Круги от камушка - Нибин Айро

Животик офигенный: мягкий, тёплый, «дышит» под рукой – вверх-вниз, вверх-вниз. Талия тоненькая, прямо как у выпускницы. И шейка тоже очень приятная: можно ее щекой гладить, пока сзади прижимаешься, она от этого так смешно подергивается. Только волосы в сторону отгрести. За спину себе их закинуть, типа плащ. Легкие такие, пушистые… класс…

Когда начал расстегивать юбку, девка вдруг засопротивлялась. В себя, что ли, стала приходить? Костик на секунду облился холодным потом, представив себе неожиданное возвращение Наумовны из дальних странствий в затиснутую в сортирную кабинку покорную тушку Нельки. Куда она его – в окно определит? Или в унитаз забьет, ногами вперед по самую шею? Никакой товарищ Сухов не откопает… Впрочем, первый же окрик успокоил: мятежный дух явно искал бури в чужих краях и домой не торопился.

Ниже пояса тоже оказалось зашибись. Гордая красавица колготок не носила даже в феврале, ограничившись длинной теплой юбкой и чулками, так что руки Хай распустил не на шутку. Развернул девку к себе лицом и принялся одновременно обхаживать снизу и сверху. Заставил слегка раздвинуть ноги (опять небольшой взбрык непокорности), сдвинул в сторону трусики. Ничего особенного, все как у одноклассниц, только покрупнее и помягче. А вот подстрижена клево: аккуратные такие рыжие меховые полоски, и сверху островок в форме парашютика. «Для кого это она такой марафет наводила? Явно ж не для меня…»

Злоба последней недели прошла, страх тоже понемногу улетучивался. Теперь Костик спокойно любовался тем, что ему открывалось – ухоженным и манящим телом взрослой женщины. Уже не лапал, а неторопливо гладил, не щипал, а пощипывал. Помял между ног, потискал булочки (спортивная девочка, ты гляди-ка). Снова прошелся снизу доверху, неторопливо переходя от кайфа к кайфу. Зарылся лицом в пух волос, поразившись еще раз, какие они у Нелли невесомые и воздушные. У единственной на его коротком пути девчонки с длинными волосами – эти волосы были густыми и тяжелыми, их можно было лить с ладони, как воду. Катькино каре недлинных кудряшек даже слегка кололось на ощупь. А Нелькины волосы взлетали от тепла ладони, как язычки огня. Оторвал вторую руку от груди, тоже погрузил в рыжее, пошевелил и зачарованно стал смотреть на огненные переливы.

…Столько впечатлений от первого раза, что как-то уже расхотелось доводить дело до конца. Или тело до конца? «Так себе каламбурчик», – пригвоздил собственное мышление Костик. – «Блин, но и отпускать не хочется! А, вот что я с ней сейчас.»

Снова развернул затихшую, покорную девушку. Взялся одной рукой за грудь, другую сунул в так и не снятые трусики. И принялся, лихорадочно вспоминая виденные фильмы, гладить, крутить и мять. Опыта нет, ччерт. Одноклашкам оно не надо, их пока разденешь – дважды кончить успевают…

Когда через пару минут девушка вдруг прошептала «не так… вот так, смотри…», аккуратно подвинула его верхнюю руку и направила несколькими движениями нижнюю – это даже не показалось странным. Ну, помогает… женщина – она ж тоже человек. Ей же тоже хочется приятного, в конце концов.

Еще спустя некоторое время Нелли повернула голову и и осторожно подставила губы. Убедившись, что целоваться Костик толком не умеет, пластично и мгновенно развернулась в руках (опять секундный приступ ужаса от осознания, с какой легкостью она бы при желании свернула ему шею). Ласково взяла ладонями за уши. Притянула.

Дальше было смутно и урывками.

– Неелька…

– Ну чего, глупенький?

– Не, просто… Неееелька. Неееелечка. Лисенок рыжий. Зверюга моя сумасшедшая.

– А ты – Тика. Тика-тик, тика-тик. Туда-сюда, туда-сюда…

– Вот про туда-сюда – не надо. Не напоминай пока. Я и так встать не могу.

– А тебе и не надо вставать. Его достаточно.

– Нелька, пощади!

– Ладно, живи, презренный раб плоти. Ты мне еще нужен. Целиком. Я тебя еще сожрать должна, от от сих… (чмок) до сих… (пауза, чмок) И впитать всего. И еше раз сожрать. Ты от меня теперь так просто не сбежишь.

– А я и… иааауауу… не хочу сбегать. Кто еще кого сааужрет… ааауыуауээ…

…пауза…

– А Катька… она на самом деле… аауау… классная… Я даже не хотел… Не говори ей, а? а… аааэуаыууу…

Снова пауза, в которую постепенно вплетается ровное сопение.

– Тииик… Тиика… солнце… как же я тебя ненавижу, дурака…

2. «Отказали тормоза…»

Наумовна открыла сразу после звонка. «У дверей ждала, что ли?» – подивился Тик.

– Заходи скорее, холодно. Ой, цветы… спасибо… где ты в феврале ирисы достал, волшебник?

– Места надо знать, солнышко. Есть такое место, называется «оранжерея». Вот там волшебники.

– Так там же не продают? Неужто спер?! С кем я связалась, боже мой!

– Ну дык, Нельк, откуда у февральского школьника деньги на ирисы? На ириски, и то не хватает… Да купил я, купил! Ааа! Отпусти ухо! Оно мне дорого как память! Нелька! Я у знакомой купил, она там работает, своим можно по чуть-чуть! Нелька, оторвешь, пустии! Мне родители денег дали, на книжку, скажу кончилась с интернета скачаю и верну я им все ну пусти собаакаа!

– Ыррр! – рыжая бестия в последний раз дернула искусанное ухо, с неохотой отпустила, урча, и на всякий случай щелкнула зубами перед носом непритворно дрожащего Костика:

– Смотррри у меня! Пррроверю!

И ведь пррроверит, не постесняется. Прямо сейчас вот родителям позвонит, и скромно так скажет, мол, книжку Косте я из своих одолжу, а деньги он вам вернет. Кроме тех, на которые мне коробку конфет купил. Подлиза он у вас, мол.

Да не в том смысле подлиза, что вы!

– Алло? Здравствуйте, Валентинсанна, это Нелли Баранова, учительница Кости…

Тяжко быть любовником собственной училки.

Хотя, помилуйте, какие любовники? Вон, сидят за столом рядышком: то ли научный диспут, то ли репетиция в клоунском училище.

– Что это за бред, Тик? Где ты эту чушь вычитал?

– Ничего не бред! Это Тонгерен и Боргхаммер писали. Что крест действительно могли найти во времена Константина, но Елена тут может быть и ни при чем, и вообще все сложно. И главное, никаких гвоздей, гы. Ну действительно же, нет упоминаний до конца четырнадцатого… всмысле, четвертого века?

– Это ты Евсевию поверил, который крест не упоминает. А Сократа и епископа Кирилла куда приткнешь?

– Ну… не могу же я всех прочитать…

– Аа, вот тогда и не моги утверждать, если всех не читал! – Нелли звонко щелкает Костика по лбу, тот бурчит и отворачивается. – Не обижайся, Тик, но тут так: или знаешь серьезно и говоришь, или молчишь в тряпочку. Иначе однажды подловят, потом не отмоешься. Ладно, давай мне официальную версию событий. Как на экзамене.

– Официальную ей, блин. Ладно, просила – получай. Значит, так: ви таки будете смеяться, но иммиггация в Палестину началась аж в тгиста двадцать шестом году нашей эгы, повегьте мне стагому человеку, как вчега сам помню. Пегвой гепатгианткой была известная контгабандистка и чегная копательница Елена Святая – шоб ей жить до ста двадцати и гогеть в аду до втогого пгишествия. Эта деловая дамочка с Молдаванки, не успев пгойти погганконтголь, тут же по наводке от своих местных когешей наехала на хгам Венегы… Таки что вы гжете над чем я говогю, я вас между пгочим интегесуюсь?

– Ты, Жванецкий недоделанный!.. Разве можно так издеваться над старой женщиной? – Нелька вытирает глаза, всхлипывая.

– Это ты про себя?

– Про Елену, дурак! – только что задавленные всплески прорываются обратно. – Ты хоть знаешь, сколько ей лет было в двадцать шестом?

– Ннну… не. Щас… с какого она там, двести восьмидесятого?

– С двести пятидесятого, знаток! Семьдесят шесть было бабушке, прикинь?

– Уййооо. А разве тогда столько жили?

– У них учеников типа тебя не было, чего им было не жить. Я вот с тобой точно до пенсии не дотяну, помру от смеха в расцвете лет.

– Не помрешь, я тебе искусственное дыхание сделаю. Могу даже профилактически.

– Эй, ты без намеков тут, у нас урок вообще-то! Еще целых полтора часа. Все, завязали ржать, давай учиться. – Нелли поправляет растрепавшуюся челку и принимает серьезный вид. Пять секунд смотрит на такого же серьезного, надувшего щеки Костика… и оба валятся на стол в новом приступе хохота.

Если вы думаете, что вот сейчас мы отсмеемся, закончим наконец с Еленой, Константином и прочей ранневизантийщиной, и одним прыжком перемахнем от стола на кровать – то вы изрядно ошибаетесь. Такое тоже бывает, конечно, но тогда уж прямо посреди урока – ибо никаково терпежу не осталося, значить. Потом, напрыгавшиеся и умиротворенные, после третьего-четвертого раунда, душа и кофечая – лежим и договариваем, дорассказываем, дообсуждаем. Я репетиторша добросовестная. Тик, правда, потом на уроках засыпает, но это уже не мои проблемы. Он не жалуется, во всяком случае.