Преступление - Джим Томпсон

Я подождала, приоткрыв занавеску в гостиной, пока они не скроются из виду, а потом просто рухнула на диван и стала рыдать. Правда. Можно было подумать, меня режут — так я выла. Потом наконец доплелась до зеркала в прихожей, увидала свои покрасневшие глаза и нос, как помидор, и рассмеялась. Мне полегчало.

Пошла на кухню, налила кофе. Поняла, что немного проголодалась, начала готовить себе завтрак и тут же разбила дюжину яиц. Понять не могу, отчего это так у Ала. Чтобы умный мужчина — а он, конечно, умный — делал такие глупости. Он же знает, я всегда ставлю коробку с яйцами в холодильнике на верхней полке с краю. Оттуда они могут упасть, я помню об этом и слежу за ними внимательно. Так нет, он приходит и задвигает их назад на нижнюю полку, где я, естественно, их не вижу. Начинаю шарить по полкам, и — нате вам! — вот они все. На полу. Не понимаю, как это у Ала получается.

Хорошо, что я вымыла пол накануне: я просто собрала это месиво и удалила скорлупу. И почувствовала себя совсем хорошо. Мне всегда помогает, когда я что-нибудь разобью; к тому же об ужине думать не надо — у нас будет хорошая яичница.

После кусочка тоста и кофе я переоделась. Бросила еще раз взгляд на письмо мисс Брендедж, порвала его и спустила в туалет. Мисс Брендедж — школьная учительница Боба, и сдается мне, занимайся она побольше своим прямым делом, у нее не оставалось бы времени на писанину родителям. Разумеется, Алу я про письмо не говорила. Они с Бобом и так ссорятся. Потому я Алу ничего и не сказала. Не надо. Кто же, кроме матери, знает своего сына лучше? Какая-то мисс учительница? У которой и детей-то в жизни не было?

Ну, может, конечно, где-то и есть. Должны бы быть. Эти женщины, которые годами одни тянут лямку, — уж я-то их знаю. Пускай они других дурачат, меня им не провести.

Имейте в виду, я не утверждаю, что она из таких. Я не склонна выносить суждения о людях, пока у меня не все факты на руках. Но все же это выглядит странно.

Впрочем, те, кто всегда критикуют других, не должны жаловаться, когда критикуют их самих. Всегда говорю: не судите, да не судимы будете.

И вот натянула я желтую короткую жакетку, накинула черно-зеленое пончо и стала похожа на шахматную доску в банановой кожуре. Ну и что! Выгляжу я, мне думается, как и большинство женщин моего возраста. Главное — сохранять опрятность, изящество и приличие.

Не понимаю, почему это я вечно покупаю не то?

Сама не знаю, как я вышла из дому после всего происшедшего. Но вот вышла и — такое уж утро! — конечно, первым делом увидела Фэй Эдлман, прогуливающуюся перед своим домом.

Нет, я в самом деле думаю: что бы ей там не поставить палатку и не жить в ней. И когда только она управляется по дому. Иногда специально за ней по полдня наблюдала, только чтобы проследить, зайдет она к себе или нет! Никогда. Заскакивала, чтобы перехватить съестного, и тут же обратно. Факт.

Первым является молочник и останавливается поболтать. За ним булочник, потом почтальон и мусорщик и уж и не знаю кто. Лишь бы в штанах. И не могут от нее отлипнуть. Она там стоит и болтает, и болтает; не хочу ничего сказать, но иной раз мне хотелось бы читать по губам. Вот было бы забавно.

Если позволяет погода — она в шортах или спортивных брюках — теснее некуда. И примерно то же носит сверху: наверное, ей приходится намыливаться, прежде чем это надеть. Но что бы она ни надела — разница невелика, — все равно кажется, будто на ней ничего нет.

Она это тоже знает, уж поверьте! Это все специально.

И вот так она выставит свою рыжую (крашеную хной, конечно) голову и пялится на кого-нибудь — мужчину, разумеется, — своими рыжими глазами и болтает что-то и ерзает. Хихикает и ерзает. И кокетничает с ним и опять болтает. Хихикает и ерзает. Стыдно смотреть, на самом деле.

Ну, она подождала, пока я окажусь с ней нос к носу, а потом заговорила так, словно только что меня увидала:

— О, Марта! Дорогая! И где это ты, скажи на милость, пропадаешь?

Я притворилась, что тоже только что ее заметила.

— Боже! Ты ли это, Фэй? А я тут все по дому. Ты ведь знаешь, каково вести хозяйство.

— Ну еще бы.

— На себя и времени-то не остается. Неделями из дому не выходишь.

— Надо выползать, Марта. Такое домоседство женщину старит.

— Да наверное. Только женщина и должна выглядеть как женщина. По-моему, нет ничего смешнее, чем если зрелая особа пытается разыгрывать из себя подростка. — Я усмехнулась пренебрежительно, оглядывая ее сверхтесный свитерок и медленно переводя глаза на тугие черные брючки. — Да, вспомнила, — сказала я. — Надо мне сменить стиральный порошок. От старого у меня все садится.

— Дорогая, но ты же не будешь говорить, что стирала в машине это прелестное платье! И потом, по-моему, ты просто немножко поправилась. — И она усмехнулась небрежно, глядя на мою одежду, как будто видела ее в первый раз.

Впрочем, это можно понять. Она так давно не носила платьев, что забыла, как они выглядят.

— Ты не в школу ли? — спросила она. — Надеюсь, у Боба кончились неприятности.

— Неприятности? Нет, хорошо иметь сыновей. Никаких хлопот. Я только выскочила в магазин.

— Пари держу, ты собралась сделать перманент. Почему бы не дождаться холодов? Может, волосы станут погуще.

— Нет, я не собираюсь делать больше никаких перманентов. Приходишь туда, и те же самые мастера, что только что прыгали возле какой-нибудь старой клячи, тут же принимаются за тебя. Как последний раз, помнишь? Нет, кажется, мы ходили не вместе: ты как раз оттуда выходила, а я входила. И вот они только что закончили с такой дамочкой и занялись мной. И Боже мой! Какая вонь! Я потом никак не могла отделаться от этого ужасного запаха.

— Все зависит от привычки. Помню, у нас работала старая негритянка, так она пользовалась черной краской. И знаешь, Марта? Она не выносила запах красной или любого другого цвета.

— Ну ладно, — сказала я. — Я, пожалуй, пойду. Приятно было повидаться, Фэй.

— Ты не видала Джози, а? — спросила она. — У нее заболело горло, и я оставила ее сегодня дома, и только на минутку отвернулась, как она куда-то рванула.

— Ой, это скверно. Можно подхватить воспаление легких, бегая раздетой.

— Она одета. — Фэй слегка зарделась. — В такой хороший осенний день нечего укутывать ребенка.

— Ну, о ней бы я особенно позаботилась, — сказала я. — С такой большой… э-э… грудной клеткой, как у нее, очень легко заболеть.

— А что, Боб не пошел сегодня в школу? — спросила Фэй. — Может, он ее мог видеть.

— Боб в школе, — ответила я. — И он ее не видел, это точно.

— Но он здесь не проходил, я его не могла пропустить.

— Он, по старой памяти, пошел другой дорогой. Хотел отца проводить до станции.

— Все же интересно. Кто-то в сине-белой куртке мелькал внизу, в каньоне.

— Сине-белых курток полно, — отвечала я.

Фэй кивнула и вперилась в улицу отсутствующим взглядом.

— Что за девчонка, куда она могла подеваться?

Я стала ей что-то советовать, да понапрасну. Когда кто-то беспокоится о ребенке, лучше не встревать.

— Может, она в конце концов решила отправиться в школу, — сказала я. — Стала бы она тогда убегать, ничего не сказав?

— Разумеется. А должна была бы. У меня теперь вот голова кругом.

— Так надо позвонить в школу и спросить, — предложила я.

— О нет. Я уверена, что она там, дрянная девчонка! И разозлится страшно, если я стану звонить и проверять. И начнется: ну, мать, тебе бы надо понимать и все такое прочее. А потом неделю не будет со мной разговаривать.

— Ах, как я понимаю тебя, Фэй. Сделаешь какое-нибудь замечание Бобу — просто по-родственному, а он ведет себя потом, словно ты враг номер один.

— Знаешь, Марта, — подхватила Фэй, — если б я так обращалась со своей матерью, как Джози…

— Или я со своей. Правда, мне бы никогда в голову не пришло поступать как Боб…

— Слушай, — предложила она, — как насчет кофе? У меня есть те чудные свежие ореховые рулетики, которые ты, помнится, всегда любила.

— Почему бы и нет.

Вот так я и пошла, и мы пили кофе с рулетиками и мило болтали. Когда ей хочется, Фэй может быть очень любезной, и я первая готова это подтвердить.

Чуть не в полдень я вдруг вспомнила, что в одиннадцать собиралась повидать мисс Брендедж.

Я вскочила и сказала, что мне пора идти, а Фэй спросила, почему бы не отложить покупки до завтра. Но, думаю, она знала, куда я собралась на самом деле, и задерживала меня лишь из вежливости. Да, она могла быть очень милой.

Я торопилась в школу и, хотя опаздывала, чувствовала себя очень хорошо. Вам бы даже в голову не пришло, что я еще пару часов назад собирала себя по кусочкам.

Для меня это типично. Плохое начало — хороший конец. Скверный старт — удачный финиш.

Со мной почти всегда так.

Глава 4

Марта Тэлберт

Как раз пробило полдень, когда я добралась до школы, и не моя вина, что я выглядела пугалом. Всю дорогу от Фэй я, собственно, бежала почти бегом, так как очень не люблю людей, которые опаздывают, и стараюсь сама этого избегать. Ну так вот, должно быть, я смотрелась чучелом после такой гонки и продирания сквозь толпы детей, рвущихся наперегонки в столовую; но все же это не давало право мисс Брендедж обходиться со мной как с нашкодившей кошкой. Мы столкнулись в дверях класса, и она кивнула мне так, словно хотела убрать меня с дороги.