Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир

Однако та, вторая женщина во мне (это ведь тоже я), оказалась уже взволнована ничуть не меньше, чем он. И сама, мыслью, уже тянулась к нему”.

— Оля!

“Хотя бы остановить ужасную дрожь. (Меня трясло…) Я не уступила… Нет, Артем… Не сейчас! Не сейчас!”

— Знаешь, Оля, я сразу скажу им про это клеймо. Наше позорное клеймо совковой прописки… Я напомню… Острым выпадом! Я впарю в них как раз митинговую, жгучую мысль о свободе места проживания… Ага… А затем — затем самое-самое наше больное…

“Вспышка чувства (среди ночи обоюдная вспышка… обоюдная, не спорю… я виню себя) привела к тому, что случилось самое ненужное, самое лишнее — Артем заговорил.

Это было совершенно ни к чему… перед близким утренним выступлением! Он мог перегореть. Он озвучивал в никуда свои тезисы. Соскальзывая в пустоту… Он мог потерять напор голоса на всё сегодняшнее утро!.. Я не знала, как быть.

— Уже кое-какая свобода дана нашим предприимчивым людям. И теперь я потребую отмены прописки — этого уродливого запрета на жилье, на саму жизнь… А затем мой злобный, ядовитый десерт — остатки цензуры… Искоренить ее! до точки!

— Артем, милый… Помолчи.

— Для начала в нашем районе. Наш район без цензуры — вот бешеный лейтмотив!.. Важно начать! У нас здесь две свои газеты. Издательство, пусть небольшое, тоже есть… И хотя бы на одном пятачке российской земли скажем — мы без! Мы без цензуры, мы свободны!

— Но цензура, Артем, — реальность, как я понимаю, законная — государственная, а не районная. Ты не можешь отменить то, что законом свыше.

— Не могу? Это почему же?

— Цензуру ввело государство.

— Этого государства уже нет.

Я сидела с ним рядом. А он полулежа, вздергивая упрямым подбородком, говорил о свободе. О народе… И о населении… Народу надо срочно, а населению нет… Я никак не могла уловить разницу. Но я затаила дыхание — так замечательно, так смело он говорил!

В подвальной пивнушке, соседней с нами, вдруг зазвучала музычка, как они сами ее называют. Их пивная, дерганая, сумасшедшая рок-музыка.

Я испугалась… Что? Уже? С самого утра?.. Они с ума сошли!

— Они, Артем, не дадут тебе доспать.

— Пусть!

Его удивительный голос то изломом падал, то вдохновенно, волшебно взлетал… У Артема перехватывало дыхание, и я успевала понять, что этот любимый мной человек не просто неубиваемый политик-профи: он действительно переживал каждую свою мысль как встревоженную временем — как уже готовую к ближнему бою. Он обживал свою мысль. Он жил этой мыслью. Он так сильно, жадно сжимал мне руку с каждым гневным словом… Он мог сгоряча сломать мне пальцы…

— Оля…

Но, конечно, я не выдернула руку. Я терпела… И была счастлива. Хуже было то, что я по-утреннему свежо, ощутимо зябла… А он все говорил… Я захотела в туалет. А он все так же возвышенно (его горные снеговые вершины!) — то о народе, то о населении. Народу нужно срочно… Мне было стыдно. Я боялась, что лопну… ужас… Я терпела. Изо всех сил.

— Ты хочешь спать? Устала?.. Я тебя заговорил?

— Нет, нет. Что ты!.. Я готова слушать и слушать.

*

И опять эта варварская музыка.

— Артем!.. Слышишь? Проклятая пивная!.. Ты же обещал что-то с ними сделать.

— Обещал. И дал команду.

— Отец когда-то предупреждал — политики обожают обещать.

— Но политик уже дал команду. Здесь будет кафе… Да, Оля, кафешка. Но другого типа. Чай, кофе, газеты и разговоры. Как тебе зеленый чай?

— Чай — это хорошо. Это для всех.

— А как тебе, если в этом кафе будет подаваться фирменный “Чай Кандинского”? — Артем взял шутливый тон. — “Чай с Кандинским. Только у нас!” — звучит? А можно атаковать более энергично: “Чай с точкой на плоскости”?.. За хорошую рекламно-агрессивную вывеску не грех выпить по-настоящему. А что?.. Вина! Хочу вина!.. Знаешь, Оля… Признаюсь тебе… У меня есть слабость.

— Неужели есть?

— Я люблю чокаться.

— Вина не прикупила. Извини. На приличное вино денег нет, а пойла брать не хотелось. Я бедна, милый.

— Не страшно, дорогая. Сам такой!.. Это я только на словах хорохорюсь. Святая правда, Оля. Я ведь тоже беден. Скажу больше — я бедный-бедный совок.

— Мы — пара.

Минута необязательных признаний.

— Сейчас вдруг все обнищали.

— Да… Перебиваюсь подачками. Московская дума — пока что фикция. Я там на виду, я известен, но я ничто. Полуголодное воинственное ничто.

— Я, милый, тоже не богачка. В квартирке, оставшейся от отца, живет сестра. А сама, как видишь, живу в студии — в этом прославленном полуподвале. Но мне хорошо… Не жалуюсь… Я счастлива здесь. Я и Кандинский. Мы с ним — двое. Но теперь, если полуподвал тебя не пугает, ты тоже с нами.

— А как Инна?

— Она забавная. Я ее обожаю. Кончила серьезный вуз, а работать стабильно ей слабо. Не хочет. Как многие сейчас. Месяц-другой поработает — уходит… Но зато она не бедствует — она всюду востребованный компьютерщик.

— Ты хорошо сказала — мы пара. К чертям политику!.. Я хочу теперь говорить и говорить о нас.

— Артем!

Первая женщина (та, что во мне) по-прежнему не хотела ему поддаться. Ни в коем случае… Зато вторая женщина (тоже ожившая во мне) была готова на все, лишь бы добиться его покоя. Она и победила. Чтобы мужчина уснул. Чтобы спал…

— Артем, прошу, помолчи!

И я кинулась к нему в постель. Чувствуя, как мешает мне неснятый халатик. Говорят, политики всепонимающи. Артем не должен был сомневаться во мне. И он, конечно, сразу поймет. Женщина слаба руками, слаба телом, если она… если она уже лежит на спине.

А потом мы смеялись над вставшей на дыбы нашей постелью. Над собой и над своим идиотским взлохмаченным видом… Ну дела. Ну и побоище!.. Картинка любви! Среди авторитета Кандинского и среди такой ответственной предмитинговой ночи!

Он уснул на полуслове… И с ним вместе, на полувздохе, уснула я… Мы оба скатились в пустоту, в мертвый аут. Мы оба исчезли и провалились в сегодняшний день! Это казалось странным, интеллектуальный изъян. Нелепо в столь важное для него утро. Глупо!.. Очень глупо!.. Но приятно. Не скрою.

Я все же успела выключить ночник”.

*

Во тьме… шаги… шаги!

И тут же замигали огоньки со стороны репродукций-модерн. Сторожевые огни недремлющего искусства.

— О, боже мой!.. Это уже Инна! Мы же с ней договорились, что вместе!.. пойдем на митинг вместе!

Ольга вскочила с постели. Недовольна собой.

И впрямь Инна уже здесь. Пришла!.. У нее свой ключ и свой свежий командирский голос. Свой человек.

— Хватит спать!.. Наше время, сестричка, супер!.. С утра — и на митинг. Когда-нибудь по таким временам скучать будут.

— Потише.

— Впервые вижу спящую знаменитость, — смеется Инна.

— Тс-с.

Моя сестренка Инна — слегка томящаяся натура. За плечами вуз. Востребованный программист, но никак не подыщет себе устойчивое место. Поработает — и оттуда бегом-бегом!.. Слегка рисует. Слегка помогает мне писать диссертацию. Слегка влюбляется в моих поклонников. Моя чудо Инночка!.. Всё слегка.

— Не приискала работу?

— Не.

— А деньги?

— Пока что есть.

— Молодец!.. Хочешь кофе?

— Хочу в Питер.

Чуть что — хочу в Питер. Бравирует. Она такая. Навязчивый повтор ее упрямой томящейся мысли.

Артем, наскоро одевшийся, встал и кричит:

— Что там горит? Что за запахи?

— Инна варит кофе.

— А-а. Младшая сестренка. Ей-то чего не спится — чего в такую рань прискакала?.. А ты, Оля?.. А ты, моя абстрактная красавица! Отвечай! Почему всю ночь бодрствовала — зачем?!

Оба смеются.

— Как зачем?.. Любовь!

— Психованная женщина! Ненормальная! — шумит Артем на всю К-студию. — Как можно влюбляться в политиков! Нет чтобы любить артистов и поэтов!.. Прозаиков, на худой конец.

Но тут же Артем спрашивает у Ольги почти шепотом: — Надеюсь, ночью я вел себя прилично? Извини… Я имею в виду те замечательные минуты… секс.