Истории Макса. Москва - Лёля Т.

– Значит, – не обращая внимания на кота, продолжала рассуждать Кристина вслух, – я могу вернуться в прошлое, в сегодняшнее утро, и сделать так, чтобы не ссориться с Бякиной. Но тогда Бякина будет издеваться над Борей. Что же, что же мне делать? Нет, я вернусь ещё раньше, и сделаю так, чтобы Боря вообще опоздал в школу. Но как я объясню это тёте Соне? Ведь Боря никогда не опаздывал… Как я объясню Боре? Нужно ему рассказать! Но как такое расскажешь? Нет, нельзя никому говорить!

Кристина схватилась за голову, внезапно её пронзила другая мысль:

– Нет! Я вернусь в прошлое, в тот день, когда пропала мама. И узнаю, что произошло. Но как это сделать? Возможно, надо переставить время и дату на тот день. Но я не помню, когда это было… нужно осторожно узнать у папы. Или у тёти Сони. Боже, Боже мой! Но ведь там, в прошлом, я уже есть. То есть я из сейчас встречусь с собой из прошлого… Но я ведь только что отмотала стрелки назад и ни с кем не встретилась… Голова лопнет! Нужно это всё как следует обдумать…

Глава четвёртая, в которой Микки читает дневник няни Сони, а сама няня попадает в неприятности

Софья Дмитриевна вернулась домой в смятении. Её квартира находилась на третьем этаже, как и квартира Неглинных, и последние несколько лет эти два дома фактически жили одним хозяйством. С того времени, когда Настя бесследно и таинственно исчезла, а Сергея стали отправлять в длительные заграничные командировки, Софья полностью взяла на себя заботу о Кристине. В отсутствие отца или бабушки девочка возвращалась к себе только ночевать, и то по собственному настоянию. Вся остальная жизнь: завтрак, обед и ужин, уроки и досуг – проходили в двухкомнатной квартире Софьи Дмитриевны в компании Бори, с которым, по счастью, Кристина училась в одном классе и дружила, как говорится, с песочницы. Микки тоже кочевал между двумя домами, получая все удовольствия сразу: валялся на подушке у Кристины, поглощал говядину из рук тёти Сони и доводил до нервного тика Бориного хомяка по кличке Земекис.

Софья Дмитриевна была женщиной чувствительной, впечатлительной, верила в карму, предназначение и гороскоп, и в том, как сложилась судьба, видела особые знаки.

Так же, как Кристина и Боря, Софья и Сергей дружили с детства и учились в одном классе. Когда Соня осталась одна с годовалым Борей на руках без средств к существованию и какой-либо помощи, Сергей предложил ей работать няней на пару часов в день и оплачивал эти часы настолько щедро, насколько мог себе позволить. Потом Настя вышла в интернатуру, и Соня стала нужна на полный день. Работа Софье была по душе, и другой она не искала: педагогическое образование пригодилось для самостоятельных занятий с детьми, и отдать их в сад пришлось только к пяти годам, чтобы привыкли к детскому коллективу до школы. И тут, казалось бы, нужде в Сониных услугах отпасть, но судьба опять внесла свои коррективы: пропала Настя. Софья Дмитриевна, хоть и была огорчена и напугана таинственным исчезновением подруги, хоть и переживала за Сергея и Кристину, увидела в произошедшем и хороший знак: судьба не даёт ей перестать быть частью этой семьи, она по-прежнему нужна.

– Так, суп с фрикадельками, пюре, гуляш, салат порежу, когда Боря придёт, – бормотала Софья, думая, между тем, совсем не о еде, – разогрею через полчаса. Потом позвать Кристюшу, покормить и будем уроки делать. Нужно как-то отвлечь её. Сходим в кино, может быть, или поедим мороженое. И то, и другое! – решила Софья и направилась к старинному секретеру, стоявшему в спальне.

Опустила крышку, достала из кармана ключик, открыла им один из ящичков и вынула толстую синюю тетрадь в довольно потёртой обложке. В минуты беспокойства или тяжких раздумий Софья Дмитриевна имела привычку писать дневник.

«Не знаю, права ли я, – начала Соня с красной строки почерком отличницы начальных классов, – когда говорю Кристюше о Насте. Ведь я не знаю до конца, может быть, она действительно бросила семью. Не знаю, имею ли право. Настя никогда не была со мной откровенна… Кажется, она даже относилась ко мне немного высокомерно. С высоты своей неземной красоты. Может быть, действительно будет легче, если Кристина и Серёжа переживут раз и навсегда потерю, расстанутся с надеждой, что она найдется. Можно было бы начать жизнь с чистого листа. Можно было бы зажить одной семьей, ведь, кажется, у меня все ещё есть чувства к нему…

Господи! Какая же я гадкая! Как я могу? Сама себе противна, лезу в чужую семью, как какая-нибудь… Да он и не посмотрит на меня, как тогда не посмотрел.

Но ведь мы, правда, стали близкими людьми за эти годы.

Ужасно! Как отогнать от себя эти мысли? Забочусь о ребёнке, стараюсь быть ей другом, а сама мечтаю занять место её матери! Как это мерзко!»

В гневе на себя Софья захлопнула тетрадь и выбежала на кухню, так и не убрав её.

В этот момент Микки, просочившийся за няней в дверь в надежде урвать кусочек говядины, прыгнул на крышку секретера и принялся не без интереса изучать записи.

– Хм, – сказал про себя кот, – интерессант! Наш толстушка няня питает нежный любофф к наш папа! Мечтает пыть его фрау! Интерессант!

Микки положил лапу на левую сторону тетради и зашуршал листами, отматывая время назад.

20 августа 1996 года

«Счастливый день! У Неглинных приехала бабушка, Христина Генриховна. Нам с Серёжей поручили погулять с ней в саду Эрмитаж (ха-ха, кажется, у Амалии Ивановны голова кипит от неуёмной маман). Мы гуляли, болтали, смеялись, бабушка рассказывала о своей молодости. Серёжа недаром шутит, что у неё было только два ухажёра – военно-полковой оркестр и лётное училище. На обратном пути Серёжа купил нам мороженое, было очень приятно. Христина Генриховна успела построить глазки всем велосипедистам, один молодящийся лысый старикан даже увязался за нами до самого дома.

Скоро в школу. Надеюсь, в этом году Серёжа сядет со мной за одну парту. Он на прощание сегодня обнял меня и сказал: «Спасибо тебе, Супер-Соник, ты настоящий вот такенный друг! Без тебя я сегодняшний день не пережил бы!» – и засмеялся. А я вся покраснела, как дура, и скорей убежала к себе…»

1 сентября 1996 года.

«У меня душа разрывается, и не пойму отчего. Снова школа, теперь мы уже старшеклассники. За лето так все выросли, что не узнать. Серёжа сел со мной, я очень довольна. Первой была литература, Татьяна Борисовна задала нам, наконец, Булгакова. Я так давно хотела. Хочу пойти в педагогический, быть такой же, как Татьяна Борисовна. Её все слушают, даже Серёжа, а ведь он не фанат литературы. И она красивая в отличие от меня. Я страшная. И толстая, как бегемот. И зачем я только родилась девочкой? С завтрашнего дня не буду есть. Совсем. Только гречку и воду. Похудею. Но нос у меня дурацкий картошкой, и лицо глупое. Этого не исправишь. Мама говорит, что я у неё красавица, да откуда ей знать, ведь она же моя мама!

У нас в классе новенькая. Очень красивая, и имя красивое – Анастасия Демидова. Все мальчишки рты поразевали, когда она в класс зашла. Глаза у неё огромные, синие-синие, косы пшеничные. И ноги длинные, стройные. И папа у неё – генерал. Его перевели откуда-то с Урала, вроде, из Свердловска. Везёт же некоторым! Не то что мне…

Кажется, Серёжа тоже на неё смотрит. Когда я думаю об этом, то чувствую, что в груди всё сжимается и давит, как камень…»

12 ноября 1999 года.

«Сегодня хоронили маму. Я не плакала, уже нет сил плакать. Это я виновата, что её просмотрела: она так странно вдруг похудела, а я не обращала внимания, пока не начались боли.

Амалия Ивановна и Серёжа все похороны были со мной. Собственно, никого больше и не было, только соседи: Неглинные, Одиллия и Одетта, Белкин пришёл со своей девушкой, врач Отар Гивиевич, Володька был в дупель пьяный, как всегда, принёс какие-то мятые цветы. Спасибо, хоть не говорил ничего. Я хорошо держалась до этого ужасного звука, когда комки земли падают на крышку, и всё! Всё! Уже ничего не вернуть!

Отец не приехал. Дал телеграмму, что денег на поезд нет. Да и пусть! Плевать.

Настя не была на кладбище, но она приготовила всё для поминок у Неглинных и принесла ко мне. Сама испекла пироги и кисель сделала, и ещё какие-то салаты, запеканку. Господи, есть что-то, ну, хоть что-то, что у этого человека не получается? Хоть в чём-то она может оплошать? Я должна быть ей благодарна, она так искренне позаботилась обо всём. Но я только злюсь и завидую. Кажется, с Серёжей у них всё серьёзно. И Амалия Ивановна в ней души не чает.

Мамы теперь нет, и я никому больше не нужна. Меня никто, кроме неё, не любил, да и не за что. Я всего лишь некрасивая толстая дура и неумеха, не то что Настя. Всё в ней красиво и правильно, так правильно, что аж тошнит. Она станет врачом и будет спасать жизни больным детям. А я стану училкой. И дети меня будут ненавидеть и издеваться, как и все остальные. А потом умру от рака, говорят, это передается по наследству…»