Этрусская химера - Лин Гамильтон

Это меня не удивило. О целеустремленности и напоре Лейка — как и о его стремлении преуспеть во всем — ходили легенды, однако никогда я не слышала о нем ничего порочащего. Даже соперникам приходилось признавать его честность.

Завершив все проверки к собственному удовлетворению, я позвонила Клайву и сообщила ему о том, что приобрела сельскую мебель и тосканскую керамику, которые были нужны нам для коттеджа, возводившегося к северу от Торонто, и что я намереваюсь заехать в Париж, чтобы поискать там на блошином рынке старое полотно и тому подобное.

Я подумывала, не рассказать ли Клайву всю правду, не выложить ли, что мы получили комиссию от самого Кроуфорда Лейка, однако слово было дано, и я совершенно не сомневалась в том, что Лейк не одобрит подобной откровенности. При всех своих недостатках, о которых я охотно рассказываю всем, кто меня спрашивает, а иногда и тем, кто не спрашивает, следует сказать, что Клайв неустанно занимается рекламой нашего дела. Кроме того, он любит при случае упомянуть имена наших клиентов, полагая, что чем более они известны, тем больше славы достается и нашему магазину. Едва ли он сумеет сдержать язык, узнав, что к числу наших покупателей присоединился и миллиардер.

— Звонил какой-то парень, — сообщил Клайв. — Какой-то там Антонио. По-моему, он работает на Д'Амато, — добавил он, упомянув нашего итальянского поставщика. — Они потеряли название того отеля, в котором ты остановилась в Риме, я назвал его.

Так вот как Лейк обнаружил меня. Пожалуй, я все-таки удивилась, хотя и не слишком. Располагая такими ресурсами, Лейк в состоянии выполнить все, что взбредет ему в голову. Я отправлялась в Италию вовсе не для того, чтобы повидаться с ним. Я совершала ежегодную закупочную поездку в Европу, чтобы подобрать кое-какую мебель для магазина: в Тоскане можно было относительно дешево приобрести старую, потертую мебель, плиточные полы, грубые крашенные охрой стены, прозрачные занавески, что так приятно колышутся на ветру, а нас как раз попросили обставить пару домов — один в городе, другой в сельской местности — в тосканском стиле. На взгляд дело простое — но только на взгляд. Оно требует внимания к деталям, необходимо иметь и несколько действительно хороших вещей, чтобы создать впечатление. Клайв у нас дизайнер, а я эксперт по древностям. Он рождает идею, а я потом отправляюсь и делаю все, что нужно, чтобы воплотить ее в жизнь. Во многом мы составляем странную, — а я бы сказала, что любая пара, оставшаяся в бизнесе после развода, заслуживает определения странной, — но все же умеренно эффективную рабочую бригаду. Помимо домов в тосканском стиле, мне следовало позаботиться о постоянном покупателе, которого всегда интересовали любые итальянские древности. Подобно Лейку, он был записным собирателем всего итальянского, выделяя, впрочем, венецианское стекло восемнадцатого столетия. Поэтому я побывала в Венеции, заскочила во Флоренцию и Сиену и закончила свой путь в Риме.

— Значит, он произвел на тебя впечатление? — спросил Клайв.

— Да, — ответила я. — Все улажено.

— Хорошо, — сказал он. — Не забудь развлечься в Париже, когда окажешься там. Посиди на солнышке в каком-нибудь кафе на левом берегу, посмотри, как течет мимо мир. Задержись на недельку, мы ведь можем позволить это себе.

— А ты случайно не занялся в мое отсутствие переоформлением витрин магазина по своему вкусу? — спросила я подозрительным тоном. Обычно Клайв требует, чтобы я летела назад помогать ему в магазине.

— Не занялся, — ответил он обиженным тоном. — Не стоит думать обо мне всегда самое худшее, Лара. Просто, на мой взгляд, ты в последнее время казалась усталой. Мы с Алексом продержимся еще несколько дней, — добавил он, помянув Алекса Стюарта, моего приятеля и соседа, помогающего нам в магазине. Значит, Алекс на месте. Теперь я могла расслабиться, поскольку он не позволит Клайву учинить какое-нибудь безобразие. К тому же, как сказал Клайв, не зная всех подробностей, мы действительно могли позволить это себе. Полученный от Лейка аванс с лихвой окупал проведенное мною в Париже время, а если я сумею приобрести для него Беллерофонта, то вернусь домой с новым интернетовским банковским счетом и кучей наличных.

— Очень мило с твоей стороны, Клайв, — проговорила я умиротворяющим тоном. — Придется последовать твоему совету. Я дам тебе знать, где остановлюсь, чтобы ты мог сообщить мне, не нужно ли нам чего-нибудь в Париже, пока я нахожусь там.

Как заметил Лейк, я люблю делать свои домашние задания. Я считаю себя в первую и главную очередь специалистом по мебели, однако дело, которым я занимаюсь, требует знаний и в других областях. Больше, чем какое-нибудь другое. Я полагаюсь на накопленный годами опыт и на приобретенное заодно с ним шестое чувство, позволяющее определить, что хорошо, а что плохо. Не могу назвать себя знатоком именно этрусских древностей, однако я знала где и чего искать. Сперва я отправилась в римскую Вилла Джулиа, где хранится одна из самых лучших коллекций этрусских древностей, и старательно осмотрела ее. По дороге я прихватила с собой стопку рекомендованных изданий на тему: пару книг, посвященных этрусскому искусству, археологическое исследование о самих этрусках, а потом — уже забавы ради — «Этрусские селения», сборник эссе, написанный Дэвидом Гербертом Лоуренсом[2] в 1920-х годах после поездки по этрусским развалинам.

Интересным оказалось то, насколько мало мы знаем об этрусках, или, точнее, о народе, который мы привыкли называть этим именем. Сами-то они им не пользовались. Это римляне называли своих соседей, иногда союзников, а в итоге злейших врагов, тусками или этрусками. Греки именовали их тирренами, слово перешло в название Тирренского моря. Этруски называли себя расена, или расна.

Их язык, достаточно необычный, и в отличие от почти всех остальных европейских языков, не имеющий индоевропейских корней, в значительной степени дешифрован, однако, когда доходит до дела, читать на нем почти нечего, если не считать надгробных надписей и так далее. Конечно же, у них была собственная и, бесспорно, значительная литература и, однако, она утрачена, и все, что мы знаем об этрусках или добыто археологами, или явилось из книг, оставленных другими народами, греками и римлянами, в первую очередь высказывавшими свою собственную точку зрения. Кроме того, они разработали сложную систему обрядов и религиозной жизни, и нам известно, что по прошествии многого времени, после того как этрусские города были покорены Римом, обитатели Вечного города все еще обращались к этрусским гадателям-гаруспикам за помощью и советом в случае каких-либо жизненных сомнений и колебаний. Природа и количество этрусских гробниц предполагают у них наличие социальной структуры, в том числе состоятельной элиты, кроме того, они верили в загробную жизнь. Тем не менее точная природа их верований растворилась в тумане времен.

Нам известно, что этот народ, обладавший собственным языком, обрядами и верованиями, после 700 года до нашей эры и до поражения от римлян в третьем веке до нашей эра доминировал на значительной части центральной Италии, называющейся теперь Тосканой — само слово выдает свою этрусскую природу — отчасти в Умбрии и на севере Лация. Территорию их с юга и востока ограждал Тибр, с севера ее пределом являлась река Арно. На западе лежало Тирренское море. Этруски жили в городах и использовали богатые месторождения металлов, добывавшихся возле морского побережья, для широкой торговли по суше и морю. По прошествии времени образовалась свободная федерация двенадцати городов, или Двенадцатиградье. Правящие круги этих городов — точнее, городов-государств — ежегодно собирались в местечке под названием Вольсинии и выбирали вождя.

В пору своего рассвета, до рождения Римской республики, Римом правили этрусские цари, которые в промежутке между 616 и 509 годами до нашей эры сумели значительно укрепить город, которому будет суждено одержать над ними победу. Последним из этрусских монархов был Тарквиний Гордый, изгнанный из Рима в 509 году до нашей эры. Начиная с этого времени, Рим и этруски сделались злейшими врагами, сражавшимися за каждую пядь земли.

В конечном итоге этрусская федерация не смогла выдержать натиска Рима. По какой-то причине города не соединились, чтобы защитить себя, и пали по одному. Потом они были заброшены, превратились в руины, или их просто сменили другие города… наконец настало возрождение — в другом облике, облике средневековых городов, иные из которых стали самыми очаровательными в Италии: Орвьето, Кьюзи, Вольтерра, Ареццо и Перуджа.

При всей загадочности этого народа я обнаружила, что собственное мнение о нем имелось у многих. Можно даже сказать, что этруски представляли собой чистую табличку, на которой люди впоследствии находили место для собственных надежд, верований и желаний. Козимо де Медичи едва ли был первым, кто воспользовался смутными представлениями об этрусках в собственных целях. Доминиканский монах, носивший имя Анниуса из Витербо, в пятнадцатом столетии определил, что этруски, народ благородный и мирный, помогли Ною вновь населить землю после потопа. Чтобы доказать свое мнение, он предположил, что язык их является версией арамейского. Невзирая на несколько диковатый облик, теории Анниуса, возможно, помогли некоторым этрусским древностям избежать уничтожения церковью, истреблявшей языческую символику. Жаль, что он не помог этрускам спустя столетие, когда примерно шесть тонн этрусской бронзы пошло на переплавку ради украшения одной из римских церквей.