Преступность в крупных городах Восточной Сибири - Сергей Шоткинов

Несомненно, проблема преступности в общественной жизни РФ является одной из самых актуальных и трудноразрешимых. На это указывают как многочисленные публикации в СМИ, комментарии ведущих российских криминологов, так и официальные данные МВД РФ. Не случайно подчеркивается, что даже при достаточно позитивных изменениях в динамике и структуре преступности, криминальная ситуация в России остается сложной. В этой связи развитие криминологических исследований такого многомерного общественного явления как преступность, всех его различных аспектов, в том числе и сравнительно малоизученных, представляется особо важным и приобретает первостепенное значение для борьбы с преступностью и ее профилактики.

Одним из таких относительно «новых» направлений в отечественной криминологической науке является изучение территориальных различий преступности, а также причин и условий, их детерминирующих. Нельзя сказать, что эта проблема абсолютно внове для криминологов России. Вопросы зависимости характеристик преступности от территориально-временных факторов ставились как в советской криминологии, так и в постсоветский период. К этой проблематике в разное время обращались такие известнейшие отечественные ученые, как А. И. Долгова, Г. И. Забрянский, В. В. Лунеев, И. П. Портнов, Л. И. Спиридонов, П. Г. Пономарев, Э. Э. Раска, Я. И. Гилинский, Ю. Д. Блувштейн и другие. Результаты этих исследований изложены в различных тематических сборниках и монографических работах.[18]

Следует отметить, что территориальные различия преступности – факт, который уже давно привлекает внимание криминологов. Статистические характеристики преступности в разных регионах РФ имеют довольно существенные различия. Думается, что исследование территориальных различий преступности дает возможность наиболее полно учесть особенности преступности и при разработке предупредительных мер, предлагаемых в региональных планах социально-экономического развития и в программах борьбы с преступностью. Это – практический, так сказать, «прикладной» аспект подобного рода исследований. Теоретическая же их ценность заключается в том, что с их помощью можно детальнее изучить механизм детерминации преступности и ее изменений, выявляя социальные, экономические, политические явления и процессы, которые либо формируют причины преступности, либо способствуют им в различных регионах.[19]

До сих пор во всех исследованиях по данной теме превалировал взгляд: «социальное» через «географическое». На это указывает, в частности, А. И. Долгова, говоря о том, что «при изучении территориальных различий преступности и их причин не снимается необходимость учета специфики преступности на общесоциальном и социально-групповом уровнях, а также в разрезе основных сфер общественной жизни».[20] Географические особенности того или иного региона при этом учитываются исключительно как дополнительные, неосновные. Они не проявляются в чистом виде, выступают не сами по себе, а как часть интегрированной совокупности всех социальных факторов. Тем не менее они не поглощаются полностью общественным, продолжая свою жизнь в территориальной специфике социального, будучи одной из причин ее возникновения и формирования. «Географическое – носитель социального», – утверждают Л. И. Спиридонов и А. А. Лепс.[21] Этот тезис подкрепляется ими тем, что нельзя одними особенностями географического положения объяснить различие образов жизни и типов личности жителей разных регионов России. Специфика общественной формы отчасти объясняется и особенностями той территории, на которой эта форма возникла и развивалась. Следует заметить, что последнее предположение в известной мере противоречит сказанному ими выше.

Обозначая новую грань этой действительно сложной проблемы, следует сразу же определиться: а что же именно будет пониматься нами в дальнейшем под географией преступности? Нелишним в этой связи будет упомянуть, что подобного рода наименование не принадлежит отечественной криминологической науке. Российские криминологи и их коллеги из стран СНГ и Восточной Европы говорят о территориальных различиях преступности, что вполне объяснимо, ибо последние можно отнести к теории криминологической детерминации и считать их частью этой теории. Назвав же территориальные различия преступности географией преступности, мы тем самым, по сути, обособляем это направление криминологических исследований, наделив его самостоятельным предметом, и придаем ему некую самостоятельность, разумеется, в рамках криминологии в целом. Исключением здесь является, пожалуй, лишь работа А. А. Габиани и Р. Г. Гачечиладзе, в названии которой прямо говорится о географии преступности.[22] Однако, по сути, и в ней речь идет лишь об опосредованном влиянии географического на социальное, в том числе и на преступность.[23] Думается, что такой подход не случаен. Как известно, криминология в России не была самостоятельно оформившейся, обособленной наукой до 60-х гг. XX столетия. Этому способствовали различные исторические, политические, социоэтнические, экономические и другие факторы. Начиная же с 60-х годов XX в. криминология считалась (и считается некоторыми специалистами) неким ответвлением уголовного права, имея при этом самостоятельный и явно несхожий с уголовно-правовым предмет исследования. Будучи, таким образом, наукой социально-правового плана, т. е. гуманитарной, криминология не могла избежать значительной степени заидеологизированности. Это отразилось практически на всех составляющих ее предмета: классовый характер преступности, ее дальнейшее «отмирание», личность преступника – деклассированный элемент, ведущая роль КПСС в предупреждении преступности и т. п. Разумеется, вопросы детерминации преступности также разрешались исключительно с классовых позиций. Этим в большей степени и объясняется некое единообразие подхода к выявлению причинного комплекса преступности.

Выше нами говорилось о разнообразных подходах к научной природе криминологии. Что касается причин и условий такого социального явления, как преступность, то здесь, бесспорно, показателен американский подход. Множество теорий, посылок и мнений, с одной стороны, как бы затрудняют «высвечивание» истинных причин и условий совершения преступлений, с другой стороны, вероятно, именно при помощи самых разнообразных точек зрения, порой взаимоисключающих, и можно определить: а что же есть истинная причина конкретного преступления или группы преступлений и что есть истинные условия, которые совершению его (их) способствовали?[24]

Поиск же причин и условий преступности в целом, на так называемом глобальном, всеобщем уровне, бесспорно, представляется необходимым, но далеко не законченным. Тому множество примеров. Это и участившиеся в последние 10–15 лет серийные убийства, в том числе на сексуальной почве, и коррумпированность власти, и дикая, ужасающая жестокость преступлений на бытовой почве. Заметим, что все эти преступления совершаются самыми обычными людьми: не обездоленными во всех отношениях дегенератами, а вполне благополучно социализированными личностями, имеющими семью, дом, работу, друзей, а в случаях коррупции – так речь вообще идет о преуспевающих политиках и чиновниках. Так что же: сведем причины всех этих преступлений к искажению так называемого общественного сознания? А условия – к невыплате заработной платы и незапертой форточке? Вероятно, все это имеет место, но на уровне индивидуальном, единичном, что же касается масштабов города, области, региона, страны – причины, думается, недостаточно обозначить лишь как девиации. Пока эта проблема, на наш взгляд, остается открытой.

Советская криминология, как мы выяснили, не уделяла достаточного внимания учению о географии преступности. Термин этот, будучи введенным в обиход отечественной науки лишь в 80-е годы, еще не имеет однозначного толкования. Зарубежные же криминалисты понимают под географией преступности самостоятельное направление криминологических исследований, занимающееся проблемами пространственно-временного распределения преступности в мире, отдельно взятом государстве, его частях или административно-территориальных единицах. Такое определение, в частности, дает географии преступности немецкий криминолог Г.-Й. Шнайдер. Он же определяет так называемую экологию преступности – учение о взаимодействии среды, климата, природного ландшафта, растительного и животного мира, структуры строительства, с одной стороны, и преступности – с другой. Под топографией преступности он понимает виктимо- и криминогенность конкретного объекта: здания, квартиры, улицы, сквера и т. д.[25]