Броня Молчания - Владимир Осипцов

посмотрю потом на вас, старых!». Вот ведь лисица неблагодарная! Зря ты ей такую большую долю выделила, малышка. А ещё пуще жаль «Тень Соснового Леса». Ну, зачем! Этой проститутке домик, что строили с любовью для тебя — только на бордель. Может быть, раз ты не постриглась, отменишь хотя бы это распоряжение⁈ Ведь ты вернёшься — подумала, где жить? Мы с отцом уж постараемся… да и госпожа дочь кормилицы не возражает!

Кстати, о дворце: тихоню твою битую-калеченную, взял в жены сын твоего дворецкого. Теперь она жена богатого землевладельца. Они и господина Кото к себе позвали, как только узнали, что дворец переходит к Кико. Она (тихоня твоя) мне написала, и Ичико говорит, что не врёт — живут, душа в душу, друг на друга наглядеться не могут… Ну, ты же знаешь сына господина Кото — он с детства любил всяких брошенных и покинутых: собачек, кошечек, птичек, а теперь и жену. И, зная, как он выхаживал своих зверушек, думаю, что и Масако (я правильно вспомнила⁈) живётся там, как у Бога за пазухой.

Ёко же сейчас всё-таки попала на Даэну. Она, кстати, была жутко против — спасибо, честно скажу, хоть и неприятно — спасибо твоей беспутной Хасегаве, что затащила её туда. Вначале хотела убежать в первый же день — кинула кому-то письмо и на космодром, но Кико предупредила корабль, и тот улетел — вот и пришлось ей с Сабуро встретиться.

Оказалось, он сам дурак — обидел её какой-то глупостью в последнем письме, вот она столько лет и бегала от него подальше. Ничего, не фарфоровый, не переломился от извинений — сейчас вроде дело идёт на лад, писала мне, что сейчас её вся планета к наместнику ревнует, ну, значит, я и думаю, что помирились. Может он, в конце концов, предложение сделает? Давно ведь пора, а то уже, сколько лет девку мурыжит! Одна ерунда на уме у нашего Сабуро — а мы, ведь знаешь, Малышка, уже давно Ёко почти за родственницу держим.

С Мико — твоей новенькой, случилось несчастье, извини за плохую весть, дорогая, но это всё оказалось связано со смертью жены твоего брата, так что я расскажу всё по порядку…" — Кадомацу отложила письмо в предчувствии плохих известий, проморгала глазами, и вновь принялась за чтение, уже не надеясь на что-то хорошее:

«Честно, сразу сказать, что толчком ко всему послужило, я не могу — всё так совпало, дорогая. Как раз ты убежала, я с отцом туда, сюда — тебя искать, потом от излишнего перенапряжения, наверное, у меня эти припадки начались — знаешь, дочка, думаю, что это у меня всё-таки истерика, а не настоящая эпилепсия. Ну, так вот, пока я провалялась, вернее, когда я отвалялась, (императрица писала о своем недуге вульгарными словами), я встала, ничего не помня, (это уже когда Сэнсей от твоего брата вернулся — поэтому рассказывать придётся с чужих слов, так как всё произошло между припадками)…» — мать не совсем хорошо владела сиддхскими знаками, и поэтому в тексте часто срывалась на лхасскую письменность, особенно, когда дело касалось терминов и диагнозов.

'Дорогая, извини, что так неловко получается, (о, Боже — выглядит так, будто оправдываюсь!). Ну, ничего, в конце концов, я умудрённая опытом после второго приступа додумалась вести дневник — и мне он помог, и тебе будет что рассказать.

Значит так, как знаешь… а нет, ты уже уехала, (эти слова были зачёркнуты). Знаешь ведь, дорогая, оказалось, что заботы о Госпоже Ханакадзе оставили исключительно на тебя — сейчас только понимаем, как это было бессовестно… ну что же поделаешь! Все привыкли, что чуть твой брат в отъезд, ну, куда он не может брать свою ненаглядную, так её — в твой птичник, на руки к твоим потаскушкам.

А тут — ты уехала, полдворца в ступоре — другая в более буйном помешательстве, чем госпожа супруга наследника. В твоём крыле творился вообще «непроходипоймёшь», фрейлины сами с катушек съехали, твоё наследство деля, ну вот, твой брат подошел к отцу, говорит, мол, жену совсем не с кем оставить, хоть бы родственников пригласить…

Отец спросил меня — не знаю ли я, где её мать, она ведь, как помнишь, дочка, кормилицей Ичико была. А я подумала-подумала — говорю, сама за нею присмотрю, ещё вызывать её из монастыря во дворец — вдруг какой обет нарушит⁈ Да и говоря по правде, ведь я видела её сама недавно — совсем слаба глазами стала, где ей за больной дочерью уследить!

Ну, значит, и взяла на себя эту заботу. Твой брат, конечно же, был сначала против, ну, отец его уговорил… Он поверил, уехал, а тут, из последних монастырей пришла весть, что тебя не нашли… Дочка, я как подумала, что ты странствующей монахиней стала — вернее, «видать подумала», потому что честно, не помню, только вот провалялась почти сутки, да потом ещё столько же отходила. Про жену наследника-то все и забыли! Вернее вру, не совсем — просто без моего глаза фрейлинам стало… (императрица записала браное слово буквенной азбукой, чтобы было понятнее) с ней возиться — и знаешь, что выдумали эти дуры⁈ Они связали её, и только что пить подносили — ох, ну я и била их!

Рассказывают — встаю я на третий день, бреду, растрёпа, со своей «утренней мордою», захожу в одну из комнат — и вдруг слышу, вежливое такое: «Здравствуйте, госпожа императрица!»

Я оборачиваюсь, вижу — в углу, вся затянутая ремнями, неприбранная, немытая, в том кимоно, в котором провожала мужа, лежит сестра твоего брата, да и буквально плавает в своей же моче и испражнениях! Ух, ну и шум я тогда подняла, дочка! Эти дуры единственное, что умудрились сделать для неё — это рогожу подстелить, чтобы она ковры не попортила. А следы от ремней так и остались — на похоронах ещё многим долго пришлось объяснять, откуда они.

Ну, значит, я позвала всех, быстро её развязали, унесли в ванную, драили с полдня — а может больше, вывели чистую, и только когда стали одевать, тогда и поняли, что она, как путёвая соображает!" — на этом кончилась страница, и Кадомацу, хоть ей и не понравилось определение «как путёвая», принялась за следующую:

«Дорогая дочка, никто не поверил, что вдруг так она выздоровела. Вот такая шутка судьбы — вот привыкли все, что жена наследника навсегда больная, ну и посчитали, что это не выздоровление, а очередная причуда. Я пришла, и только