа.

– Кое-какие документы, – ответил Макс. – И главная улика.

– Улика?

– Ну да. Оружие, которым были убиты сыновья Пинчука.

– Ты лучше скажи мне, кто растяжку в гостинице установил, – сказал Бондарь.

– Растяжку? – Глаза Макса заметались из стороны в сторону. – Об этом мне ничего не известно. Взрывы не по моей части. Я вообще не знаю, что такое растяжка. Впервые слышу такое слово.

– Да? А как же тебе удалось увязать незнакомое слово со взрывом?

– Не понял. – На лице Макса появилось страдальческое выражение.

– Зато я все отлично понял, – заверил его Бондарь. – Ладно. Вернемся к этому позже. А пока скажи честно, кто и зачем тебя сюда прислал? Ты ведь работаешь на ЦРУ, если я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Я все изложил письменно. Сейчас… – Макс открыл папку и сунул в нее руку. На кончике его носа повисла капля пота, хотя в машине было скорее прохладно, чем жарко.

«А мы не гопники, а мы хар-рошие», – донеслось снаружи.

Бондарь бросил взгляд через плечо, желая выяснить, почему музыка, играющая в автобусе охранников, сделалась вдруг такой громкой.

«А мы маманями а с детства бр-рошены…»

– Кстати, вот та самая штуковина, о которой я говорил, – повысил голос Макс, держа перед собой безобидную на вид трубку, собранную из трех секций.

– Какая штуковина? – автоматически спросил Бондарь, вглядываясь в темное нутро автобуса. Оттуда высунулся длинный предмет, подозрительно смахивающий на… – Не может быть, – прошептал он, взявшись за дверную ручку.

– Вы о чем? – удивился Макс.

Трубка в его руках издала щелчок, едва слышный из-за громыхающей позади музыки.

«А с детства улицы мели мы клешами…»

– Берегись! – крикнул Бондарь, вываливаясь боком на асфальт.

– Га-асп! – Втянувший в легкие ядовитые пары Макс замер с выпученными глазами.

В следующий миг грохот пулемета, треск автомата и оглушительная музыка слились в дичайшую какофонию, заглушившую все прочие звуки. Свинцовый шквал обрушился на машину, сотрясая ее, словно жестянку. Стекла лопнули, распадаясь на потрескавшиеся пласты. Пронизываемый пулями Макс задергался на своем сиденье, как припадочный. От него летели кровавые ошметки.

Бондарь перекатился вправо, укрывшись за корпусом седана, где можно было переждать обстрел. Он знал, что при таких темпах магазины нападающих опустеют раньше, чем они сообразят, что тратят патроны впустую. Он знал также, что геройствовать глупо, поскольку с продырявленной шкурой много не навоюешь. «Беретта» в его руке застыла, проявляя точно такую же выдержку.

А внутри микроавтобуса все плясали и плясали огненные всполохи из двух плюющихся металлом стволов. Пули взрывали асфальт вокруг Бондаря в беспорядочном узоре. Черное крошево стегало его по щекам, барабанило по лбу. Что ж ты дал маху, а? Почему не предусмотрел, что от случайного сброда, набранного Пинчуком в охрану, можно ожидать любой пакости?

Пулемет заглох. Автомат захлебнулся. Во внезапной, поразительной тишине отчетливо было слышно, как хрипит сбившееся с волны шансона радио.

– А теперь мой выход, – прошептал Бондарь, приготовившись оторваться от земли.

Малява привстал над пулеметом не раньше, чем опустошил весь магазин. Продырявленный седан заметно просел на спущенных скатах. Из радиатора валил белый дым, за провалами окон не наблюдалось ни малейшего движения.

– Готовы, оба, – заключил Малява, но на всякий случай извлек из-под сиденья автомат «гроза». – Погнали, Рыбец. Добьем сволочей, если еще дрыгаются.

– Небось не подрыгаются, – пробормотал Хек, переставший обижаться на перевирание своей клички. Когда в ушах стоит шум от пулеметных очередей, всякие пустяки перестают казаться важными. Понимаешь, как это страшно – умирать, и хочешь жить как можно дольше. Хоть хеком, хоть судаком, хоть вообще палтусом.

– Делай, как я. – Подавая пример сообщнику, Малява первым выпрыгнул из автобуса.

Краем глаза он посмотрел в сторону распахнутых ворот и увидел за ними Гаманца, выкручивающего руки Пинчужке. Но основное его внимание было сосредоточено на изрешеченном пулями седане. Рука с перебинтованным пальцем ни на секунду не отрывалась от спускового крючка автомата.

– Блин, магазин сменить забыл, – пожаловался Хек, пристроившийся рядом.

– Лучше бы ты голову дома забыл, – по-учительски огрызнулся Малява. Школьные воспоминания были еще свежи в его памяти…

Пока их не отшибло одной-единственной пулей, вошедшей точнехонько в левый глаз Малявы.

Хлоп!

Повернувшийся к нему Хек застыл, не в силах пошевелиться. Он ничего не понимал. Что случилось? Почему на месте глаза у Малявы образовалась дыра, а сам он повалился на землю бесчувственным кулем?

Проследив за падением вожака, Хек перевел взгляд туда, откуда прозвучал выстрел. Возле седана стоял возникший, словно из-под земли, Бондарь, в руке которого дымился пистолетный ствол.