1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой - Виталий Бугров

Пьеса о «путешествии, проделанном с максимальной быстротой», ставилась в театрах, роман издавался и переиздавался, и название оставалось все то же: «Вокруг света в восемьдесят дней». А земной шар между тем продолжал «уменьшаться»: все быстроходнее становились пароходы и поезда, все гуще опутывали планету линии железных дорог и трассы регулярных морских рейсов, все налаженное и четче работал этот огромный механизм всепланетного транспорта. Уже в 1889 году молодая американка Нелли Блай, репортер нью-йоркской газеты «Солнце», объехала вокруг света за семьдесят два дня. «Я не сомневался в успехе мисс Нелли Блай. Ура в ее честь!» — приветствовал путешественницу верный себе фантаст, неоднократно писавший и заявлявший устно, что «все, что человек способен представить в воображении, другие сумеют претворить в жизнь». Два года спустя, в 1891 году, американская журналистка еще дважды совершила кругосветное путешествие — за шестьдесят семь и шестьдесят шесть дней. В 1901 году Гастон Стиглер, сотрудник парижской газеты «Эко де Пари», проделал то же самое в шестьдесят три дня. «Максимально быстрые» путешествия превращались в своеобразный спорт, причем достижения в этом «новом марафоне» всякий раз широко освещались прессой. В 1911 году новый рекорд во времени — 40 дней 5 часов 42 минуты установил еще один француз, Андрэ Джагер-Шмидт. Но и этот «сногсшибательный» рекорд продержался недолго: американец Джон Генри Мирс в 1914 году объехал земной шар всего лишь в 35 дней 21 час и 35 минут! Между тем «условия поездки Мирса были далеко не благоприятны», утверждал корреспондент старого «Вокруг света». Так, «около Екатеринбурга произошел размыв пути, задержавший поезд на 18 часов. Только благодаря содействию железнодорожных чинов путешественнику удалось наверстать утерянное время и подоспеть в Иокогаму к отходу почтового быстроходного парохода…». Счет времени уже, как видим, пошел с точностью до часов и минут: развивалась техника, росли скорости и путешествие все больше и больше превращалось в поездку. В 1959 году пятнадцатилетний Клод Ласс, правнук Жюля Верна, совершил авиационную «кругосветку» за восемьдесят часов. А еще через два года первый космонавт Земли Юрий Гагарин затратил на облет нашей планеты восемьдесят минут. После этого рекордсменам кругосветных путешествий не оставалось ничего иного, кроме как обратиться к заведомо устаревшим видам транспорта. Такие путешествия совершаются ныне на автомобилях, велосипедах, в дедовских фургонах, а то и самым примитивным способом: пешком…

На примере свифтовского «Гулливера» мы уже убедились в том, что литературные произведения, в силу тех или иных причин вызвавшие определенный общественный резонанс, как правило, становятся объектом для подражаний: иногда — неосознанных и потому сугубо «серьезных», чаще шутливых, пародийных. О пародиях на пьесу по роману Жюля Верна уже упоминалось в приведенной нами цитате из «Отечественных записок». Но давайте продолжим эту цитату. «На одном театре дают „Путешествие вокруг света в восемьдесят минут“, а на другом — „Путешествие вокруг света в восемьдесят ночей“…» — писал корреспондент журнала, ничуть не подозревая, конечно, о том, что по крайней мере название первой из этих пародий неожиданно окажется воистину пророческим. Не заставили себя ждать и подражания роману. Вскоре после путешествий Нелли Блай итальянец Улисс Гриффони написал роман «Вокруг света в тридцать дней». Некий американец, герой этого романа, более чем в два раза превышал рекорд Филеаса Фогга. И последний умирал от огорчения, узнав об этом… В 1908 году в петербургском журнале «Природа и люди» появилось — в переводе с французского — еще одно подражание Жюлю Верну: роман Поля д'Ивуа «Вокруг света с гривенником в кармане». На этот раз герою, журналисту Лавареду, по завещанию отходит многомиллионное наследство. Но… лишь в том случае, если он сумеет объехать вокруг света «зайцем», с пятью су в кармане. (Французское издание романа так и называлось: «Пять су Лавареда».) И вот журналисту приходится хитрить, изворачиваться, не брезговать даровыми обедами… А в 1911 году «Вокруг света» начал печатать с продолжением роман Роберта Крафта «На автомобиле вокруг света», тоже явно навеянный романом Жюля Верна… Впрочем, Жюль Верн, всегда склонный к иронии и шутке, и сам предвидел возможность появления «вариантов и вариаций» своего шумно знаменитого романа. Предвидел и в свою очередь иронизировал над ними. В его романе «Клодиус Бомбарнак», опубликованном в 1892 году, среди пассажиров экспресса «Россия — Пекин» есть незадачливый немецкий барон с «нескончаемой» фамилией Вейсшнитцердерфер, который мечтает посрамить всех прежних рекордсменов: объехать земной шар за тридцать девять дней. Честолюбивому соискателю рекордов объехать-то шар удается. Но путешествие, он заканчивает… на сто восемьдесят седьмой день! И наконец, еще один любопытный факт из «послужного списка» знаменитого романа, связанный на этот раз с именем… Льва Толстого. Из воспоминаний современников нам известен восторженный отзыв писателя о французском фантасте: «Романы Жюля Верна превосходны! Я их читал совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем Тургенев!..» В середине семидесятых годов в семье Толстых были часты вечерние чтения. Наступал вечер, дети окружали Льва Николаевича, и тот прочитывал им одну-две главы из новой книги необычайно популярного в те годы Жюля Верна. Привезенный из Москвы новый роман — «Вокруг света в восемьдесят дней» оказался без иллюстраций, и это, очевидно, разочаровало юных слушателей. И тогда… «Тогда папа начал нам иллюстрировать его сам, — вспоминал И. Л. Толстой. — Каждый день он приготовлял к вечеру подходящие рисунки, и они были настолько интересны, что нравились нам гораздо больше, чем те иллюстрации, которые были в остальных книгах…» Рисунки были в основном выполнены пером, черными чернилами, на небольших листках бумаги и были, конечно, далеко не профессиональны. И все же герои жюльверновского романа на рисунках Льва Николаевича Толстого — живые люди, настроение которых в различные моменты различно. «…Мы с нетерпением ждали вечера и всей кучей лезли к нему через круглый стол, когда, дойдя до места, которое он иллюстрировал, он прерывал чтение и вытаскивал из-под книги свою картинку…» Часть этих рисунков со временем была, по-видимому, утрачена: в фондах музея Л. Н. Толстого сохранилось до наших дней лишь семнадцать набросков к роману Жюля Верна. Тринадцать из них, но свидетельству специалистов, выполнены самим Львом Николаевичем. Эта деталь, столь, казалось бы, «неожиданная» в наследии титана реалистической литературы, — вещественное доказательство той увлеченности, с какою читался — да и сегодня читается! — знаменитый роман.

Проданный… аппетит

Эта «невыдуманная» история произошла лет через десять после того, как Филеас Фогг совершил свое рекордное путешествие. Эмиль Детуш, голодный и иззябший парижский безработный, стоя перед витриной, залитой светом, забитой дичью, рыбой и фруктами, твердо решил покончить с собой. И именно в этот момент отверженным бродягой вдруг заинтересовался «высокий тучный господин с черной бородкой и волосами, с одутловатым лицом, с огромным животом, еле помещавшимся в просторном, с трудом застегнутом пальто». То был мсье Ш. - король угля и железа, один из богатейших людей Франции. Нежданный филантроп накормил Эмиля Детуша изысканным обедом, во время которого не уставал «придерживать» аппетит своего подопечного. «Капельку терпения, друг мой, — мягко, но настойчиво убеждал он Эмиля. Поберегите ваш аппетит — это наиболее ценное из благ… Вы слишком набиваете себе желудок… Будьте умеренны… Довольно этого паштета из перепелок… Приберегите свои силы для пулярки… Не забудьте, что еще будет салат из морской капусты…». Когда Эмиль окончательно насытился, мьсе Ш. изложил ему свое не совсем обычное кредо. «Я живу только желудком и только для желудка! — заявил он. — Есть — это высший долг! Все религии сделали из этого священный обряд: самая торжественная церемония католицизма — причащение, вкушение бога, тайная вечеря; метафизики-индийцы впадают в мистический экстаз при созерцании пупка — центральной точки живота… Желудок — вот истинный бог человечества!». Посетовав затем на то обстоятельство, что «желудок человека ограничен, позорно ограничен и в довершение беды глаза у нас ненасытнее желудка…», мсье Ш. закончил сенсационным признанием: «Я знаю благодетельное искусство заставлять других переваривать то, что я ем!» И предложил ошеломленному Эмилю Детушу за две тысячи франков ежемесячного дохода продать ему, мсье Ш., свою пищеварительную энергию. Совершенно так же, как рабочие продают свою мускульную силу, инженеры — интеллектуальную, кассиры — честность, кормилицы — молоко и материнские заботы… (- Что это? — удивится искушенный читатель. — Малоизвестный рассказ фантаста-сатирика Ильи Варшавского? Нечто похожее, помнится, встречалось… Повременим с ответом на этот вопрос. Вернемся к содержанию рассказа.) Обрадованный Эмиль Детуш подписал контракт на пять лет. И началась новая жизнь! Увы, далеко не сладкая, как вскоре же выяснилось. Обретя Эмиля, мсье Ш., этот ужаснейший обжора, освободился от угрозы несварения желудка и теперь неистовствовал! А Детуш? Не различая ни запаха, ни вкуса, Детуш переваривал пищу, которую в неограниченных количествах поглощал его хозяин. Из дома Эмиль выходил только на прогулку, обусловленную одним из пунктов контракта, предусмотрительный мсье Ш. заранее позаботился о том, чтобы приобретенный им «мешок для провизии» поддерживал себя в «рабочем» состоянии. Большую же часть дня Эмиль проводил отныне в дремотной истоме. И отвращение пресыщенного и бессильного человека ко всему, что живет, движется, кричит, постепенно охватывало его душу. Детуш попытался было разорвать контракт. Однако нотариус разъяснил ему, что это невозможно. «В нашем цивилизованном обществе бедняк существует не для себя, а для других…» Отчаявшись, Детуш бросился в Сену. Но его спасли… и приставили к нему здоровенного верзилу-сторожа. Тот поднимал Эмиля с постели, едва начинало светать, и заставлял долго бегать по полям, чтобы «приготовить патрону утренний аппетит». Смирившийся, подавленный, изнемогший, почти вконец отупевший, Детуш жил без желаний, без конца переваривая пищу, которую не ел. Но в конце концов взбунтовался. Ускользнув от сторожа, Детуш с пистолетом в руке проник к мсье Ш., когда тот, сияющий и благодушный, с красным лицом и со спокойной совестью, как раз собирался сесть за стол. Выстрелом в живот Эмиль уложил его. После чего, явившись в полицию, без утайки поведал печальную свою историю. Врачи-психиатры признали Детуша сумасшедшим. Его заперли в Шарантоне, знаменитом парижском сумасшедшем доме, и подвергли насильственному лечению холодным душем и смирительной рубашкой. А мсье Ш., которому врачи спасли жизнь, спустя несколько недель возобновил свои чудовищные пиршества. Естественно, и в Шарантоне Детуш не был освобожден от неосмотрительно подписанного им контракта… Таково содержание коротенькой (на двадцать-тридцать страничек) фантастической повести, которая, хотя и напоминает рассказ «Индекс Е-81», не могла быть написана Ильей Варшавским. Просто потому, что появилась-то она поначалу на ненецком языке, причем еще в прошлом веке, в 1884 году. Автором «Проданного аппетита» был… Поль Лафарг. Близкий друг и ученик К. Маркса и Ф. Энгельса, «один из самых талантливых и глубоких распространителей идей марксизма», как назвал его В. И. Ленин. Приступая к «невыдуманной» истории бедолаги Детуша, Лафарг со скрытой улыбкой напоминает в предисловии, что «Шамиссо, Мэри Шелли, Гофман, Бальзак и недавно Безант и Рис сообщали аналогичные случаи». И дальше откровенно иронизирует: «Дело врачей собрать и сравнить эти исключительные факты, которые были установлены людьми, достойными доверия, изучить их и сопоставить с чудесами, о которых повествует религия и которые они (т. е. ученые-медики. — В. Б.) лишают их сверхъестественного характера…» Припомнив хотя бы не раз издававшуюся в нашей стране повесть Адельберта Шамиссо о Петере Шлемиле, продавшем свою тень, или «Шагреневую кожу» Бальзака, или знаменитого «Франкенштейна» Мэри Шелли, нетрудно заметить, чем качественно отличается «Проданный аппетит» от фантастических произведений упомянутых Лафаргом писателей. Все они трактовали беды и несчастья своих героев в плане сугубо абстрактной морали. И Шлемиль, и Франкенштейн, и герой Бальзака сами виноваты в своих бедах и несчастьях: это человеческая натура толкнула их на необдуманные поступки, повлекшие за собой гибельные последствия… Убежденный марксист Лафарг, конечно же, зорче своих «коллег по фантастике». Капиталистическое общество, социальная система, основанная на эксплуатации человека человеком, — вот где корень зла, вот в чём заключена истинная первопричина страданий Эмиля Детуша. И стало быть, бесплодны тут самые добрые пожелания абстрактных моралистов. Надо попросту изменить установившиеся общественные порядки, а справиться с этим может только революция… На заре современной социальной фантастики Поль Лафарг сумел разглядеть ее огромную разоблачительную силу. Талантливый памфлетист, он блестяще реализовал в «Проданном аппетите» возможности жанра. Не зря же лежащее сейчас передо мною дореволюционное русское издание этой фантастической повести, выпущенное прогрессивным петербургским книгоиздательством «Молот», приходится на грозный 1905 год…