Дважды два равняется одуванчику - Ирина Жиленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Папа! — закричала Славка.
Глава IX. Папа
Заплакала Танюшка. Славка вскочила со скамейки. И почему вдруг всё стало обыкновенным — и двор, и бельё, и раненый дом?
Но нет: во двор входил высокий человек в военной форме. Славка кинулась к нему:
— Папа!
Военный вздрогнул. Он остановился в нерешительности и удивлённо смотрел на Славку. Славка, смеясь и плача, повторяла одни и те же слова:
— Папа, папочка! Ты вернулся…
— Девочка… — тихо проговорил военный, и Славке вдруг стало страшно: почему он говорит ей «девочка», будто чужой?
Славка подняла на военного залитые слезами глаза и вдруг… он взял её на руки:
— Доченька, дочурка моя!
Никто уже не помнил о белье. Весь двор застыл, глядя на них, а тётя Нина, подойдя к военному, прошептала:
— Её зовут Славочка, Ярослава…
Славка засмеялась:
— Смешная ты, тётя Нина! Неужели папа забыл, как меня зовут?!
— А где Настя? — вдруг забеспокоилась тётя Лида.
— Мама пошла к тёте Наташе, я сейчас за ней сбегаю.
— Нет-нет, ты уж поиграй здесь, а за мамой я сама схожу. Вот разве что папа, может, захочет пойти со мной? — И тётя Лида как-то странно посмотрела на папу.
— Конечно, конечно, — поспешно согласился он. — Ты погуляй здесь, дочка, не ходи с нами…
— Славка, сядь-ка вот здесь и смотри в оба, чтобы Кабан, — и тётя Лида кивнула на балкон Кабановых, — не вздумал ехать на своём драндулете через бельё. А мы сейчас!
И они ушли. А Славка, переполненная неожиданным счастьем, сидела на скамейке. Во двор вбежал Адька:
— Послушай, сюда не заходил такой высокий дяденька? В гимнастёрке?
Славка расплылась в улыбке:
— Так это ж мой папа. Папа вернулся!
— Ври больше. Это учитель из моей школы. Он приходил ябедничать бабкам, что меня на второй год хотят оставить из-за трёх двоек.
— Нет, Адька, это мой папа, честно!
— Да ты что! Твой отец был низенький и с усами, я же помню!
Возмущённая до слёз, Славка вскочила со скамейки:
— Ты всё врёшь! Ты злой, противный, ты назло так говоришь, от зависти! Ты злой, злой…
— Ну, бешеная…
К ним уже спешил дядя Гриша.
— А ну цыц! — прикрикнул он на Адьку. — Ничего ты не понимаешь! — Дядя Гриша подсел к Славке и погладил её по голове: — Не слушай Адьку, он перепутал. Это у Толика папа был маленького роста и с усами, успокойся.
Славка улыбнулась. Адька хлопал глазами.
Из дома выплыла Миля Кабанова в крепдешиновом платье. Она встала посреди двора и ждала, когда её муж выведет из гаража «драндулет».
Славка пронзительно завопила:
— Тётя Нина! Тётя Марта! Дедушка! Кабанов заводит драндулет!
Захлопали двери, женщины выбежали из квартир. Короткая схватка окончилась полным поражением Кабановых, и возмущённые супруги пошли пешком.
В воротах Миля Кабанова удивлённо отступила, пропуская Настю, которая входила во двор под руку с высоким военным. Лицо её светилось растерянной и немного виноватой улыбкой.
А на дереве заливисто щебетала какая-то синяя птица…
Глава X. Фонарное время
Папа достал из чемодана яркого пряничного жирафа, обсыпанного сахаром. Славке было жаль его есть. Она поставила жирафа на стол рядом с хрустальной вазой и долго с восхищением рассматривала его.
— Славка, спать!
Славка вздохнула. Жаль, что такой хороший день уже кончился. Но завтра, наверное, будет ещё лучше! Славка тихо засмеялась от радости.
За окном быстро темнело. Тильди-тильди-бом! — нежно прозвонили городские часы. Славка закрыла глаза, но сон почему-то не приходил. Наверно, он задержался, усыпляя эту капризную Лорку Кабанову.
Вслед за городскими часами хрипло пробили старые часы тёти Лиды. Они всегда немного отставали. Славке было жаль их. Такие старенькие! Наверно, потому и отстают, что старенькие. Да и ходят они точно так же, как бабка Довжучиха, когда поднимается на третий этаж, — кряхтя, посапывая и вздыхая.
Вздыхает и безносая уточка под табуреткой. Эх, был бы у неё клюв, ну хоть какой-нибудь!
Славка уже думала об этом и даже кое-что придумала: завтра она выпросит у жадины Лорки немного красного пластилина и прилепит утке чудесный клювик. Только бы Лорка дала… И как тут уснуть, когда столько забот!
Спят тётя Лида, Светлана и Толик. В углу на сундуке спит дедушка. Папе постелили на полу, но он ещё не лёг. Они с мамой сидят за столом и тихонько разговаривают. Папа рассказывает о каком-то поезде, который разбомбили в войну, и в нём, в этом поезде, будто бы погибли его жена, дочка и сын. Как же могла Славка погибнуть, если она здесь, вот она, живая?
Славка даже ущипнула себя и дёрнула за волосы. Нет, взрослых всё-таки трудно понять…
А ещё они говорят о каком-то доме, в который скоро переедут. Но тоже как-то непонятно говорят. Про семью, которая жила в этом доме и погибла не вся, про какого-то мальчика, который остался и его непременно надо найти.
— Ложись, Настя, — сказал папа, — а я ещё посижу немного.
— Нет, я тоже не засну. Может, погуляем? Сейчас так красиво, каштаны цветут…
— Цветут… — тихо отозвался папа. — А знаешь, я ведь это заметил только тогда, когда мы с тобой возвращались во двор. Я вёл тебя под руку и думал: «Надо же, каштаны цветут…»
Папа с мамой ушли, а Славка потянулась в постели. Глаза её слипались…
Тильди-тильди-бом! Тильди-тильди-бом! — снова прозвенели часы, а вслед за ними — кхе-кхе-кхе! — тихонько прокашляли часы в комнате.
Нитки мулине в маминой корзинке для рукоделия зашевелились, и из них вылез Тильди.
— Разбомкались, — недовольно пробурчал он, протёр глаза, глянул на часы и вздохнул. — Опять чуть не проспал фонарное время. — И вдруг он увидел пряничного жирафа. — Ого! Добрый вечер, уважаемый! Как вы смотрите на то, чтобы нам вместе начать фонарное время?
— С огромным удовольствием! — важно ответил жираф и начал расти. Вот он уже достал головой до оранжевого абажура. Абажур качнулся и недовольно зашуршал:
— Потишшше! Какой страшшшный шшум! Маршш на улицу, там и хулиганьте…
— Я не хулиганю, а расту, — ответил жираф и, важно склонив голову на длинной шее, вышел во двор через окно.
Тильди уже приготовился вслед за жирафом прыгнуть в темноту двора, но Славка молниеносно выпрыгнула из постели и кинулась к нему:
— Тильдик, я с вами! Я тоже хочу начать фонарное время!
Тильди заколебался:
— По ночам дети должны спать…
— Мне всё равно не спится, Тильди! Ну пожалуйста, ну миленький, ну хорошенький, ну умненький… Ну Тильди!
Тильди не мог сдержать самодовольной улыбки: вот он, оказывается, какой!
— Ну, так и быть, пойдём. Только — тссс!
Они вылезли через окно во двор. Славка оглянулась и замерла от удивления. Пряничный жираф дорос… до третьего этажа. И весь он поблёскивал сахарными искорками.
С жирафа свешивалась сахарная лесенка. Тильди и Славка вскарабкались по ней на длиннющую шею. Внизу, под ними, чернел город.
Жираф тронулся в путь и вышел со двора. Кабановы, которые в это время возвращались из гостей, прижались к стене, уступая ему дорогу, и в один голос закричали:
— Не может быть!!
А Поэт вышел на крышу проводить своих гостей. В гостях у него были… небеса. Он стоял на крыше и читал стихи, а небеса слушали:
Доброй ночи вам, небеса:первое небо, второе, седьмое и выше.Пора отдохнуть вам, вечерняя пала роса,и во тьме на охоту несутся летучие мыши.
Доброй ночи, первое небо моё —небо крыш и весенних каштанов тенистых.Доброй ночи, второе небо моё —небо радуг и птиц голосистых.
Третье небо! Пусть снятся волшебные снывоздушным шарам и салютам, планёрам крылатым.Доброй ночи, четвёртое небо, резнымпредзакатным твоим облакам розоватым.Пятое! Доброй ночи твоим самолётам!Шестое! Пусть спится спокойно ракетам!Только небо седьмое пускай подождёт, не уснёт —это небо мечтателей, небо поэтов.
И покуда в сирени не спят соловьии в окне огонёк ещё теплится где-то,ты, седьмое, нам высвети звёзды своии не спи до рассвета, не спи до рассвета…
Поэт хотел сказать что-то хорошее ещё и восьмому, и девятому, и даже семнадцатому, но гости-небеса спешили домой. Поэтому седьмое небо прервало Поэта:
— Прости, Поэт, но нам пора. Ты дочитаешь нам эти стихи в другой раз, ладно?
— Ладно! — великодушно согласился Поэт, помахал на прощанье улетающим небесам и вернулся в свою каморку.
Жираф быстро бежал по улицам, перешагивая через спящие дома и не соблюдая правил уличного движения. Улицы спали. Спали автомобили и трамваи, спали милиционеры, и поэтому никто не сделал пряничному жирафу ни одного замечания.
