Кровавый пир - Андрей Зарин

— Уволь, князь, от проводов! И тебя одного довольно! — перебил его Львов.

— Чего так? Чай, и ты воевода, да еще войсковой начальник!

— Недужится мне, князь! — ответил Львов, который все еще боялся за свою дареную шубу.

— Ну, так ты человека сыщи их до Царицына проводить, а потом наказ напиши, чтоб до Паншина их стрельцы проводили.

— Это можно! Я Леонтия Плохово пошлю. Малый дошлый!

— Ну его так его! Расскажи, что ему делать надоть.

— Да что же? Проводить, да потом вернуться нам сказать. А мы уж сами отпишемся.

— Ну и то, скажи ему!..

V

Ранним утром четвертого сентября астраханцы опять толпились по берегу Волги у пристани, на этот раз смотря на проводы удалых казаков. В толпе преобладали теперь ярыжки, бездомные и посадские.

Длинной лентою выравнялись вдоль берега казацкие струги, и впереди всех, у самой пристани, атаманский "Сокол".

Стенька Разин, со всеми есаулами в дорогих нарядах, стоял без шапки на пристани, а воевода, князь Прозоровский, окруженный боярскими детьми, дьяками и приказными, важно, наставительно говорил ему:

— Помни же, атаман, царь милует до первой прорухи. Тогда уж и не жди пощады! Все попомнится! Иди со своими молодцами тихо да мирно, у городов не стой, бесчинств не чини, а ежели к тебе государевы людишки приставать станут, к себе не бери их. Нашего наказного не забижай, а слушай! Вот он тебя до Царицына проводит, жилец наш Леонтий Плохово. Сильно не пои его, чтоб разуму не лишился…

В синем армяке, в суконной шапке, высокий и статный, с черной окладистой бородою, вышел из толпы Плохово и стал обок Разина.

Тот исподлобья взглянул на него и усмехнулся.

— В мамушки к нам, выходит! — сказал он. — Что ж, милости просим!

— Так помни, атаман, — еще раз наставительно произнес князь-воевода, — а теперь — с Богом!

Он протянул руку, думая, что Разин поцелует ее, но Разин только тряхнул головою и сказал:

— Благодарим за хлеб, за соль! Коли в чем я али мои молодцы провинились, не осуди, князь! — и, надев шапку, он махнул своим есаулам.

Все ватагою взошли на струг.

Князь гневно посмотрел им вслед и еще грознее оглянулся, когда услышал вокруг легкий смех.

А Стенька Разин стал на самую корму и, сняв шапку, зычным голосом сказал всей голытьбе, оставшейся на берегу:

— Бувайте здоровы, братики! Спасибо, что моими молодцами не брезговали, може, еще свидимся, дружбу помянем!

— Здоров будь, батюшка Степан Тимофеевич! — заревела толпа.

— Ворочайся, кормилец!

— Смирно вы, ослушники! — грозно закричал князь-воевода, но его голоса не было даже слышно.

— Отча-ли-вай! — разнеслось по реке.

Атаманский струг дрогнул, отделился от пристани и медленно пошел вверх, за ним длинной чередой потянулись казачьи струги.

Народ бросился бежать по берегу, провожая казаков.

— Прощайте, добры молодцы! Наезжайте еще! — кричали с берега.

— Нас не забывайте, други! — кричали со стругов.

— Бог вам в помочь, молодчики!

— Пути доброго!

Разин стоял на корме и низко кланялся, бормоча про себя: "Эти не выдадут! Хоть сейчас зови!"

Мощная фигура его красовалась перед народом, медленно удаляясь. Вот уже алеет только его жупан. Последние искорки сверкнули на дорогом оружии, и струг скрылся в туманной дали.

А казачьи струги все плыли и плыли. Народ провожал их уже глазами. Словно журавлиная станица слетела с места и тянулась по безбрежному небу…

Князь Прозоровский долго смотрел им вслед, прислушиваясь к крикам народа, потом вздохнул и, задумчиво качая головою, медленно пошел домой…

Словно покойника схоронили, — такая тишина наступила в Астрахани после отъезда молодцов.

VI

Непросыпное пьянство стояло на струге Разина. Засыпал удалой атаман за столом, просыпаясь, требовал водки и снова пил со своими есаулами, пока дрема не смыкала его очей.

— Пей, мамушка! — говорил он Плохово.

— Невмоготу, атаман!

— Пей, вражий сын, не то силой волью!

— Опомнись, атаман, я от воевод послан. Меня обидишь, их обидишь!

— К чертову батьке воевод твоих! — с гневом вскрикивал Разин. — Не поминай ты мне про них лучше! — и испуганный Плохово тотчас умолкал и через силу тянул водку.

— Атаман, — сказал ему Васька Ус однажды, вбегая на палубу, — помилуй! Сейчас провезли в Астрахань тех стрельцов, что в Яике к нам отложились. Негоже это!

— Негоже! — подтвердил Стенька. — Эй, Иваша, нагони их, собак, накажи сотникам ко мне идтить.

— Что ты делаешь, атаман? — испуганно закричал Плохово. — Ведь их воеводы забрать велели!

— Молчи, пока жив! — угрюмо сказал Стенька.

Спустя часа три на палубу вошли дрожащие сотники.

— Вы что, псы, делаете? — набросился на них Стенька. — Молодцы мне верой служили, а вы их, как колодников, воеводам на суд везете? Вот я вас! Веревку!

— Смилуйся, государь! — завыли сотники, бросаясь на колени. — Их охотою! Мы не неволим их! Не хотят, пусть ворочаются. Нам что до них! Мы тебе, батюшка, еще три ведра водки везли, а не то что супротивничать!

Лицо Стеньки сразу озарилось улыбкой.

— А добрая водка?

— Монастырская, государь!

— Ну, ну, волочите ее ко мне! — уже милостиво сказал Разин и прибавил: — А стрельцам скажите, которые неволей едут, пусть ко мне ворочаются!

Не помня себя от радости, вернулись на свои струги сотники и послали тотчас водку Разину. Он созвал своих есаулов:

— А ну, браты, посмакуем государеву водку!

Толпа стрельцов перебежала к нему. Плохово возмутился.

— Побойся Бога, атаман! — сказал он ему. — Скоро ты забыл государеву милость. Прогони назад беглых служилых людей!

Степан грозно взглянул на него, но потом только засмеялся.

— Эх, мамушка, николи у казаков так не водится, чтобы беглых выдавать. Хочет уйти — уйди, а гнать — ни Боже мой!

Плохово только чесал в затылке. Не указывать Разину, а только бы свою шкуру уберечь! И он вздохнул с облегчением, когда завидел Царицын.

— Ну, прощенья просим, атаман! — сказал он ему, когда причалили к городской пристани. — Теперь тебя стрельцы далее проводят.

— Стрельцы?! — Разин даже взялся за саблю. — Да в уме ли ты, малый? Мы твоих стрельцов живо окрестим, а тебя за одни речи вон куда вялиться подвесим! — и он указал ему на верхушку мачты.

Плохово попятился.

— Там твое дело, атаман. Прощенья спросим!

— Иди, иди, матушка! Поклонись воеводам. Скажи, наведать их думаю! Пусть князь-то Львов шубу побережет!

Плохово быстро сбежал на берег и едва не был сброшен в воду толпою, которая торопливо шла к атаманскому стругу.

— Что за люди? — спросил их Разин, стоя на сходнях.

— Чумаки с Дону! — ответили из толпы и загудели:

— Смилуйся, Степан Тимофеевич!

— От воеводы теснение! Заступись!

— Стой, — закричал Разин, — говорите толком! Что надо?

Из толпы выступил здоровый казак с длинными усами и низко поклонился Разину:

— Чумаки мы, батюшка Степан Тимофеевич! Ездим сюда за солью, — а воевода туто теснит нас. Заступись, родимый! Помилуй, дерет с нас, бисов сын, с дуги по алтыну!

— А у меня коня отнял! — закричал голос из толпы.

— А у меня хомут и сани!

— У меня пищаль!

— Ах он сучий сын, — заревел Стенька Разин, — стойте, братики, уж я его!

Он выхватил саблю и бросился бегом, без шапки, в город. Есаулы устремились за ним, казаки тоже.

Царицынский воевода Уньковский сидел в приказной избе и говорил с Плохово, когда вдруг распахнулась дверь, в избу влетел Разин и ухватил воеводу за бороду.

— Такой-то ты царский слуга! — закричал он. — Вас царь на защиту садит, а вы что разбойники! Постой, воевода, песий сын!

— Батюшка! Милостивец! — завыл воевода. Плохово от страха лег под лавку, а Разин, дергая воеводу за бороду, кричал:

— Чумаков грабить? Врешь! Сейчас, вражий сын, полезай в казну, плати за обиды! Давай сто рублей! Ну!

— Бороду-то отпусти, милостивец! — взволновался воевода.

— Оборвать бы ее тебе!

Разин разжал руку. Воевода, дрожа от страха, подошел к укладке и, шепча молитвы, вынул оттуда мешок с деньгами.

— Вот тебе, атаман! — промолвил он, дрожа от страха.

— То-то! — с усмешкой сказал Разин, беря мешок, и, сжав кулак, грозно прибавил: — Смотри ж ты, воевода! Если услышу я, что ты будешь обирать и теснить чумаков наших, что за солью приедут, да отнимать у них пищали и коней, да с дуги деньги брать — я тебя живого не оставлю! Слышишь?

— Слышу, милостивец! — еле живой от страха пробормотал воевода.

Разин вышел и отдал мешок казакам.

— Поделите каждый по обиде своей! — сказал он чумакам.

— Спасибо тебе, батько!

— Не на чем!..