Братство обреченных - Владислав Куликов

Глава 2

Электронное письмо от Шипковского пришло через день. Честно говоря, Ветров вообще не рассчитывал, что ученый ответит. Поэтому очень удивился, включив утром компьютер и просмотрев почту.

«Уважаемые Андрей и Ольга! — написал Лев Зиновьевич. — Спасибо Вам за Ваше письмо и Ваше предложение. Отвечаю с суточным запозданием, потому что нахожусь сейчас в командировке в Станфордском университете (Калифорния), и разница между нами — одиннадцать часов.

Меня такие дела очень волнуют. Я убедился, что и в США начинает расти скептицизм в отношении ДНК-экспертиз (правда, в Европе пока больше оптимизма). И это при их технических возможностях! Наши же лаборатории судебно-медицинской экспертизы проводят генетические исследования во многом неряшливо, лишь зарабатывая деньги на делах об отцовстве и перенося затем небрежный стиль работы на уголовные дела. В ряде лабораторий специалисты по ДНК-экспертизам хорошего профессионального уровня, но в отсутствие здравой критики они работают спустя рукава. И абсолютно негативно воспринимают любое сомнение. Отсюда и результат — множество ошибочных экспертиз.

К сожалению, я не имел возможности ознакомиться с материалами уголовных дел, в которых проводили ДНК-исследование (только с гражданскими). Вероятно, адвокаты убеждены, что раз «наука доказала», то опротестовать невозможно, потому ни разу не обращались.

Лишь один раз, пару лет назад, по своей инициативе я пошел в Московскую городскую прокуратуру (с официальным письмом от моего института) и попросил дать мне возможность ознакомиться с уголовными делами, по которым образцы направлялись для ДНК-анализа. По ряду объяснимых причин мне дали только одно дело, в котором была генетическая экспертиза. И в нем я сразу нашел грубую ошибку — настолько грубую, что завотделом в Российском центре судебно-медицинской экспертизы за голову схватился, когда я показал, и сказал, что, мол, хорошо, что дело закрыто за смертью обвиняемого, а то бы… Но больше ничего, помимо этого дела, мне в прокуратуре не дали, хотя я и сказал, что мне это нужно не для сенсаций, а для научного анализа, предложил сделать аналитический обзор и доложить на их семинаре.

Зная, как ведутся ДНК-исследования по гражданским делам (отцовству), и представляя, как люди могут небрежно работать, я уверен, что в суды идет множество ошибочных ДНК-экспертиз по уголовным делам.

Я буду в командировке еще долго. Поэтому встретиться и просмотреть Ваши материалы пока никак невозможно. Единственный вариант — это прислать сюда копии: что-то факсом, а лучше — почтой. Правда, «авиа» все равно потребует неделю-две. Экспресс-почта — три-четыре дня, но она дорогая. В любом случае я жду от Вас сообщений.

С уважением

Лев Шипковский».

— А? Андрюша! Что я тебе говорила?! — радостно воскликнула Азарова, когда Ветров показал ей письмо.

— Вы были правы, — признал Андрей.

«Всему надо учить эту молодежь! — подумала Ольга. — Без меня шагу ступить не сможет».

В тот же день Андрей отсканировал приговор, обвинительное заключение и экспертизу по делу Куравлева и отослал их по электронной почте Шипковскому.

Следующие несколько дней они занимались только делом Куравлева. В кабинете побывало бесчисленное множество знакомых Азаровой. Они изучали документы, что-то подсказывали.

— Посмотри, Куравлев в своих показаниях говорит, что зашел и сразу стал стрелять. Но тогда пули должны были войти в грудь, — пояснял отставной генерал МВД. — А убитый лежал на животе, как будто убегал. Раны на спине. Здесь явное противоречие. К тому же Шилкин — бывший спецназовец. Можно поверить, что, увидев сослуживца с пистолетом, сразу бросился убегать? Да он бы Куравлева скрутил в два счета!

— Следователь нарушил процессуальный кодекс, — сообщил следователь по особо важным делам Следственного комитета МВД России подполковник юстиции. — Он не имел права вести видеозапись после беседы. Надо или с самого начала, или вообще никак. То есть следователь, по идее, не должен знать заранее: расколется подозреваемый, не расколется. Записывать должен все, как идет. А вот так — поломал человека, потом взял видеокамеру и записал чистосердечное признание — нельзя. Незаконно. Хотя бы тогда через день допросил. Так что это признание должно быть исключено из доказательной базы.

— А вы почитайте внимательно биологическую экспертизу. — Судья московского районного суда ткнула пальцем в нужную страницу приговора. — От пулевых ран Шилкин умер мгновенно. А ножевые нанесены прижизненно. Как так? Это надо было исследовать. Может, его пытали? Ведь все ножевые раны нанесены в шею. Тут уже тремя минутами и не пахнет… Или если ножом били в период агонии, то это надо было отдельно рассмотреть: поставить вопросы перед экспертами.

— В обвинительном заключении написано, что у девочки, которая сидела в туалете, открытая черепно-мозговая травма, — задумчиво рассуждал начальник службы безопасности крупного банка, бывший генерал КГБ. — Эти повреждения образовались, цитирую: в результате неоднократного воздействия твердого тупого предмета. По мнению следствия, это была рукоятка пистолета. Но экспертиза не нашла никаких следов на пистолете! Вы представляете, что это такое — проломить череп пистолетом (да не один, а два — у второй сестры тоже голова разбита)?! Да на рукоятке в любом случае что-то останется!

— Следствие утверждает, что Куравлев отмыл пистолет, — вставил Андрей Ветров в плане деловой дискуссии.

— Пусть они дурью не маются! — воскликнул генерал. — Невозможно отмыть! Там в любом случае что-то останется: какие-то микрочастицы. А он тем более за считанные минуты все сделал. Нет, голову чем-то другим пробили. Но это никто не исследовал. Как школьники, в самом деле! Не решали задачку, а посмотрели ответ и подогнали под него все остальное! А если в учебнике опечатка? Никого не волнует!

Иногда гости Азаровой хотели взять бумаги домой. Тогда она просила Ветрова:

— Андрюша, сходи, пожалуйста, отксерокопируй, а то я не умею пользоваться…

Андрей жутко злился, но ходил.

«Скоро она меня за сигаретами начнет гонять», — думал он, потихоньку закипая.

«Пусть походит, ему полезно, — рассуждала в свою очередь Азарова. — А то лезет с глупыми вопросами, перебивает специалистов. Конечно, Андрюша хороший парнишка. Но ему еще расти и расти. Не дотягивает он до таких сложных материалов. Нет, я все-таки поставлю на место и Верховный суд, и Генпрокуратуру! Посмотрю, как они там забегают после статьи! Тут же все ясно и понятно: подставили лейтенанта! Что, в Москве не могли раньше этого заметить? Нельзя было внимательно прочитать приговор?! Никто не хочет работать! Погрязли в своих интригах! До людей нет дела, штампуют отписки! Да я им всем покажу! Мало никому не покажется!»

Она знала, что вытащит этого лейтенанта на свободу! Обязательно! А в далеком Соль-Илецке осужденный Куравлев ходил из угла в угол и нетерпеливо ждал, когда же приедет за ним автомобиль?

«Мало никому не покажется!» — эту фразу часто произносил отец Ольги Азаровой — бывший директор большого завода в Воронеже. Мама работала санитарным врачом. У них была прекрасная квартира в центре города.

С детства Ольга чувствовала, что она лучше и умнее всех. Ведь ни у кого из других детей не было таких ярких нарядов, их не подвозила в школу машина. Если же кого и подвозила, так ясно было, что не их заслуга. Просто повезло с родителями.

А Ольга знала, что ей дано высоко летать. Во сне она мчалась между облаков, как пушечное ядро. Даже свист ветра не слышался: звук не поспевал за ее скоростью.

Она закончила школу с золотой медалью. Университет — с красным дипломом. Ольга много и упорно занималась. Но перед тем как блеснуть знаниями на занятиях, экзаменах или в кругу друзей-подруг, она всегда небрежно произносила: я тут полистала на досуге.

После университета Ольга устроилась на работу в областную газету. И сразу же ей предложили стать участником кампании «Журналист меняет профессию». Это была модная в Советском Союзе тема. Корреспондент устраивался на работу в какую-нибудь организацию, а потом выдавал серию очерков, что называется, изнутри.

Азарову внедрили в милицию. Причем все делалось очень серьезно. Ей выдали документы прикрытия, по которым Ольга Азарова значилась стажером. Никто из новых сослуживцев не знал, что она журналист. Ольга проработала в органах полгода.

Но в результате не написала ни одного очерка. Потому что того, с чем приходилось бороться — проституции, наркомании, организованной преступности, — в СССР как бы не существовало.

Затем наступила перестройка и гласность. Имя Ольги Азаровой стало греметь на всю область благодаря ее резким статьям. Она купалась в лучах славы. Печатала острые политические книги. И время от времени выходила замуж.