Анатолий Федорович Кони в Петербурге-Петрограде-Ленинграде - В Сашонко

Роман о детях Федор Михайлович так и не написал, к сожалению, однако его замысел все же был частично реализован в десятой книге "Братьев Карамазовых", озаглавленной "Мальчики". В набросках романа встречаются записи о фабричных детях.

Достоевский стал бывать в Министерстве юстиции у Кони - обычно с просьбами помочь то одному, то другому из числа униженных и оскорбленных, появлялся он и в окружном суде на процессах, по тем или иным причинам привлекших его внимание. Анатолий Федорович и Федор Михайлович встречались также на литературных вечерах и в литературных салонах, у общих знакомых и в редакциях журналов.

Весть о смерти Достоевского застала Анатолия Федоровича в его служебном кабинете. Он пригласил одного из своих секретарей для доклада вновь поступивших бумаг. Молодой правовед, докладывая, начал вдруг запинаться, голос его дрогнул, и он замолчал на полуслове. Глаза его были полны слез.

- Что с вами? Вы больны? - обеспокоенно спросил Кони.

- Достоевский. Достоевский умер! - вскрикнул молодой правовед и расплакался.

Анатолий Федорович был поражен известием. Ведь именно на этот день в зале Кононовой был назначен вечер в пользу Литературного фонда, на котором должен был выступать также Достоевский. А вместо этого - трагическая весть о его кончине.

Кони немедленно отправился в Кузнечный переулок, где в доме No 5 проживали тогда Достоевские, поклониться праху Федора Михайловича. "На лестнице невзрачного, хотя и большого дома, напоминающего собою каменный ящик, пред дверью, обитой старой, местами прорванной клеенкой, толпились люди с грустными и взволнованными лицами. Постоянно подходили новые посетители". За дверью темная передняя и комната со скудной и неприхотливой обстановкой, где Федор Михайлович лежал на невысоком катафалке, так что лицо его было видно всем.

"Какое лицо! Его нельзя забыть... - писал А. Ф. Кони. - На нем не было ни того как бы удивленного, ни того окаменело-спокойного выражения, которое бывает у мертвых, окончивших жизнь не от своей или чужой руки. Оно говорило, это лицо, оно казалось одухотворенным и прекрасным... Не печать смерти виднелась на нем, а заря иной, лучшей жизни как будто бросала на него свой отблеск... Я долго не мог оторваться от созерцания этого лица... Вблизи гроба стояла девочка, дочь покойного, и раздавала цветы и листья со все прибывавших венков, и это чрезвычайно трогало приходивших проститься с прахом человека, умевшего так тонко и с такой "проникновенной" любовью изображать детскую душу".

Похороны Достоевского стали настоящим общественным событием, отмечал Кони. Анатолий Федорович сохранил для потомков их подробное описание, а самому Федору Михайловичу посвятил несколько своих работ, включенных затем во второй том его книги "На жизненном пути".

Приобщение А. Ф. Кони к современной ему русской литературе нашло свое выражение и в том, что в 1876 году он стал оДним из заседателей "круглого стола" при журнале М. М. Стасюлевича "Вестник Европы".

Михаил Матвеевич Стасюлевич оставил заметный след в истории русской культуры второй половины XIX и начала XX века. Историк, журналист и публицист, общественный деятель либерального направления, он в конце 50-х годов был профессором Петербургского университета и в 1861 году наряду с некоторыми другими профессорами покинул его в знак протеста против жестоких репрессий правительства в отношении студенчества. Пятью годами позже он стал издавать и редактировать журна-л "Вестник Европы".

Сближение Кони с журналом Стасюлевича и с теми, кто также считал его своим, было вполне естественным и закономерным. "Вестник Европы" являлся не только одним из наиболее распространенных в России "толстых" ежемесячников, но и рекордсменом долголетия: он просуществовал пятьдесят два года - с 1866-го по 1917-й. Журнал твердо и неуклонно проводил в жизнь взятую им с первого же номера линию на защиту конституционности и законности, ратовал за европеизацию общественной жизни, что предполагало критическое отношение к самодержавию. "Это лучший журнал из всех толстых" - так отозвался о нем А. П. Чехов в письме к писателю И. Л. Леонтьеву-Щеглову от 5 января 1897 года.

"Положив в основу своей программы начала здоровой гражданской жизни, заключающиеся в господстве законности и прочих гарантиях прав личности, в независимом суде, возможно широком развитии местного самоуправления, господстве веротерпимости, свободе слова и печати, разумно и широко поставленном образовании народа, законодательной охране интересов трудящихся масс, журнал г. Стасюлевича проводит эту программу среди меняющихся настроений русского общества" - так писали о "Вестнике Европы" известный критик Н. Ф. Анненский и В. Г. Короленко на страницах "Русского богатства" (журнала либеральных народников) в 1897 году.

Кони не только стал надежным сотрудником и постоянным автором "Вестника Европы" - между ним и Стасюлевичем установились тесные дружеские отношения, переплетавшиеся, по его словам, нитями взаимного доверия, участия и нравственной поддержки в переживаемые каждым из них трудные, тревожные и радостные минуты жизни.

По понедельникам, а затем по субботам к обеду у редактора-издателя "Вестника Европы" собирался, под предводительством гостеприимной хозяйки дома Л. И. Стасюлевич, небольшой и довольно замкнутый круг людей, связанных с ним сотрудничеством и личными дружескими отношениями. Неизменным участником этих трапез стал также Кони. "Рыцари круглого стола короля Артура" - так шутливо называли себя постоянные гости Стасюлевича, образовавшие своего рода общественно-литературный кружок.

"...В течение почти тридцати лет, садясь за гостеприимный "круглый стол", я чувствовал себя в области идей и начал другого, высшего порядка: мне дышалось легче и свободней, и бодрость снова развертывала крылья в моей душе, - писал Кони в очерке "Вестник Европы". - И теперь, когда перед моим мысленным взором проходят образы людей, встречавшихся за этим столом; я не могу не быть признательным им за то "ambiente" (окружение, обстановка - итал.), за ту нравственную атмосферу, в которой провел я с ними и благодаря им многие часы... Для меня, столь часто чувствовавшего себя чужим в области своей прямой деятельности и своим в этом кружке, он был своего рода нравственным ареопагом. Мысль о нем не могла не убивать соблазнов компромисса. Вот за эту нравственную поддержку, столь важную для того, "чтоб человек не баловался", как сказал Некрасов, я на восьмом десятке своей жизни не могу не сказать спасибо..."

Редакция "Вестника Европы" размещалась в доме известного петербургского банкира-предпринимателя И. О. Утина на Галерной улице, 20 (ныне - Красная улица, 20). Там же проживал и сам Стасюлевич, женатый на дочери хозяина дома. Так что этот адрес по праву надо отнести к памятным литературным местам Ленинграда, представляющим для нас немалый интерес. Ведь там бывали И. С. Тургенев и И. А. Гончаров, А. Н. Островский и А. Н. Плещеев, В. В. Стасов и Н. И. Костомаров, В. С. Соловьев и Я. П. Полонский, М. Е. Салтыков-Щедрин и Г. П. Данилевский, П. Д. Боборыкин и Д. Н. Мамин-Сибиряк. Длинен этот список. Легче, пожалуй, перечислить тех русских писателей, кто никогда не переступал порог дома 20 по Галерной улице, чем тех, кто был там своим человеком. Рассчитанный на серьезного читателя-интеллигента, "Вестник Европы" сыграл важную роль в развитии отечественной литературы второй половины прошлого и начала нынешнего века.

Следует отметить, что высококачественное полиграфическое исполнение "Вестника Европы" также выделяло его среди других журналов того времени. И что не менее важно - выходил он регулярно и славился в авторской среде аккуратностью в выплате гонораров. Большая заслуга в этом принадлежала не только самому Стасюлевичу, но и его заместителю - крупнейшему литературоведу А. Н. Пыпину, тоже одному из тех профессоров, что покинули Петербургский университет в 1861 году (А. Н. Пыпин, кстати, был двоюродным братом Н. Г. Чернышевского), а также секретарю редакции экономисту и публицисту Л. 3. Слонимскому.

Литература стала для Кони его второй стихией, вторым призванием, а писательская среда - основным миром его духовного общения. И так - уже до конца дней.

.

* * *

Буржуазные преобразования в России, начатые реформами 60-х годов, не устранили пережитков феодализма, которые становились все более и более нетерпимыми, ибо тормозили ход этих преобразований. Самодержавие по-прежнему закрывало путь прогресса, путь демократического преобразования русского общества. Даже те реформы, на которые оно вынуждено было пойти после Крымской войны, ему уже казались либеральным излишеством, и царизм стал предпринимать усилия для того, чтобы постепенно свести их на нет. Однако сделать это было не так-то просто. Какой бы "мерзостью" (как называли ее лучшие люди эпохи) ни была крестьянская реформа, ограбившая крестьян в пользу помещиков, сколь бы ни нападало правительство на новые судебные уставы, ставшие ему поперек горла, тем не менее они так сильно подъели, по словам видного общественного деятеля и публициста прошлого века Н. В. Шелгунова, устои старого общества, что они, эти устои, рушились безвозвратно. Россия перестала быть "востоком" и круто повернула на западноевропейский путь. Капитал сделался главной силой и "истинным двигателем общественной жизни". "С освобождением крестьян, - писал Шелгунов в статье "Дума на 1869 год", - в нашем народном быту произошел такой же перелом, какой случился в экономическом быте Европы с изобретением машин. Патриархальность отношений кончилась".