Татарский удар - Шамиль Идиатуллин

«Ах ты сволочь», — добродушно подумал я, засмеялся в ответ и поинтересовался, остается ли в силе договоренность об обмене информацией.

Полковник заверил, что да.

…Обильного-то обмена не происходило, мы с Ильдаром не особенно досаждали друг другу. Тем более что вскоре он прекратил визиты в редакцию, а вместо него регулярными допросами нашего компьютера занялась какая-то тетка, объяснившая гильфановское манкирование прежними обязанностями тем, что не барское это дело. Забегал Ильдар редко, но метко — прямо в мой кабинет и постоянно с бледным листочком. Каждый декабрь надо было определять основные политические и экономические опасности наступающего года. Кроме того, примерно раз-два в год майор (с позапрошлого года подполковник) просил меня выдать свою точку зрения на отдельные проблемы: то опасности падения уровня жизни, то безработицы, а то и способов борьбы с коррупцией.

А я где-то раз в квартал, наткнувшись на полное отсутствие данных по поводу какого-нибудь ареста или загадочного обнаружения бомбы, звонил Ильдару — и, надо отдать ему должное (попробуй не отдай), получал либо исчерпывающий ответ, либо авторитетное подтверждение того, что КГБ здесь точно ни при чем.

Текст про натовскую интервенцию я написал в марте, в ответ на внеплановую просьбу Ильдара оценить перспективы развития политической ситуации в ближайшие полгода. Скоропостижность просьбы не удивила: за неделю до этого Госдума проголосовала за внесение в Конституцию поправок, посвященных изменению административно-территориального деления России. В соответствии с поправками, 89 регионов окончательно объединялись в семь округов и одну особую территорию — Чечню.

3

— По-моему, это враки.

— По-моему, тоже. Это один из наших людей только что передал. Все, что они передают, — либо враки, либо клевета.

Статью «В ожидании интервенции» опубликовали, как я и обещал, в четверг. Шеф был в курсе моих особенных отношений с конторщиками, а я был в курсе, что он дружит домами с зампредом республиканского КГБ Фаттаховым — и, возможно, после каждой инспирированной чекистами статьи дает тому понять: комитет настолько обязан нашей газете, что не держит в секрете от нее совершенно ничего. Судя по рассказам шефа, Фаттахов на такие намеки реагировал добродушным ржанием — но свою порцию эксклюзива «Наше всё» получало исправно.

Обычно Долгов категорически отказывался читать мои заметки до постановки на полосу. Однажды я — из кокетства, если честно, — поинтересовался причиной этого. Шеф исподлобья, поверх очков, посмотрел на меня и буркнул: «Что, будем ваньку валять?..»

На сей раз, в силу отмороженности темы, я настоял на валянии несчастного ваньки — и получил довольно редкую — пятую или шестую за десять лет работы с Долговым — возможность гордиться, что пробил легендарное хладнокровие шефа — или хотя бы чуть поднял градус. Реагировал он в своеобычной малольстивой манере: пару раз хмыкнул, потом, все так же не отрываясь от экрана, нашарил новую пачку, вскрыл ее и, гадливо морщась, задымил. Я деликатно сделал шажок назад и не напомнил шефу о вчерашнем его обещании ограничиваться пачкой в день — так он отреагировал на случившийся во время планерки звонок врача, напоминавшего о необходимости в течение ближайшей недели явиться на плановый осмотр.

Дочитав, шеф развернулся ко мне, снял очки, помял пальцами глаза. Я ждал. Он освободил один глаз, хитро глянул на меня и протянул: «Да…» Я заулыбался. Он спросил:

— И ты прямо своей фамилией будешь подписываться, не Идрисовым?

— Да. Имею право. А что, Алексей Иваныч?

— Не-не, нормально. Имеешь право, — согласился шеф.

Статьи, написанные под заказ или по чужим исходным материалам — информагентств, например, — я подписывал псевдонимами, источниками которых служили мои многочисленные и разноименные родственники. Но под материалами, чреватыми скандалами или разборками, всегда ставил собственное имя — чтобы никто не думал, что я боюсь, и чтобы лишний раз не раскрывать псевдонимы на возможном суде. На сей раз я решил подписаться скорее из тщеславия. В конце концов, текст был на двести процентов моим, и совсем неплохой текст, надо сказать. Не то чтобы я ожидал, что московский Кремль, НАТО или ООН потребуют от меня сатисфакции — я, грешным делом, вообще сомневался, что мое бессмертное творение попадет под светлы очи обитателей этих уважаемых структур. Зря, как выяснилось, сомневался.

Поначалу все было как в прорубь: ответом на публикацию стали, во-первых, ехидные звонки нескольких коллег, поздравивших меня с присвоением звания пикейного жилета глобального уровня. Во-вторых, три подписанных невразумительными шутниками электронных письма: авторы двух изощрялись в густо пересыпанных орфографическими ошибками комплиментах моей фантазии, а еще один объяснял, что оккупация России западным миром — единственный способ наладить нормальную жизнь в стране. Наконец, до самой субботы мне пришлось отвечать на звонки разгоряченных пенсионеров, главным образом, доказывавших, что капиталистическая интервенция России началась уже давно, все вице-премьеры антинародного правительства, от Гайдара до Борисова, — штатные офицеры американской разведки и магистры масонской ложи, которых пора подвесить за причинное место, а наша буржуйская газета раз в жизни написала правду, но это не спасет ее от волны народного гнева, которая, спасибо Придорогину, близка.

Потом неделя затишья — я даже сообщил звонившему замерить погоду Пете, что выстрел, похоже, получился холостым. Тот в обычной манере помямлил что-то ободряюще-извиняющееся и распрощался.

А потом прорвало.

В понедельник мою статью перепечатали два ведущих издания Рунета — Newspaper.ru и Russia Today. Newspaper были сдержанны и холодны, сопроводительный текст сводился к предложению полюбоваться, что там у них в казанских СМИ творится, и блиц-комментариям нескольких думцев, политологов и даже представительницы НАТО, которые, ясен перец, не оставляли от моих выкладок даже огрызков. Завершалась сопроводиловка необязательными инвективами в адрес провинциальных аналитиков.

Зато в Russia Today я удостоился похвал самого главного редактора, посвятившего моим упражнениям очередную колонку. Похвалы, впрочем, относились исключительно к дерзости мышления провинциального автора и продемонстрированной им способности на современном материале довести до абсурда любую бесспорную идею, к каковой комментатор отнес неизбежность глобального передела сфер влияния, способность политических конфликтов вываливаться за цивилизованные рамки и желание США, прикрытого щитом ООН, заставить всю планету жить по придуманным в Вашингтоне правилам.

Во вторник сорвались с цепи бумажные издания. «Известия» поставили в подвал первой полосы статью «Казанское хамство» с подзаголовком «Нас пугают, а нам не страшно». «Комсомолка» заняла первую полосу коллажем, на котором неустановленный азиат в угловатой узбекской тюбетейке — видимо, я — сыпал из горсти украшенные американским флагом бомбы на московский Кремль. Называлось это все, как водится, в рифму: «Казанская истерика: татары ждут Америку».

«Советская Россия» отнеслась к статье с понятной благосклонностью, обоснование которой называлось «Сказка — ложь, да в ней намек». Сочувственно настроенными оказались почему-то и «АиФ», которые рассказали про «Большую войну маленькой газеты».

Потом настал черед телевидения и глянцевых еженедельников. Потом — европейских и американских СМИ, которые никак не могли сойтись во мнении, имеют ли они дело с бредом квасного патриота-одиночки, или с выражением мнения большинства россиян — и не пора ли в последнем случае цивилизованному миру, превратившемуся в жупел для бывшей империи страха, подумать об изменении своего имиджа. Особняком стояла заметка в «ЭКэминь жибао» с пространными рассуждениями об общности судеб и пути Китая и России, а затем в абсолютно китайском стиле, не характерном, по-моему, для партийной прессы, делался вывод: «Правители великих стран несут ответственность не только перед своим народом, но и перед всем человечеством. Великие помнят об этом, слабые узнают слишком поздно».

Шеф сиял: такого рейтинга цитируемости, какой мы заработали легким движением хвоста, не было, возможно, ни у одного регионального издания в истории упомянутого человечества. И кого волнует, что причиной стали не столько объективные достоинства опубликованного материала, сколько — я это прекрасно понимал — временное малотемье, поразившее СМИ. Апрель выдался на удивление спокойным, «горячие» точки остыли, самолеты не падали, думцы не дрались, ньюсмейкеры помалкивали. А газетные полосы и эфирные минуты надо ведь чем-то забивать. Забивали, получается, мною — и меня.

Коллеги называли меня исключительно поджигателем войны — им, балбесам, было смешно. Жена нервничала и страшными словами хаяла моих ругателей. Сын истошным голосом звал меня к телевизору, когда там вновь начинали склонять нашу несчастную фамилию, и торжествующе озирал всех ее носителей, закусив щеки изнутри — чтобы сдержать ликующую улыбку. Дочь болтала ногами и пыталась засунуть кулак в рот примерно до локтя. А я ни на что не реагировал и почти ничему не удивлялся. Впал в ступор еще в понедельник, после знакомства с рецензией Newspaper. Меня сразила фамилия бабы, давшей мне отлуп от имени НАТО, — Элленбоген. Именно так в прошлом году я назвал представителя НАТО, упоминавшегося в насквозь придуманной для первоапрельского номера статье о том, что Татарстан не сегодня-завтра вступит в Североатлантический альянс в статусе наблюдателя-партнера. И статус, и все фигуранты заметки были рождены моим воспаленным воображением. Гильфанов потом специально забежал в редакцию, чтобы выразить свое восхищение и рассказать, какая паника царила в соответствующем департаменте Конторы сразу после прочтения первоапрельского номера «Нашего всего» (там еще много чего было: нормативы отжимания и подтягивания для чиновников Кабмина, репортаж из хранилища Нацбанка, в котором ждет своего часа валюта республики, сообщение о том, что все иномарки, якобы ввезенные автосалонами республики, на самом деле собираются в спеццехе КамАЗа, и так далее).