Сойкина Ворона (СИ) - Галина Валентиновна Чередий

Нога внезапно поехала, лишая меня равновесия и только чудом каким-то или же благодаря все же многолетним тренировкам, я умудрилась нелепо растопыриться, уцепиться и не провалиться в черную дыру открытого люка, которую совершенно невозможно было увидеть стоя и в шаге, из-за немного нависающей наклонной бетонной плиты с высокой снежной шапкой.

— Я в порядке! В порядке! — заорала, услышав какой-то нечеловеческий рев, что издал Сойкин, и уловив внизу всхлип, глянула в темное нутро и продолжила: — Мила тут! Иди осторожно!

Мила, зареванная, грязная, испуганная насмерть и обсыпанная снегом, сброшенным моими заслугами на нее, смотрела вверх, сидя на какой-то поперечной одинокой трубе, а прямо под ней плескалась неизвестной глубины мутная лужа с массой всякого мусора. Рехнуться можно, на улице мороз какой, а в трех метрах ниже уровня земли — лужа. Миша подбежал, буквально за шиворот меня оттащил от люка, рыкнув сквозь зубы матерную угрозу прибить, но дома, и наклонился над провалом.

— Мила, привет! Я — Миха, — заговорил он своим обычным чудодейственным «все было, есть и будет хорошо» тоном. — Че, давай вылезать? Я тебе сейчас веревку кину, ты обвяжи вокруг талии, и будем тебя тянуть, ок?

— Я не могу, — слабым голосом ответила бедняжка. — Пальцы не гнутся — замерзли, и я кажется ногу сломала.

— Ладно, фигня делов, сейчас все решим! — заверил ее Сойка и вскочил.

Сорвал с плеч рюкзак, достал веревку, одновременно быстро сообщая в рацию:

— Пострадавшая обнаружена! Запрашиваю помощь для эвакуации. Люк у северной стены объекта «заброшка номер два». Идите на голос. — И, сунув мне рацию, он скинул свою куртку, распинал снег, находя торчащую арматурину, привязал к ней один конец веревки и велел, подходя к люку и усаживаясь на край: — Встань вон там повыше, Жень и кричи нашим, чтобы нашли поскорее.

— А ты?

— Спущусь и подготовлю Милу к подъему и эвакуации, — ответил и скользнул вниз, скрываясь от моего взгляда.

Хлюпнуло, донесся вопль Миши, и я кинулась к люку с обмирающим сердцем.

— Ты в порядке?

— Вода, пипец, какая холодная! — хохотнул он снизу. — Жень, я что сказал делать?

Поймала его взгляд, такой светлый, теплый, и сердце внезапно заболело так сильно, с обреченной честностью извещая меня, что все, я пропала. Мотнула головой и подалась назад, не время сейчас начинать страдать над свершившимся и неизбежным. (1c50f)

Остальным поисковикам понадобилось минут пятнадцать, чтобы собраться у места происшествия и начать действовать. За это время Сойкин успел влить в Милу горячего кофе и заболтать до того, что до меня стал доноситься ее смех. Вниз спустили еще три веревки, из которых Миша сплел нечто вроде сиденья, и Милу, все еще изможденную и заплаканную, но уже широко улыбающуюся, подняли очень аккуратно, не тревожа поврежденную ногу, и сразу же торопливо понесли к машинам, меняя друг друга. Сойкина извлекли мокрым по пояс и он застучал зубами, принявшись стаскивать штаны и берцы, а потом подхватив все свое добро, просто подмигнул мне и рванул с места бегом, как был — босым по снегу, под которым черт знает что валяется, в одних боксерах и свитере, крикнув:

— Женька, погнали домой!

Он ненормальный! Если бы я не знала его, то ни за что бы не поверила, что такие бывают.

Глава 24

Сойка

Утро вышло то еще. Сначала я прям очканул от заявления Вороновой о какой-то там долбаной оценке собственных способностей потянуть отношения со мной. Нет, ну серьезно что ли? С чего вдруг? Я тут ошалевшей от счастья белкой кручусь, стараясь произвести впечатление — какой я весь из себя всемогучий, рукасто-х*ястый, и на тебе. У нее сходу сомнения в собственных силах. То есть перестарался я чуток?

Но фиг бы с ним. Еще и Ленка эта… Я же с ней, как и с другими девчонками-поисковиками общался, чисто по-дружески, а она взбрыкнула так, словно я вчера ее обесчестил, жениться коварно пообещав, а сегодня с другой появился.

И в ямине этой вода такая холоднючая оказалась, что я за малым не заверещал как девчонка, рюхнувшись в нее по самые колокола. Вот это прям вообще было бы кино, если бы не сдержался. Тоже мне, крутой самец и соблазнитель, что голосит как гимназистка, которую в переулке пощупали за булки.

Но, в общем и целом, круто все сложилось. Если удается найти человека живым, то это такой приход чистой эйфории, с которым мало что сравнится может. Разве что секс с моей Вороной, но это же только в последнее время происходить стало. Жаль, что не всегда так везет. Мила вообще умница. Упала в эту душегубку, ногу повредила, но каким-то чудом умудрилась зацепиться за трубу, не рухнув в воду. Если бы бухнулась в нее — вряд ли мы успели бы. Я двадцать минут постоял всего в этой пакости ледяной, и то уже мышцы ног окаменели, а бедные шары небось внутрь втянулись с перепугу. Потому и ломанулся бегом оттуда. Во-первых, согреться и вернуть подвижность как можно скорее, во-вторых, я же не псих передом в мокрых боксерах к Женьке поворачиваться. Увидит моего ужавшегося до размеров малютки-червячка от холода бойца и потом до конца жизни без смеха не вспомнит. А я типа героем же хочу перед ней выглядеть, а не парнем со смешным сморщенным хозяйством.

Пока Женька меня догнала, я уже успел избавиться от мокрых трусов и запрыгнуть в валявшиеся в багажнике треники. Обуви, правда, сменной не было, так что шнырнул в салон, завел движок прогреваться и натянул хотя бы сухие носки. Так доеду, ничего страшного.

— Живо двигайся на пассажирское и пей свой кофе! — строго велела Женька, появившись около машины. — Домой я поведу. Или нам еще куда-то нужно заехать?

Так, минуточку! Пустить ее за руль моей ласточки? Вот так запросто взять и отдать?

— Миш, ну ты чего примерз? Двигайся! — чуть толкнула меня в плечо Льдина.

Это моя Женька, теперь моя, но и ласточка моя, причем, гораздо дольше, и я никогда и никому ее до сих пор… Вздохнув, я переполз на пассажирское. Прости, родимая. Мы с тобой давно, и я тебя люблю, но это же моя Женька, и я так-то, и правда, сейчас херня, а не водитель, ступни еще как деревяшки.

— Домой в горячую ванну? — спросила Женька, как-то слишком лихо разворачиваясь на площадке перед забором какого-то промобъекта. Тише-тише, че за миллиметражи с забором!

Старшой и ребята, что несли Милу, уже отбыли, сейчас последние наши разъезжались.