Двойное наваждение - Натали Вокс

Искоса взглянув на своего спутника, Джемайма увидела, что его губы изгибаются в довольной, дерзкой улыбке. Бок о бок они влетели в отель и остановились в пустом холле.

— Не очень-то это благоразумно — в такую грозу стоять по колено в воде, — заявил молодой человек, тряхнув головой так, что с мокрых черных волос полетели брызги. Мелкие, жалящие капельки обожгли губы Джемаймы, и она почему-то вдруг испытала прилив возбуждения, отчего смутилась и потупилась. — Как вы? В порядке?

Джемайма кивнула.

— Я люблю… грозу, — с придыханием ответила она, сама не зная, почему задыхается — от быстрого бега или от волнения.

Когда срывающееся, учащенное дыхание немного пришло в норму, Джемайма осмелилась снова поднять глаза. И уперлась взглядом в обнаженную мужскую грудь. Скульптурную, великолепно вылепленную. Гарсия, как выяснилось, обладал фигурой атлета: широкие плечи, могучая грудь, плоский живот, узкие поджарые бедра. Прикусив нижнюю губу, Джемайма скользнула взглядом по полоске волос, что тянулась по животу Гарсии, уходя под потертые, плотно обтягивающие джинсы.

Ох, как же давно я не была в постели с мужчиной! — мелькнула непрошеная мысль. И тут же сознание затопил поток самых необузданных эротических фантазий. Джемайма поспешила перевести взгляд, но успокоения не обрела. Вокруг левого запястья Гарсии сверкающей змейкой обвилась серебряная цепочка, и капли дождя поблескивали на ней. Джемайма ни разу не замечала у него этой цепочки — должно быть, в рабочее время он либо не носил ее, либо скрывал под жесткими манжетами накрахмаленной рубашки. Разыгравшееся воображение услужливо подбросило новую фантазию: поймать бы эту цепочку губами, водить по ней кончиком языка, прослеживая ее изгибы, прильнуть к голубой бьющейся жилке, над которой она проходит.

Джемайма усилием воли заставила себя вернуться к реальности и рискнула бросить еще один взгляд на обнаженную грудь Гарсии.

— Потеряли рубашку?

Он явно заметил, какими глазами она на него смотрит. И улыбнулся такой сногсшибательной улыбкой, какой она ни разу еще не видела на губах Гарсии Валдеса. Сердце Джемаймы пропустило несколько ударов подряд, а затем понеслось вскачь. Карие глаза Гарсии были неотрывно устремлены на нее, и в глубине их переливалось расплавленное золото.

— Слишком уж припекало. Да и вы, я вижу, не очень-то тепло одеты.

Он окинул ее красноречивым взглядом, под которым молодой женщине вдруг стало крайне неуютно. Хотя по сравнению с нарядами иных здешних обитательниц ее коротенькие шорты в обтяжку и топ были верхом скромности, Джемайма почувствовала себя чуть ли не голой. Да и то сказать, тонкая трикотажная ткань четко обрисовывала высокую грудь, совершенно не скрывая двух бугорков — затвердевших сосков. Джемайма даже поежилась от смущения.

Снова переведя взгляд на Гарсию, она заметила, как сузились и потемнели его глаза, как напряглось лицо. Бедняжка словно окаменела под этим взглядом. Не было сил даже руку поднять. В голове билась одна-единственная сладко-тревожная мысль: неужели он собирается поцеловать меня?

— Вам уже когда-нибудь говорили, какая у вас потрясающая улыбка?

Улыбка? Какая еще улыбка? Ах да, наверное, та зачарованно-мечтательная, чуть сонная, что сама собой появилась на ее лице еще в тот миг, когда Джемайма увидела Гарсию. В тот миг, как она представила его руки на своей талии, его губы на своих губах…

— Спасибо, — пробормотала она, чувствуя, что от непрошеных мыслей у нее подкашиваются ноги, и после короткой паузы добавила, желая перевести все в шутку: — Да и у вас, знаете ли, тоже. Хотя у меня, конечно, не было особой возможности ее наблюдать.

Через холл прошел мужчина в летах весьма представительного вида видимо, постоялец отеля. Он с нескрываемым любопытством покосился на замершую парочку. Джемайма поспешила отпрянуть. Но до чего же трудно было отвести взгляд от этого красивого загорелого лица, от четко очерченных губ, от твердого, волевого подбородка, от совершенного мускулистого торса. Даже от рук. И почему это на работе она никогда не обращала внимания на силу, что таится в этих длинных аристократических пальцах?

— Кажется, мне пора. Надо еще переодеться к банкету, — пролепетала Джемайма.

— Тогда давайте встретимся позже, после этого вашего банкета.

Нет, это было бы неразумно. То, что происходит здесь и сейчас, не имеет никакого отношения к обыденному распорядку вещей, к работе в доме моды, к съезду модельеров. Это так же стихийно и безудержно, как разбушевавшаяся гроза, как ливень, что сотрясает стекла окон. Надо остановить безумие. В ее жизни существуют лишь дом, работа и учеба. Но не мужчины, и уж тем более не этот сногсшибательный, великолепный мужчина, при одном взгляде на которого перехватывает дыхание.

— Хорошо, — произнес такой знакомый Джемайме голос. Ее собственный голос.

Боже праведный, что я сказала? Неужели и впрямь согласилась? — ужаснулась она.

— В баре. В десять. Идет?

Все еще раздираемая внутренней борьбой, Джемайма кивнула.

— Я приду.

— Отлично! Значит, свидание назначено?

Свидание? С собственным боссом, который в любой момент может вышвырнуть ее за порог? Ну точно, она спятила! Совсем ума лишилась!

Возможно… Но до чего же приятно иной раз наплевать на голос разума!

Покосившись на часы, Джемайма ахнула.

— Мне пора бежать! А вам разве нет?

Гарсия в немом недоумении приподнял бровь.

— Ладно, в любом случае скоро увидимся, — поспешно произнесла молодая женщина, не дожидаясь ответа, и, повернувшись, заторопилась к лифту. Ей не было нужды оборачиваться, чтобы проверить, смотрит ли Гарсия ей вслед, даже спиной она чувствовала на себе его пристальный взор.

Только когда за прелестной незнакомкой закрылись двери лифта, до Энрике дошло, что он так и не узнал ее имени. Смешно! Ему скоро тридцать, а он теряется, точно влюбленный школьник. Зато она согласилась встретиться с ним вечером, согласилась прийти к нему на свидание! Через несколько часов он будет знать, как ее зовут, и, надо надеяться, еще многое-многое другое.

Эта женщина пробудила в нем интерес, едва он увидел ее с легкомысленно-бесшабашной дерзостью стоящей по колено в воде посреди бушующей стихии. Теперь же, разглядев получше, Энрике еще сильнее подпал под ее чары. Ему нравилось в ней все. И непокорные рыжие локоны, обрамляющие задорное личико с зелеными глазами, в которых так легко было утонуть. И стройная фигура, устремленная ввысь, точно готовая вот-вот сорваться с тетивы стрела. И звонкий дразнящий смех, веселое остроумие, любовь ко всему необычному.