Дикая ночь - Джим Томпсон

— Понятно, — сказал я. — Я ничуть в этом не сомневаюсь. И в этот момент мне в голову вдруг пришла безумная идея, от которой у меня пошел озноб по коже. Каждый человек чего-то стоит, и если и у этого благообразного тупого старикана была своя цена... Он мог значить для меня очень много, почти все, в качестве запасного козыря в колоде. Он мог сидеть тут на подхвате, на крайний случай: просто как дополнительное прикрытие или как средство помощи... если ничего лучшего не окажется под рукой. Или, наоборот, он приглядывает за мной, страхует: вдруг я захочу сбежать...

Но я уже сказал — это была безумная идея. Босс знал, что я не могу сбежать. Он знал, что я не провалю работу. Я выкинул эту мысль из головы, выкинул раз и навсегда. Если носиться с такими подозрениями, то вообще ничего не сможешь сделать. Миссис Уинрой вернулась с кухни и взяла с буфета свою сумочку. Она задержалась у стола.

— Я не хочу торопить вас, джентльмены, но, если вы закончили, Руфь хочет поскорей убрать посуду.

— Да-да, конечно. — Мистер Кендэлл отодвинул стул. — Мы можем перенести наш кофе в гостиную, миссис Уинрой?

— Хорошо, только захватите заодно и чашку Карла, — ответила она. — Мне надо перекинуться с ним парой слов.

— Да-да. Конечно.

Он взял обе чашки и направился по коридору в гостиную.

Я проводил миссис Уинрой до крыльца.

На улице уже стемнело. Она приблизилась ко мне.

— Вот негодяй, — сказала она с упреком, но при этом смеясь. — Я слышала, как ты его дразнил. Значит, ты считаешь, что мне очень тяжело?

— Черт, — фыркнул я. — Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь упускать эту возможность. Когда мне подворачивается удобный случай, я...

Она усмехнулась:

— Послушай, Карл... милый...

— Да? — сказал я. Мои руки легли на ее бедра.

— Мне надо ненадолго сходить в город. Я вернусь, как только смогу, но, если Джейк появится здесь раньше, ты не... В общем, не обращай на него никакого внимания.

— Это будет трудновато.

— Я хочу сказать, он почти наверняка придет пьяным. Он всегда напивается, когда приходит поздно. Не слушай, что он будет болтать, — это одни разговоры, он ничего не может сделать. Просто не обращай внимания на его слова, и все будет хорошо.

Я сказал, что постараюсь. Что я еще мог ответить? Она быстро и крепко меня поцеловала. Потом вытерла мне губы носовым платком и сбежала по ступенькам.

— Запомни, Карл! Просто не обращай на него внимания.

— Я запомнил, — сказал я.

Мистер Кендэлл ждал меня, беспокоясь, что мой кофе остынет. Я сказал, что с кофе все в порядке, именно то, что мне нужно, и он откинулся на стул и расслабился. Он снова начал говорить о поисках работы, считая само собой разумеющимся, что я хочу ее найти. Потом с моей работы он перешел на свою. Насколько я понял, в пекарне он был чем-то вроде менеджера, одним из тех менеджеров, которые не имеют официальной должности и вкалывают за те же гроши гораздо больше, чем обычные рабочие.

Похоже, он намеревался провести ночь, посвящая меня во все подробности своего пекарского дела. Однако ему не удалось выполнить этот план, потому что он разглагольствовал только десять или пятнадцать минут, когда появился Джейк Уинрой.

Вы, конечно, видели его фото: их видел всякий, кто читал газеты. Но снимки, которые в них поместили, наверно, были сделаны в то время, когда он был еще на коне. Потому что тот Джейк, которого вы видели в газетах, и тот, которого увидел я, были два совершенно разных человека.

Это был высокий парень, футов шести ростом, и в обычное время он должен был весить фунтов двести. Но сейчас в нем было не больше ста сорока. Кожа на его лице висела складками. Она мешками болталась под глазами и проваливалась в рот. Даже нос его выглядел вялым и обвисшим. Он мотался на лице, как оплывшая свечка в расхлябанном подсвечнике. Джейк уныло горбился, сутулил плечи. Подбородок почти касался шеи, а шея клонилась и шаталась под тяжестью головы.

Разумеется, он был совершенно пьян. У него были на это причины. Потому что он был уже мертвец; наверное, он и сам об этом знал.

Он зацепился, проходя через ворота, — я так и знал, что за эти чертовы ворота обязательно кто-нибудь зацепится, — и, когда ему удалось отодрать себя от них, споткнулся и чуть не рухнул на крыльцо. Поднимаясь к двери, он, судя по звукам, сделал шаг вперед и два шага обратно. Последние ступеньки он преодолел решительным рывком и ввалился в столовую. Минуту он стоял, пошатываясь и пытаясь обрести равновесие.

— Мистер Уинрой! — встревоженно бросился к нему мистер Кендэлл. — Я могу помочь вам... лечь в постель?

— В п-постель? — икнул мистер Уинрой. — Т-ты к-к-кто?

— Вы же отлично меня знаете, сэр!

— К-конечно. Я знаю, а... а... т-ты? Ну с-скажи мне... ты к-кто?

Мистер Кендэлл поджал губы.

— Не возражаете, если мы пройдем ко мне в пекарню, мистер Бигелоу?

— Думаю, мне лучше подняться в свою комнату, — сказал я. — Я...

Джейк подскочил так, словно в него выстрелили.

Он развернулся на звук моего голоса. Он уставился на меня, широко раскрыв глаза, и одна из его длинных, изборожденных венами рук указала в мою сторону:

— Т-ты... кто?

— Это мистер Бигелоу, — сказал мистер Кендэлл. — Ваш новый жилец.

— А?.. А-а! — Он отступил на шаг, не спуская с меня глаз. — Ж-жилец, говоришь? Новый, говоришь... жилец?

— Разумеется, новый жилец, — сухо ответил мистер Кендэлл. — Очень молодой человек, которого вы, кстати сказать, ставите в весьма неловкое положение. А теперь, если...

— А? А-а! — Он продолжал пятиться к двери, слегка пригнувшись к полу. Его глаза неотрывно смотрели на меня сквозь пряди жирных черных волос. — Н-новый жилец. В н-неловкое положение... В неловкое... п-положение? А?

Это звучало как заевшая пластинка под стертой и скрежещущей иглой. Он напоминал мне какое-то дикое и больное животное, которое загнали в угол.

— А?.. А! — Казалось, он уже не мог избавиться от этих слов. Все, что ему оставалось, — это повторять их снова, снова, снова...

— Это отвратительно, сэр! Вы прекрасно знаете, что к вам должен был приехать мистер Бигелоу. Я слышал, как вы говорили об этом с миссис Уинрой.

— А? А-а!.. П-приехать... мистер Бигелоу? Приехать мистер... Б-биге... лоу?

Его спина коснулась двери.

В следующий момент он развернулся, бросился бежать и, споткнувшись, полетел с крыльца на землю. По дороге вниз он успел сделать полный кувырок.

— Боже мой! — Мистер Кендэлл включил лампочку над дверью. — О боже мой! Он, наверно, совсем убился!

Ломая руки, он кинулся на крыльцо. Я медленно вышел за ним. Но мистер Уинрой не был мертв и совсем не нуждался в моей помощи.

— Н-нет! — заорал он. — Н-Н-НЕТ!

Он встал на ноги, неуклюже заковылял к воротам, снова споткнулся и упал, но опять поднялся и, шатаясь, побежал по улице.

Мы смотрели, как он бежит посреди дороги. Размахивая руками, качаясь из стороны в сторону и выписывая ногами немыслимые кренделя. Бежит, потому что ему не оставалось ничего другого, как бежать.

Мне было его жаль. Но он должен был лучше выкрасить свой дом — этого я ему не мог простить. Но все-таки мне было его жаль.

— Прошу вас, не берите в голову, мистер Бигелоу. — Старик коснулся моей руки. — Просто он становится совершенно невменяем, когда много выпьет.

— Ясно, — сказал я. — Я все понял. Мой отец тоже много пил... Может быть, выключим эту лампу?

Я оглянулся через плечо. Из бара напротив вышла кучка парней, они глазели на нас.

Я выключил свет, и мы еще несколько минут постояли на крыльце. Он выразил надежду, что это происшествие не очень встревожило Руфь. Он снова пригласил меня в пекарню, но я отказался.

Он набил табаком свою трубку и нервно закурил.

— Не могу выразить, как я восхищаюсь вашей выдержкой, мистер Бигелоу. Боюсь, что я... Я всегда думал, что и сам являюсь человеком твердым и выдержанным, но...

— Так и есть, — сказал я. — Вы держались отлично. Просто вы не привыкли к пьяным.

— Вы говорите, что ваш отец... э-э... что он...

Странно, что я об этом упомянул. Я хочу сказать — тут не было ничего плохого, но это было так давно, больше тридцати лет назад.

— На самом деле я почти ничего не помню, — сказал я. — Это было году в тридцатом, я тогда был еще ребенком, но моя мать...

Мне всегда приходится врать насчет одной вещи. О моем возрасте.

— Цик-цик! Бедная женщина. Как трудно ей пришлось!

— Он был углекопом, — сказал я. — Работал недалеко от городка Мак-Алестер, штат Оклахома. Профсоюзы тогда ничего не значили, и вы, конечно, помните, что в эти годы была депрессия. Работу можно было найти только на незаконных шахтах, где не было никакого контроля. Копали на свой страх и риск...

Я замолчал, вспоминая, как это было. Вспомнил его сгорбленную спину и блеск в безумных от страха глазах. Вспомнил кашель по ночам, рыдания и вскрики.

— Он вбил себе в голову, что мы хотим его смерти, — сказал я. — Если мы проливали немного еды, или рвали одежду, или еще что-нибудь в этом роде, он избивал нас до полусмерти... То есть избивал меня, я хотел сказать. Я был единственным ребенком.