Чемпион - Бердибек Сокпакбаев

VI

Наш саврасый шел почти рысью, и когда солнце пе­ревалило за полдень, мы въехали в горы. Воздух здесь был чище и прохладнее, чем на равнине. Со стороны пере­вала, куда мы направлялись, дул приятный ветерок. Во­круг нас раскинулись зеленые луга, пестрели незнакомые мне цветы.

Дорога извивалась то вдоль весело журчащего ручья, то пересекала его и все дальше уводила нас в горы. Во­круг высились коричневые скалы, и над ними парили орлы.

Нет, я не жалел, что решился на это путешествие. Од­нако, скоро дорога начала утомлять. На заднем седле меня слишком уж трясло. Я это стал замечать только сейчас.

Глядя на мягкую зелень изумрудных лугов, я вдруг захотел спрыгнуть со своего седла и развалиться на траве. Так бы лежал до самого вечера.

На мое предложение сделать привал у родника Сул­тан ответил:

— Доедем до кумыса и там отдохнем.

Мы сделали еще несколько поворотов, обогнули ка­менный выступ и тут на склоне горы увидели сероватую юрту. Поодаль от нее к желе[2] были привязаны два жере­бенка.

— Сам аллах услышал нашу мольбу, будем пить ку­мыс, — сказал Султан и повернул коня к юрте.

Навстречу нам с лаем выскочили три собаки. Одна из них — черная, ростом с телка, — с ходу бросилась к голове лошади. Другая — маленькая, грязного цвета, — забежала сзади и с заливистым трусливым лаем пыталась схватить саврасого за хвост, словно не желая пропустить нас к юрте.

Султан спокойно помахивал плеткой направо и нале­во, чем еще больше раздразнил рассвирепевших собак.

Когда мы вплотную подъехали к юрте, из нее выбе­жал конопатый, рыжий мальчик, лет одиннадцати, и с удивлением уставился на нас. Он был в голубой сати­новой рубахе и поношенной фуражке, видимо, переши­той из большой в маленькую. Так как собаки мешали нам объясниться, мальчик схватил палку и начал их разгонять...

— Прочь. Актос! Марш на место!

Актос послушался мальчика и, урча, поглядывая на нас злыми глазами, удалился в тень. Остальные собаки поплелись за ним и утихли.

— Это чья юрта? — спросил Султан у конопатого.

— Жумагула.

— Чем занимается Жумагул?

— Он чабан, пасет овец.

— Кто дома?

— Никого нет.

— А где мать?

— Уехала в аул скотоводов, это вон за тем перевалом.

— Кумыс есть?

— Кумыса нет. Недавно были гости, выпили все.

— И ничего не оставили?

— Ничего нет, — пробурчал мальчик.

— Почему врешь? Куда ты денешь целый бурдюк ку­мыса, привязанный к кереге[3] под кроватью?

Мальчик изумленно поднял рыжие брови.

— Кто тебе сказал?

— По пути на пастбище мы встретились с Жумеке[4], это он нам сказал, — ответил Султан и толкнул меня лок­тем, давая знать, чтобы я молчал.

Простая догадка Султана, видимо, попала в цель.

— Это... говорили, будут отправлять в аул, — сказал конопатый.

— А что если ты нальешь нам по одной пиалке? Мы очень пить захотели, — На самом деле я сильно хотел пить.

— Мама будет ругать, — ответил мальчик, опустив глаза.

—  Тогда мы подождем, пока твоя мама вернется, — сказал Султан и приказал мне слезать с коня.

Мы привязали саврасого к колу и вошли в юрту. Султан развалился в верхней части юрты, словно у дядюшки в гостях. Конопатому не понравилось наше вторжение и он, глядя на нас исподлобья, остался стоять у порога.

 Так мы просидели с полчаса, болтая о пустяках. Между тем хозяева юрты не возвращались. Конопатый все это время, как истукан, стоял у двери.

— Эй, как тебя зовут-то? — спросил Султан.

— Даулет.

— Красивое имя! Моего старшего брата тоже зовут Даулет.

У Султана не было никакого брата, и он опять боль­но ущипнул меня за бедро.

— Видимо, тебя так прозвали, чтобы хранить несмет­ное богатство и быть щедрым. Эй, Даулет, мы спешим. Ты нам дай по одной пиалке кумыса. Мы тебе заплатим.

Султан достал из кармана ворох желтых измятых бу­мажек. Даулет уставился в его руки, желая убедиться, действительно ли это деньги, потом вопросительно посмо­трел на меня.

— Да, мы заплатим, — подтвердил я.

— А вдруг придет мама, что я тогда буду делать?

Я понял, что Даулет колеблется.

— Не придет, — сказал Султан и вскочил с места. — С какой стороны она должна прийти? Вот он, — Султан указал на меня, — будет наблюдать в дырку кошмы. Мы с тобой нальем побыстрее.

Даулет неуверенно протянул руку:

— Сперва дай деньги.

— На, — сказал Султан, протягивая ему рубль.

— Эти же деньги рваные и старые!

— Тогда возьми вот это, — Султан заменил измызган­ную бумажку на совершенно новую рублевку.

Магическая сила денег заставила Даулета резко из­менить к нам свое отношение. Теперь в глазах у него за­горелись искорки радости, и он стал общительнее.

В самом деле под кроватью стоял подвязанный пол­ный бурдюк кумыса. Султан мигом достал его и начал развязывать горлышко, а Даулет держал наготове неболь­шую голубую кастрюльку, где раньше был кумыс.

— А ну, подставляй!

Султан сразу налил больше чем полкастрюли кумыса.

— Это много! — затрепетал Даулет.

— Ничего.

Султан с молниеносной быстротой водворил на мес­то бюрдюк и подвязал его. После этого мы стали пиалкой черпать кумыс из кастрюли и пить. В кастрюле оказалось полных шесть чашек кумысу, если не считать того, что выпил Султан, пробуя его через край кастрюли. Опусто­шенную кастрюлю Даулет убрал за чий[5].

— Давай еще рубль, — сказал он затем и протянул руку.

— За что?

— Вы же выпили не две чашки, а больше?

— Какой ты нехороший, — рассердился Султан, — разве мы пили оттого, что хотели. Нам тебя жаль: а вдруг мать придет, вот мы и торопились. Зря же я пил, выру­чая такого неблагодарного человека! Просто живот рас­пирает...

Даулет в растерянности моргал глазами, не зная, что сказать. А меня душил смех, и я еле сдержался.

— Ты вот что, дай-ка нам лучше чего-нибудь поку­шать. Кумыс жжет желудок...

Только сейчас Даулет как будто пришел в себя и опустил протянутую руку.

— Хлеба хотите? — спросил он.

— Давай. Масло есть? Тоже тащи, — вместе с Даулетом Султан зашел за чий. — Это мясо с косточкой варе­ное, что ли? А это?

Даулет, вошедший во вкус торговли, предупредил:

— За кушанье тоже будете платить.

— Хорошо, заплатим... потом, — ответил Султан.

— Нет, сейчас плати...

Султан дал Даулету еще один рубль. Мы намазали два куска хлеба маслом и съели.

— Ну, теперь поехали.

— Вам не нужен складной ножик? — спросил Даулет, выходя вместе с нами из юрты.

— А ну, какой ножик? — осведомился я.

Даулет вынул из кармана ножик и показал. Склад­ник был дешевенький, с железной рукояткой. Мне он не понравился.

— А пояс не нужен? — спросил Даулет и, словно не желая с нами расставаться, загородил мне выход.

— Какой?

Даулет приподнял рубаху и показал свой пояс.

— А что ты сам без него будешь делать, брюки спадут...

— Не спадут. У меня есть другой...

— Нет, не надо, — сказал я. — Что еще у тебя есть?

Даулет начал обшаривать себя, соображая, что бы еще продать.

— А что бы ты хотел?

— Ладно, ничего не нужно. До свиданья.

Дулет помрачнел и неохотно ответил:

— До свиданья.

Мы сели на саврасого и поехали дальше. Все те же три собаки с лаем провожали нас. Актос снова кидался на грудь лошади, а грязная собачонка опять норовила дернуть коня за хвост. Султан на этот раз сильно накло­нился вперед, пытаясь огреть кнутом черного кобеля.

Когда мы отъехали дальше и собаки разошлись с ви­дом исполненного долга, я оглянулся назад и увидел Даулета. Он стоял у юрты и смотрел нам вслед.

VII

 — Черный Коже, взгляни на это.

— Откуда ты взял?

— Хорошая шапка получится? — Султан протянул мне через плечо шкурку каракуля. Шкурка была чисто обра­ботана как снег, белая и, когда я провел по ней рукой — она показалась нежной, как шелк.

— Красивая! Где ты ее взял?

— Ты думаешь, я зря дал два рубля этому конопа­тому?

У меня похолодело сердце.

— Ты стянул в юрте?

— Смотри, никому ни слова! Я тебе еще лучше доста­ну. Будешь дружить с Султаном — не пропадешь, Черный Коже...

Воровство — самое позорное, что может быть. Теперь об этом могут узнать все, даже Жанар. Я чувствовал се­бя очень скверно и не знал, что сказать Султану. Почему-то мне сейчас показался противным его твердый загоре­лый затылок, который вот уже почти весь день маячит у меня перед глазами.

Теперь мы ехали молча. Только саврасый пофырки­вал и брякал копытами о дорожные камни.

Вдруг из ложбины, лежавшей перед нами, вышел ча­бан с острой бородкой. На поводу он вел буланую лошадь.