Летящий ястреб, рыжая лиса (СИ) - "Мурзель / Murrrzilka_fic"

Она вдруг вспомнила того индейца. Кэтрин до чертиков боялась дикарей. Она собственными глазами видела, что те сделали с ее отцом, и едва не лишилась рассудка, потеряв единственного любимого человека. Это случилось пять лет назад, когда племя, до тех пор мирно обитавшее в окрестностях Каспера, вдруг ни с того ни с сего словно с цепи сорвалось и начало жечь фермы и вырезать поселенцев.

«Хороший индеец — мертвый индеец», — любил повторять отчим, и как Кэтрин ни презирала его, в этом она была с ним полностью согласна.

Странно, как этого краснокожего вообще пустили в салун для белых? А ведь еще не так давно за скальпы дикарей давали по двадцать пять долларов серебром… Хотя, одет он как обычный американец, может он и не индеец вовсе? Мексиканец? Китаец?

Да ну его к черту. Какая разница? Кэтрин перевернулась на другой бок. Пружины жалобно заскрипели, прогибаясь чуть ли не до самого пола. И часа не прошло, а она уже отлежала себе все бока. Спина и мышцы ног болели при каждом движении — сказалась долгая скачка в седле. Желудок неприятно заныл. Как же хочется есть!

Не в силах выносить эти муки, Кэтрин встала с кровати и хлебнула из кувшина воды, чтобы приглушить голод. Эх, было бы у нее побольше времени — она бы прихватила из дома хоть немного еды. Может спуститься и поужинать?

Кэтрин прислушалась. Судя по агрессивным пьяным воплям, внизу затевается перебранка, а может и драка. Если начнут палить, не ровен час, сюда нагрянет шериф, а попадаться законникам на глаза не было ни малейшего желания.

Она снова залезла под одеяло. Что ж, придется терпеть. Надо попытаться заснуть, ведь завтра предстоит трудный день.

Где-то по соседству хлопнула дверь, а через несколько минут ритмично заскрипела кровать и послышались женские стоны. Кэтрин стало не по себе. Ее опыт общения с противоположным полом ограничивался приставаниями отчима да скабрезными шуточками братца и его дружков о девицах из салуна. В романах писали о прекрасной любви между мужчиной и женщиной, но реальность слишком уж расходилась с вымыслом. Кэтрин не знала чему верить, но для себя решила, что никакой любви ей не нужно, от нее одни неприятности.

«И о чем я только думаю? — лениво шевельнулось в утомленном мозгу. — Мне надо спасать свою шкуру, а я тут про какую-то любовь…»

Она и сама не заметила, как уснула.

***

Наутро Кэтрин умылась, оделась и спустилась на первый этаж. За тосты, омлет и отвратительный кофе пришлось выложить целых десять центов из ее скромных сбережений. В кошельке оставалось чуть больше тринадцати долларов, и Кэтрин понятия не имела, как протянуть на них до тех пор, пока не найдет работу.

Завтрак подавала толстая негритянка в засаленном переднике. Усатый бармен, по всей видимости, отсыпался после тяжелой смены. Впрочем, сейчас его услуги не требовались: кроме Кэтрин в зале присутствовал лишь старикашка, пришедший на опохмел. Кухарка, немного поворчала на деда, за то, что тот еще не расплатился за прошлый раз, но все-таки слила ему в стакан недопитые остатки из бутылок.

Старик молча цедил в углу свою бурду, в лучах утреннего солнца кружились пылинки, и безлюдный зал казался покинутым, как елка после Рождества.

Было тихо, только с улицы иногда доносился скрип проезжающей повозки. Над барной стойкой висели часы. До поезда оставалось еще достаточно времени, и Кэтрин не торопилась. О Нью-Йорке или Чикаго она уже не мечтала: с ее скудным капиталом так далеко не уехать. Придется как-то устраиваться в Денвере.

«Эх, было бы у меня побольше денег, — сокрушенно вздохнула она. — Если бы только мать не опустошила заначку!»

Кэтрин допила кофе и откинулась на спинку стула, оттягивая тот момент, когда придется куда-то идти. Когда придется вступить в огромный враждебный мир, где никому нет до тебя никакого дела, где всем на тебя плевать. Всем, кроме законников, которые жаждут накинуть тебе на шею петлю.

К столу подошла негритянка и принялась собирать посуду. Ее насупленные брови и громкое сопение давали понять: «Нечего тут рассиживаться». Дед-алкоголик уже дремал, развалившись на стуле, и толстуха явно была не прочь последовать его примеру.

Ну что ж, пора идти. Кэтрин подхватила саквояж и покинула салун. Мокрая грязь ослепительно сверкала на солнце — после вчерашнего дождя дорога раскисла и превратилась в болото. Подоткнув юбку, Кэтрин с опаской двинулась в сторону станции, молясь, чтобы чавкающая жижа не засосала ее башмаки. Как она ни жалась к стенам домов — всадники и колымаги то и дело обдавали ее желтоватыми брызгами.

Кэтрин решила не забирать Лорда из платной конюшни. Вчера она так и не осмелилась предложить хозяину его купить. Бумаг на коня у нее при себе не было, еще подумают, что она его украла. А с конокрадами разговор короткий — петля на шею, и дело с концом.

Главная улица закончилась. Впереди маячили бараки, грубо сколоченные из потемневших досок. Покосившиеся заборы, застиранное белье, роющиеся в грязи куры и свиньи — бодрые вывески на фальшивых фасадах больше не прикрывали убогость и нищету.

Помимо привычных ароматов навоза и нечистот ноздри вдруг уловили тошнотворный душок разложения. Поискав глазами его источник, Кэтрин увидела впереди на вытоптанном пустыре деревянный помост. На нем возвышалась виселица, а с перекладины свисал повешенный.

Судя по всему, висел он уже не первый день. Лицо распухло и почернело, вокруг с жужжанием роились тучи мух, а на поперечине с удобством разместилась парочка холеных ворон. У Кэтрин подогнулись колени. На миг показалось, что это она висит в петле, и в ее пустых глазницах копошатся черви. Ей стало дурно. Она отвернулась, зажала рот рукой и торопливо прошла мимо.

— Малоприятное зрелище, а, мисс? — поинтересовался прохожий в поношенном сюртуке.

Кэтрин что-то буркнула себе под нос, и поспешила дальше, ощущая, как сердце неистово колотится в груди. Если ее поймают, ей тоже придется вот так болтаться в петле и гнить у всех на виду. Жуть какая! Нельзя этого допустить!

***

До отправления поезда оставалось полчаса, и на станции толпилась уйма народу. Ковбои в широкополых шляпах, коммивояжеры с набитыми саквояжами, крикливые мамаши с выводком ребятни — в зале ожидания царили шум, гам и духота.

Кэтрин нашла себе укромный закуток и повернулась к стене, делая вид, что внимательно изучает расклеенные на ней объявления. Красочные афиши зазывали поглядеть на бородатую женщину, живого безголового петуха и человека, у которого три ноги. Реклама чудо-эликсиров обещала вырастить на лысине буйную шевелюру, превратить старую деву в обольстительную нимфу, а импотента — в горячего жеребца.

Тут же висели объявления о розыске, с которых на Кэтрин взирали паршиво пропечатанные убийцы, грабители и скотокрады. Дороже всего стоила голова некоего Джима Бастера — за поимку бандита с развесистыми черными усами предлагали тысячу долларов. Целое состояние!

«Интересно, сколько дадут за меня?» — невольно подумала Кэтрин.

Она даже знала, какую именно фотокарточку поместят в объявление, ведь фотографировалась всего раз в жизни. И вышла отвратительно. Выпученные глаза, жуткие букли на висках и добела напудренное лицо делали ее похожей на нелепую куклу. И этот неудачный портрет выставят на всеобщее обозрение. Глупо, конечно, сокрушаться из-за такой ерунды, но все равно почему-то именно от этой мысли неприятно заскребло в животе.

За окнами раздался далекий гудок паровоза. Разношерстная толпа на миг замерла, прислушиваясь, а затем дружно ринулась к выходу. Кэтрин подхватила саквояж и последовала за всеми.

Через несколько минут поезд, пыхтя и отфыркиваясь клубами черного дыма, подъехал к перрону. Кэтрин провожала глазами каждый грохочущий вагон в поисках своего, и когда номер «4» прокатился мимо, торопливо зашагала за ним. Наконец, пронзительно заскрипели тормоза, и паровоз остановился, с шипением выпуская пар.

Пропустив вперед особо нетерпеливых пассажиров, Кэтрин поднялась на площадку и вошла в вагон. Немытые окна, обшарпанные стены, деревянные сиденья — второй класс не отличался особой роскошью, но Кэтрин восприняла это как должное: сравнивать ей было не с чем. К счастью, в вагоне еще оставались свободные места, и она примостилась рядом с почтенной леди во вдовьем платье и черной шляпке с пером.