Ферма животных - Джордж Оруэлл

«Крыло птицы, товарищи, — сказал он, — есть орган перемещения в пространстве, но не орган хватания и управления вещами. Следует поэтому рассматривать его как ногу. Отличительным же признаком человека является РУКА — инструмент, с помощью которого он творит зло».

Птицы не совсем поняли сложное объяснение Снежка, но тем не менее удовлетворились им, после чего все неспособные к грамоте животные принялись учить новое изречение на память.

«ЧЕТЫРЕ НОГИ — ХОРОШО, ДВЕ НОГИ — ПЛОХО» было написано на задней стене амбара повыше Семи Заповедей и более крупными буквами. Усвоив изречение, овцы сильно пристрастились к нему, и часто, лежа на пастбище, они все вдруг начинали блеять: «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо! Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо!» — это продолжалось часами и никогда им не надоедало.

Наполеон не принимал никакого участия в Комитетах, организуемых Снежком. Как он говорил, подготовка молодых — намного важнее, чем какое бы то ни было обучение взрослых. Случилось так, что вскоре после уборки сена ощенились сразу и Джесси, и Блюбелл, принеся вдвоем девять крепких щенков. Как только матери вылизали щенков, Наполеон забрал их, уверив матерей, что будет лично следить за воспитанием малышей. Он поместил щенков на чердаке, куда можно было забраться только по лестнице из большой кладовой; они оказались в такой изоляции, что вскоре все позабыли об их существовании.

Тайна постоянного исчезновения молока вскоре раскрылась. Выяснилось, что молоко ежедневно свиньи подмешивали в своё пойло. Уже созревали ранние сорта яблок, и трава в саду была усеяна опадышами. Подразумевалось само собой, что яблоки будут распределены между всеми поровну, во однажды вышел приказ собирать все опадыши и нести в большую кладовую — для того, чтобы свиньи кормились ими. Некоторые животные перешептывались по этому поводу, но протестовать не имело смысла: все свиньи были вполне согласны, что с яблоками следовало поступить именно так, даже Снежок и Наполеон в этом случае не спорили. Пискуна послали сделать необходимые разъяснения.

«Товарищи! — вскричал он, — Ведь не вообразили же вы, что мы, свиньи, поступаем так из эгоизма, используя наше руководящее положение? На самом деле многие из нас не любят ни молока, ни яблок. Лично я их терпеть не могу. Единственная цель, которую мы преследуем, потребляя эту пищу, — сохранить своё здоровье. Молоко и яблоки — это доказано наукой, товарищи, содержат вещества, абсолютно необходимые для здоровья свиней. Ведь мы, свиньи, — работники умственного труда. Всё руководство, вся организация работ по ферме зависит от нас. Днём и ночью заботимся мы о вашем благосостоянии. Для вас мы пьём это молоко и едим эти яблоки. Знаете ли вы, что произойдет, если свиньи не смогут выполнять свой долг? Вернется Джонс! Да, вернется Джонс! Но я уверен, товарищи, — крикнул Пискун, покачиваясь из стороны в сторону и подергивая хвостиком, — я уверен, что среди вас нет никого, кто желал бы возвращения Джонса?!»

Ну, уж в этом-то животные были абсолютно уверены: возвращения Джонса не желал никто. Представленное в таком свете, это дело казалось предельно ясным. Было абсолютно очевидно, что доброе здоровье свиней имеет колоссальное значение. Поэтому без дальнейшего обсуждения все согласились в том, что молоко и опадыши (а также и основной урожай яблок, когда он будет собран) должны быть предоставлены в исключительное пользование свиней.

Глава 4

К концу лета известие о событиях на ферме Животных обошло половину графства. Снежок и Наполеон ежедневно рассылали стайки голубей, которым было поручено установить контакт с животными на соседних фермах, передать им историю Восстания и обучить песне «Звери Англии».

Мистер Джонс провел большую часть лета в питейной «Красного Льва» в Уиллингдоне, жалуясь каждому, кто хотел его слушать на чудовищную несправедливость, жертвой которой он стал: с собственной земли его изгнала толпа подлых скотов. Остальные фермеры вообще сочувствовали ему, но никакого желания оказать помощь не выражали. В глубине души каждый надеялся найти способ обратить несчастье Джонса себе на пользу.

Для Фермы Животных большой удачей оказалось то, что два самых близких ей соседа постоянно враждовали между собой. Владение одного из них — «Фоксвуд» — большая, но запущенная ферма, со старомодным оборудованием, истощенными пастбищами и уродливо покосившимися изгородями кое-где уступила даже вторжению леса. Владелец её, м-р Пилкингтон, человек легкого нрава, фермер-джентльмен, почти всё свое время отдавал охоте или рыбной ловле, в зависимости от сезона. Вторая ферма — «Пинчфилд» — была меньше по размерам и содержалась лучше. ее хозяин, м-р Фредерик, человек прижимистый и расчетливый, затевал судебные дела и имел репутацию безжалостного деляги. Эти двое до такой степени не выносили друг друга, что им было трудно придти к какому бы то ни было соглашению, даже в интересах защиты от общего врага.

Тем не менее оба они были сильно напуганы бунтом на Ферме Животных и очень старались не допустить, чтобы их собственные животные узнали об этом. Сначала они делали вид, что мысль о возможности самоуправления Фермы Животных кажется им просто смешной. Вся затея провалится через две недели, — говорили они. Ими был пущен слух, что животные на Ферме «Усадьба» (они упорно называли ее так, названия «Ферма Животных» они не терпели) постоянно дрались между собой и к тому же вот-вот передохнут с голоду. Однако, время шло, и животные с голоду не подыхали, и Фредерик с Пилкингтоном, переменив пластинку, заговорили об ужасном падении нравов на Ферме Животных. Они утверждали, что там процветает каннибализм, что животные пытают друг друга раскаленными подковами и что самки у них общие. «Вот что происходит, когда попираются законы Природы», — говорили Пилкингтон и Фредерик.

Между тем никто этим россказням не верил вполне. Слухи о замечательной ферме, откуда были изгнаны люди, и где животные сами управляли своими делами, ходили по округе, но сведения передавались в искаженном виде; в течение этого года волна беспокойства и беспорядков прокатилась по всей округе. Быки, которые всегда вели себя разумно, стали беситься; овцы прорывались сквозь изгороди и набрасывались на лакомый клевер; коровы опрокидывали полные подойники; вышколенные скакуны останавливались перед препятствием, как вкопанные, перебрасывая всадника через преграду. А главное, мотив и слова песни «Звери Англии» стали известны повсеместно. Песня распространилась с потрясающей быстротой. Люди, услышав эту песню, приходили в неистовство, хоть и делали вид, что находят её просто смешной. Они говорили, что не представляют себе, как даже животные могут петь подобную чушь. Каждое животное, застигнутое при пении этой песни, подвергалось порке. И всё же было невозможно заставить песню умолкнуть. Скворцы высвистывали её, сидя на оградах, голуби ворковали её среди дубов, она вплеталась в перестук кузнечных молотков и в перезвон церковных колоколов. Когда люди слышали её, они втайне дрожали, чуя в этой песне пророчество своей грядущей гибели.

В самом начале октября, когда пшеница была убрана, сложена и частично обмолочена, вихрем промчалась стайка голубей, спикировала и опустилась во дворе фермы. Голуби были невероятно возбуждены; они сообщили, что Джонс и все его люди да ещё полдюжины других — из Фоксвуда и Пинчфилда, уже миновали тяжелые ворота и движутся по дорожке прямо на ферму. Все они несут палки, а в руках у Джонса, шагающего впереди, ружье. Ясно: они хотят снова захватить Ферму.

Возможность вторжения предвидели давно, и все необходимые приготовления были сделаны. Снежок, изучивший по найденной в доме старой книге все походы Юлия Цезаря, возглавил оборону. Он быстро отдал нужные распоряжения, и через несколько минут каждый занял свой пост.

Как только люди приблизились к строениям фермы, Снежок предпринял первую контратаку. Все голуби, числом тридцать пять, принялись летать над головами людей, испражняясь на них с воздуха, и в то время, как люди закрывались от голубей, гуси выскочили из-за забора, за которым прятались, и стали злобно щипать людей за ляжки. Но это был лишь отвлекающий маневр, предпринятый, чтобы внести беспорядок во вражеский строй; люди без труда отогнали птиц палками. Снежок бросил вперед свою вторую линию. Мюриэль, Бенджамин и все овцы, ведомые самим Снежком, кинулись на людей и стали теснить и толкать их, причем Бенджамин повернулся к ним задом, лягаясь маленькими своими копытами; но и на этот раз люди, вооруженные палками и подкованными сапогами, одолели контратакующих. Внезапно, после пронзительного визга — сигнала к отступлению, поданного Снежком, животные повернули назад и сквозь калитку помчались во внутренний двор.

Люди торжествующе закричали. Они вообразили, что видят, наконец, как их враги бегут, и в беспорядке кинулись вслед за ними. Именно этого и добивался Снежок. Как только люди оказались в глубине двора, три лошади, три коровы и все остальные свиньи, лежавшие в засаде за коровником, внезапно появились в тылу у людей, отрезав им путь к отступлению. И тогда Снежок дал сигнал настоящей атаки. Он первый кинулся прямо на Джонса. Тот, увидев атакующего хряка, поднял ружье и выстрелил. Дробь прочертила кровавые полосы по спине Снежка, а овца, бежавшая за ним, упала мертвой. Ни на мгновение не замедляя бега, Снежок врезался всеми своими девяноста пятью килограммами в колени врага. Джонс отлетел на кучу навоза, и ружье вырвалось у него из рук и упало в сторону. Самое устрашающее зрелище являл собой Боксер, который встал на дыбы и, подобно боевому жеребцу, поражал врагов передними коваными копытами. Первым же ударом он расшиб череп конюху из Фоксвуда, и тот бездыханный упал в грязь. Увидев это, часть людей кинулась бежать, бросив палки. Тотчас же паника охватила всех людей, и животные погнали их по двору, поддевая рогами, кусая, лягая, топча. Ни единое животное не упустило возможности отомстить врагам на свой лад. Даже кошка внезапно прыгнула с крыши на плечи дояру и вонзила когти ему в шею, заставив заорать. В первое же мгновение, как открылась свободная лазейка, люди с облегчением кинулись к ней и что было духу помчались по большой дороге. Таким образом, через пять минут после начала вторжения, человеческие существа позорно отступили той же дорогой, что и пришли, преследуемые по пятам гусями, которые шипели на них и хватали за икры.