Полночная месса - Пол Боулз

Дрисс добрался до самого высокого пруда к тому часу, когда солнце стояло прямо над головой. Полежал на камнях, поел хлеба; солнце обжигало его. «Звери до трех не придут», — думал он. Потом надел брюки и отполз под олеандровые кусты поспать в тени. А когда проснулся, воздух стал прохладнее. Дрисс выкурил весь киф и пошел гулять по долине. Иногда он пел. Зайцев он не нашел, поэтому клал маленькие камушки на верхушки валунов и стрелял по ним. Затем поднялся на другой склон и по шоссе направился в город.

Дойдя до кафе, он зашел. Музыканты играли и пели. Люди пили чай и хлопали в такт. Один солдат крикнул:

— Дрисс! Садись к нам!

Он посидел с друзьями и покурил их кифа. Затем на четыре риала купил еще у резальщика, что сидел на сцене с музыкантами, и покурил снова.

— Сегодня в долине ничего не шевелилось, — сказал Дрисс. — Там было мертво.

Человек в желтом тюрбане, сидевший рядом, закрыл глаза и навалился на своего соседа. Остальные передвинулись на другой край циновки. Человек перекатился и замер на полу.

— Еще один? — закричал Дрисс. — Не вылезали бы из своего Джебель-Хабиба. Противно смотреть.

На ноги человек поднялся нескоро. Его руки и ноги повиновались барабанному бою, но тело сопротивлялось, и он стонал. Дрисс старался не замечать его. Он курил трубку и смотрел на своих друзей, притворяясь, что перед ним не было никакого джилала. Когда человек вытащил нож, Дрисс больше не мог притворяться. Кровь затекала в глаза человека. Сплошной красной пеленой застилала глазницы. Человек открыл глаза шире, словно хотел видеть сквозь кровь. Барабаны гремели.

Дрисс поднялся, заплатил кауаджи за чай, попрощался с остальными и вышел. Скоро солнце скроется за вершинами. Дриссу захотелось от света закрыть глаза, потому что в голове было много кифа. Через весь город он прошел по дороге в гору и свернул на тропу к другой долине. Здесь никого не было. По краям тропинки торчали высокие кактусы, и между их колючками пауки создали свой мир сетей. Шел он быстро, и киф в его голове вскипел. Вскоре Дрисс очень проголодался, но плодов на кактусах уже не осталось. Он вышел к сельскому домику с соломенной крышей. Позади на пустом горном склоне росли еще кактусы, по-прежнему розовые от сотен гиндият. В сарае залаяла собака. Людей видно не было. Дрисс постоял и послушал собаку. Затем направился к кактусам. Он был уверен, что в доме никого нет. Много лет назад сестра показала ему, как срывать гиндияты, чтобы в ладони не впивались иголки. Он положил ружье под низкую каменную ограду и начал собирать плоды. А пока рвал их, видел перед собой две слепые красные дыры глаз джилала и шепотом проклинал всех джилали. Набрав кучу фруктов, Дрисс присел и начал есть, а кожуру швырял через плечо. За едой он снова проголодался, так что набрал еще фруктов. Лицо, блестящее от крови, мало-помалу потускнело у него в голове. Дрисс думал только о гиндиятах, которые ел. Горный склон почти окутался мраком. Дрисс посмотрел на часы и вскочил — он вспомнил, что Меди должен получить свое ружье в семь. В потемках ружья нигде видно не было. Дрисс поискал за оградой, куда его вроде бы положил, но там были только камни и кусты.

— Исчезло, Аллах истир, — сказал он. Его сердце колотилось. Он выбежал на тропу и постоял там. Собака лаяла без умолку.

Стемнело, не успел он добраться до ворот казармы. В караульной будке стоял другой человек. Кабран ждал его в комнате. Старая винтовка, которую Дриссу дал отец, лежала на кровати.

— Знаешь, где Меди? — спросил его Кабран.

— Нет, — ответил Дрисс.

— Он в темном карцере, блядский сын. И знаешь, почему?

Дрисс сел на кровать. «Кабран — мой друг», — думал он.

— Оно исчезло, — сказал он и объяснил, что положил ружье на землю, лаяла собака, никто не проходил рядом, и все-таки оно исчезло. — Может, собака и была джинном, — закончил он. Он не слишком верил, что собака к этому причастна, но не мог придумать ничего другого.

Кабран долго на него смотрел и ничего не говорил. Затем покачал головой.

— Думал, у тебя есть хоть немного мозгов, — произнес он наконец. Его лицо стало очень сердитым, и он выволок Дрисса во двор и велел солдату его запереть.

В десять вечера кабран отправился повидать Дрисса и обнаружил, что тот сидит в темноте и курит себси. Камера была полна дыма от кифа.

— Дрянь! — воскликнул кабран и забрал у него трубку и киф. — Скажи правду: ты продал ружье, верно?

— Клянусь головой матери, все именно так, как я сказал тебе! Там была только собака.

Кабран так и не смог ничего добиться. Захлопнул дверь и пошел в кафе на городской окраине выпить чаю. Он сидел, слушал музыку и курил киф, который отобрал у Дрисса. Если Дрисс говорит правду, тогда ружье Дрисса заставил потерять киф у него в голове, и его еще можно найти.

Кабран давно не курил. Пока киф наполнял голову, ему все больше хотелось есть, и он вспомнил, как в детстве курил киф с друзьями. После этого они всегда отправлялись за гиндиятами, потому что на вкус они были лучше всего и доставались даром. Все знали, где они растут. «Куффа, полная хороших гиндиятов», — подумал он. Кабран закрыл глаза и продолжал думать.

На следующее утро кабран вышел пораньше, забрался на скалу за казармами и тщательно оглядел долину и голый склон горы. Неподалеку он увидел тропу с кактусами по краям, а подальше — целый лес кактусов.

— Там, — сказал он себе.

Он прошел среди скал до тропы, а по ней добрался до сельского домика. Залаяла собака. В дверях показалась женщина, посмотрела на него. Не обращая на нее внимания, кабран направился к высоким кактусам на склоне за домом. Там было много гиндиятов, которые можно было съесть, но собирать их кабран не стал. В его голове не было кифа, и он думал только о ружье. Рядом с каменной стеной лежала груда кожуры. Кто-то съел очень много фруктов. И тут он увидел, как солнце бликует на стволе ружья под очистками.

— Ха! — закричал он, схватил ружье и тщательно протер носовым платком. На обратном пути к казармам ему стало так радостно, что он решил подшутить над Дриссом.

Он спрятал ружье под кроватью. Со стаканом чая и куском хлеба в руке он пошел повидать Дрисса. Тот спал на полу в темноте.

— День настал! — закричал кабран, засмеялся и пнул Дрисса по ноге, чтобы разбудить. Дрисс сел на полу и стал пить чай, а кабран стоял в дверях, почесывая подбородок. Он смотрел в пол, а не на Дрисса. А немного погодя спросил: — Прошлой ночью ты говорил, что лаяла собака?

Дрисс был уверен, что кабран хочет над ним посмеяться. Он пожалел, что упомянул собаку.

— Да, — неуверенно сказал он.

— Если виновата собака, — продолжил кабран, — я знаю, как вернуть ружье. Тебе придется мне помочь.

Дрисс поднял на него глаза. Он не мог поверить, что кабран говорит серьезно. Наконец тихонько произнес:

— Я сказал это в шутку. В моей голове был киф.

Кабран рассердился:

— Ты думаешь, это шутка — потерять ружье, которое принадлежит султану? Ты все-таки продал его! Сейчас в твоей голове нет кифа. Возможно, ты скажешь правду. — Кабран шагнул к Дриссу, и тот подумал, что он собирается его ударить. Дрисс быстро поднялся.

— Я сказал тебе правду, — ответил он. — Оно исчезло.

Кабран потер подбородок и вновь уставился в пол.

— Когда джилали снова начнут плясать в кафе, мы кое-что сделаем, — сказал он. Потом закрыл дверь и оставил Дрисса одного.

Через два дня кабран опять пришел в карцер. С ним был еще один солдат.

— Быстрее! — сказал он Дриссу. — Один пляшет.

Они вышли во двор, и Дрисс заморгал.

— Слушай, — сказал кабран, — когда джилала пьет свою кровь, к нему приходит сила. Ты должен сделать вот что: попроси его, чтобы он заставил джинна вернуть мне ружье. Я буду сидеть в своей комнате и жечь джауи. Может помочь.

— Я все сделаю, — согласился Дрисс. — Но ничего хорошего не выйдет.

Солдат отвел Дрисса в кафе. Джилала был высоким человеком с гор. Он уже вытащил нож и размахивал им в воздухе. Солдат усадил Дрисса рядом с музыкантами, и тот подождал, пока человек не начал слизывать кровь с рук. Тогда, испугавшись, что его стошнит, Дрисс простер правую руку в сторону джилала и негромко произнес:

— Именем Аллаха, хойя, заставь джинна, что украл ружье Меди, отнести его сейчас Азизу-кабрану.