Под маской - Альетт де Бодар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как давно тебя прокляли? — спросил я Мацауатля и увидел, как он вздрогнул.
— Ты ничего не знаешь.
— Я жрец и знаю достаточно.
Он отвернулся:
— Тебя мать послала? Уходи.
— Она думает, что у тебя есть враги, — мягко ответил я. — И готов поспорить, что Йоуакалли — один из них.
Он упорно прятал от меня взгляд:
— Уходи.
— Тебя так мало заботит, что о тебе подумают?
— С этим к моей матери, — сказал Мацауатль. — Я не дурак и понимаю, что повышения мне не получить.
— Ты захватил пленника, — напомнил я. — В одиночку. Не вижу никаких препятствий к повышению.
Он коротко, зло рассмеялся:
— Вот-вот, я тоже так говорил, пока сам в это не поверил. Но ничего не выйдет. Как обычно.
— Это признак проклятия. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Нет. Возвращайся к матери, скажи, что у тебя ничего не получилось, и оставь нас в покое.
Мне так и не удалось разговорить его, как бы я ни старался.
* * *
Прежде чем вернуться в дом Учимитль, я сделал две вещи: во-первых, просмотрел записи в поисках сведений о смерти Тлалли. Ничего особенного я не обнаружил. Он умер в семнадцатый день месяца искалли, или Воскрешение, в год 13 Кролик — четыре года назад. Неправильное время для смерти — в месяц искалли растения пробуждаются после зимы, а люди празднуют приход весны.
Как бы я ни искал, других упоминаний его смерти мне обнаружить не удалось, а значит, ничего подозрительного в ней не заметили. Из архива я ушел, глубоко задумавшись: что бы там ни утверждалось в записях, я по-прежнему считал, что кончина Тлалли как-то связана с текущими событиями. Проклятие пало на дом вскоре после его смерти, и я отказывался видеть в этом простое совпадение.
Что ж, если никто не хочет рассказать мне о том, что же случилось четыре года назад, я сам могу заглянуть в прошлое.
Мое «во-вторых» началось с того, что я зашел на рынок и сквозь толпу пробрался к рядам, где сидели торговцы животными. Там я выторговал пекари и шкуру ягуара, после чего большая часть какао-бобов, еще остававшихся у меня в кошеле, перешла к довольно улыбающемуся продавцу. Не важно. Меня нельзя было назвать богачом, но приношений от родственников умерших мне всегда хватало на безбедное существование.
Небольшой пекари, ростом едва мне по колено, покорно трусил за мной на поводке, но то и дело клацал клыками, давая понять, что происходящее ему не нравится. Пекари отличались злобным нравом. Не то чтобы я так уж хотел принести его в жертву, но таковы были условия ритуала, который я собирался провести.
Рабы в доме Учимитль получили приказ впускать меня, когда бы я ни пришел. При виде меня стоявший у ворот высокий крепкий мужчина приподнял брови, но ничего не сказал.
Я прошел прямо в комнату Китли, намеренно избегая Учимитль — меньше всего мне хотелось, чтобы она попыталась помешать мне в расследовании смерти ее мужа.
При первом посещении я заметил у постели небольшой очаг, рядом с которым сейчас и устроился. Из-за пояса я извлек три обсидиановых ножа и положил их на землю, затем бросил на угли горсть трав, которые вскоре наполнили воздух острым, едким запахом. Я расстелил на полу шкуру ягуара и втолкнул на нее пекари.
Китли заинтересованно наблюдал за мной, но ничего не спрашивал. Я все же пояснил:
— Так я попробую помочь тебе.
Возможно, он кивнул, но из-за въевшегося в глаза дыма я этого не увидел.
Как я и ожидал, пекари бросился на меня, едва я занес нож; мне с трудом удалось уклониться от его клыков, а затем я с силой вонзил лезвие ему в глотку. Кровь брызнула во все стороны, заливая мне руки и собираясь в лужице на шкуре ягуара. Я произнес ритуальные слова, взывая к Кецалькоатлю, богу созидания и знаний:
— Вот, я сижу на шкуре ягуара, и шкура ягуара дает мне силу и мудрость. Я пролил драгоценную кровь, кровь твоего слуги. Господи, помоги мне пройти по тропам, что кругами ведут назад. Помоги мне заглянуть за пустые дни. Помоги мне увидеть годы, что давно прошли.
Уже знакомое биение в голове становилось все сильнее и сильнее, пока не заполнило весь мой сжавшийся мир размеренным грохотом. Сгустившийся дым клубился вокруг меня, как аура лежащего на Мацауатле проклятия. Пришло время подчинить себе заклятие и обратить годы вспять, к тому дню, когда умер Тлалли.
Но заклятие не поддалось. Видения давних лет проходили перед глазами, словно дразня открывающимися обрывками прошлого.
…сердитый мужской голос, тень мужчины поднимает руку, чтобы нанести удар кому-то, кого я не вижу…
…воин спотыкается в разгар боя…
…девушка в деревянном рабском ошейнике, ее щеки окрашены румянцем наслаждения…
…керамическая маска с мозаикой из бирюзы — маска Учимитль, постепенно соткавшаяся из воздуха, чтобы скрыть лицо девушки…
А потом чернота.
Я пришел в себя, скорчившись на заляпанной кровь шкуре ягуара. Дым от трав давно развеялся. Снаружи уже наступила ночь, и Вечерняя звезда ярко сияла в чистом небе. Китли спал, время от времени содрогаясь в приступах кашля. Я откинул занавесь, поморщившись при тихом звоне колокольчиков, и вышел.
Кое-что не давало мне покоя: лицо молодой рабыни, которое казалось мне странно знакомым. Я подошел к рабу-привратнику и спросил:
— Здесь, в доме, есть молодая рабыня?
Я как можно подробней описал всплывшее в видении лицо. Раб пожал плечами:
— Здесь много девушек. Может, кто-то из них знает…
— Да. Пожалуйста, проводи меня.
Он отвел меня в ту часть дома, где жили рабы. Я окинул взглядом ряд комнатушек, украшенных выцветшей росписью. Внутри несколько мужчин играли в патолли[2], с напряженным вниманием следя за бросками — ставки, похоже, были немалыми.
Один из них посмотрел на меня, явно горя желанием поскорее вернуться к игре. Я снова описал лицо девушки из видения, и он пожал плечами:
— Спроси Менетль. За рабынями следит она.
Менетль я нашел в женских комнатах, где она наблюдала за тем, как хихикающие девушки наносят себе на лицо желтую краску. Она оказалась высокой, неприветливой женщиной, и взгляд, который она на меня бросила, ясно говорил, что для нее я — чужак, вторгшийся в ее маленький мирок. Я собрался было задать ей
