Dirae - Питер Бигл

Я говорю вслух:

— Я тебя знаю.

Это ты шевелилась в кратом. Он пнул тебя. Блестящее. Я отобрала блестящее.

Зачем я здесь?

Джейн Доу ничего не отвечает. Я и не думала, что она ответит. Но в следующую секунду в комнату вихрем врывается молодая медсестра, она спрашивает, кто я такая. Я могла бы ответить, что сама постоянно задаю себе тот же вопрос, но вместо этого отвечаю, что я — знакомая Джейн Доу. Она тут же тянется к телефону, говоря, что Джейн Доу — это просто условное имя, что так называют женщин, чьего настоящего имени никто не знает, и я, очевидно, эту женщину тоже не знаю. Я могла бы вырвать телефон у нее из рук, выдрать шнур из стены, но вместо этого сижу и жду. Она поворачивается ко мне спиной, некоторое время разговаривает по телефону, вид у нее становится все более и более раздраженный и озадаченный. Наконец она вешает трубку и оборачивается ко мне.

— Как вы сюда проникли, черт возьми? Охрана говорит, что ни кого, похожего на вас, они не видели!

Это негритянка, высокая и стройная, с маленькой точеной головкой и очень темной кожей. Довольно хорошенькая, но сейчас растеряна и оттого всерьез рассержена.

Я говорю:

— У дверей никого не было. Я просто вошла.

— Ну, я кого-то точно убью! — бормочет она. Смотрит на часы, делает пометку на листке бумаги. — Головы полетят, я об этом позабочусь!

Она понемногу успокаивается.

— Пожалуйста, уходите, или мне придется вызвать охрану. Вам нельзя здесь находиться.

Я смотрю на Джейн Доу.

— Что с ней?

Медсестра качает головой.

— По-моему, вас это не касается.

Я встаю. Я говорю:

— Скажите, что с ней?

Медсестра пристально смотрит на меня. Интересно, что она видит?

— Если я отвечу, вы уйдете?

— Да.

— На нее напали. Десять-одиннадцать месяцев тому назад. Напали на улице и сильно избили — она едва не умерла. Того мужика, который это сделал, так и не поймали. Когда она падала, она, должно быть, ударилась обо что-то головой — возможно, об угол здания. Был травмирован мозг, произошло кровоизлияние. И с тех пор она находится и растительном состоянии, — медсестра указывает на другие безмолвные кровати. — Как и остальные присутствующие.

— И вы не знаете, кто она.

— Этого никто не знает. А вы что, знаете? Вы что-то недоговариваете, да?

«О да! Недоговариваю».

— Она навсегда останется такой?

Медсестра — на груди у нее бело-голубой бейдж, на котором написано, что ее зовут Фелисия, — хмурится и медленно отступает к дверям.

— Знаете что, я передумала. Может быть, вам не стоит уходить. Может быть, вам лучше остаться здесь. Я сейчас приведу человека, который сможет ответить на ваши вопросы.

Она вернется с охраной.

Я сажусь. Смотрю в большое, невидящее, уродливое лицо из моего самого первого воспоминания, пытаюсь понять, отчего тьма занесла меня сюда. Я смотрю на моргающие мониторы, и к голове у меня теснится множество вещей сразу, о которых я даже подумать толком не могу, не то что выразить их словами. Их больше, чем я могу охватить, и я так ничего и не успеваю понять к тому времени, как мир снова проваливается во тьму.

«Ее имя! Ее зовут...»

...снова незнакомая, тускло освещенная улица, и я выношу плачущую, безнадежно отбивающуюся девочку из дверей, рядом с которыми в чумазой витрине висит табличка «АЗИАТСКИ МАСАЖ». Девочке лет тринадцать-четырнадцать на вид. Она что-то мне говорит, но я не понимаю ни слова.

Но смотрит она назад, мне за спину, и, обернувшись, я вижу позади небольшую толпу. Пара средних лет, с суровыми, жесткими лицами, двое парней помоложе, приземистых, но с массивными плечами, и мальчишка, похоже, ненамного старше девочки. У мальчишки в руках «розочка» из разбитой бутылки.

Я ставлю девочку на ноги, придерживая ее за плечи. У нее круглое, приятное личико, но глаза безумные от ужаса. Я указываю на тротуар, несколько раз громко повторяю: «Стой здесь!», пока до нее наконец не доходит. Она покорно кивает. Я начинаю догадываться, сколько раз ей приходилось повторять этот самый жест испуганного подчинения силе. Я пытаюсь похлопать ее по плечу, но она съеживается и уклоняется. Я оставляю ее в покое и поворачиваюсь навстречу своим новым врагам.

Они все разъярены и выкрикивают угрозы в мой адрес, но мальчишка, похоже, единственный, кто говорит по-английски. Он надвигается на меня, помахивая «розочкой» как можно более угрожающе, и говорит:

— Отдай ее, уходи! Моя сестра!

— Она тебе такая же сестра, как и я, — отвечаю я ему. — Она ребенок, я ее отсюда забираю.

Соседи, такие же сомнительные предприниматели, и любопытные ночные зеваки уже собираются вокруг, безмолвные, недружелюбные. Я говорю:

— Скажи остальным: если они будут путаться у меня под ногами, я для начала распишу тебе рожу этой «розочкой», а потом изобью тех двух толстых парней до смерти, и тебя тоже. Скажи им, что я в очень дурном настроении.

На самом доле мне хочется, чтобы поскорей приехала полиция, пока дело по зашло слишком далеко. Настроение у меня не такое уж дурное отстраненный гнев, ничего общего с тем безумием, которое охватило меня, когда я увидела сломанную ручку младенца. В тот момент действительно что-то изменилось. И даже если я для этого и создана — если я создана только для этого, — мне сейчас все равно не хочется ни с кем драться. Я хочу уйти куда-нибудь, посидеть в одиночестве и подумать. Я хочу вернуться в больницу, сидеть у кровати Джейн Доу, смотреть на нее и думать, думать.

Но коренастые парни медленно обходят меня справа и слева, а глупый мальчишка подступает все ближе мелкими танцующими шажками. Девочка стоит там, где я ее оставила. Глаза у нее расширены, она сунула палец в рот. За спиной у нее виднеется женщина средних лет, с тяжелым лицом и добрыми глазами. Я взглядом прошу ее позаботиться о девочке, пока я разберусь с ее бывшими хозяевами, и женщина чуть заметно кивает.

Мальчишка, видя, что я как будто отвлеклась, в этот самый момент бросается вперед, вытянув руку и издав некое подобие боевого клича, который эхом разносится среди приземистых витрин. Я разворачиваюсь, ставлю подножку — его «розочка» летит в канаву, — хватаю его за грудки и швыряю навстречу громиле слева. Они оба падают на мостовую, а я разворачиваюсь ко второму, бью его под нос основанием правой ладони и левым кулаком в солнечное сплетение. Падая, он изо всех сил вцепляется в меня, но все-таки падает.