Спаситель мира - Джон Рэй

При расследовании первого же дела, связанного с Особой группой пропавших, у Латифа обнаружился исключительный талант — Бьорнстранд предпочитал называть его «тягой к исчезновениям», — который с годами отшлифовался в настоящую виртуозность. Даже с пренеприятным извещением родственников Латиф справлялся великолепно, потому как обладал всеми нужными качествами: терпением, вежливостью и легкой, но вполне ощутимой отрешенностью. В такие моменты он без тени смущения представлял себя полномочным исполнителем Божьей воли. Недаром же его назвали Руфом, как того апостола от семидесяти, которых непосредственно избрал Христос!

Утром одиннадцатого ноября Латиф ощущал нечто подобное. Несгибаемо-прямой, он сидел за рабочим столом и, фальшиво мурлыча какую-то песенку, просматривал ксерокопии документов. Время от времени он подносил листочки к носу и наслаждался ароматом свежего тонера. Порой Латиф ненавидел этот запах, не жалел ни мыла, ни порошка, смывая его с рук и одежды, но сегодня упивался им, как наркотиком.

Только что переданное Латифу дело не было ни скучным, ни угнетающим и не грозило превратить следователя в пешку отдела убийств. Дело отличало наличие структуры и четкая симметричная форма, а еще то, что форму ему придал не детектив после происшествия, а сам пропавший, причем до происшествия. А еще в нем фигурировала шифровка.

Утро получилось бы идеальным, лучшим в карьере Латифа, согласись мать пропавшего сесть. Матери, бойфренды, жены или соседи по комнате фигурировали во всех делах; они либо паниковали, либо подавленно молчали. Однако эта женщина вела себя иначе: битый час ждала в коридоре, не обращая ни малейшего внимания на плакаты с перечеркнутой сигаретой, бубнила себе под нос и загораживала проход к лифту и лестнице. Латиф беззвучно прокрался к двери, раздвинул черно-красно-зеленые жалюзи, подаренные отцом на Кванзу, в день празднования африканского Нового года, и с любопытством взглянул на посетительницу.

Одно сомнений не вызывало: перед ним иммигрантка или даже иностранка. Женщина стояла, повернув носки внутрь, словно крестьянка с картины знаменитого живописца, и рассеянно стряхивала пепел на линолеум. Зачастую потерпевшие ведут себя вызывающе или, наоборот, заискивающе, излучают недоверие или тушуются, но странная посетительница под эти категории не попадала. Она тепло, но рассеянно улыбалась проходящим мимо и опускала взгляд на белые туфли. «Почти ортопедические, такие медсестры носят», — отметил Латиф. Только эта женщина медсестру совершенно не напоминала. Туфли, видимо, покупались с целью казаться скромной праведницей — с подобной моделью иначе и быть не могло! — но получилось иначе. В этой женщине имелось нечто дикое, животное, какое-то надменное равнодушие красавицы ко всему вокруг. Ее ничуть не волновало, что она создает неудобства работникам полицейского управления. Сигарету она держала большим и указательным пальцами, почти брезгливо, как сучок, который вытащила из волос.

Латиф распахнул дверь, намеренно проигнорировав Бьорнстранда, который пожирал посетительницу глазами, и стал ждать, когда женщина соизволит его заметить.

— Миссис Хеллер, в приемной у нас не курят. На мой кабинет это правило не распространяется.

Даже не знай Латиф, что перед ним мать пропавшего, догадался бы по первому брошенному на него взгляду.

— В приемной не курят, — точно заучивая наизусть, повторила женщина, огляделась по сторонам, очевидно, в поисках пепельницы, и прошла в кабинет. Когда Латиф сел за стол, она успела потушить сигарету и безразлично смотрела на него.

— Прошу вас, садитесь! — сказал Латиф, гадая, обо что потушена сигарета.

Посетительница и бровью не повела.

— Не беспокойтесь, детектив! — почти радостно проговорила она. — Мой сын не станет нарушать законы.

— Он уже нарушил, — напомнил Латиф. — Во-первых, не выполнил основное условие выписки — перестал принимать лекарства, а во-вторых, напал на пассажира пригородного маршрута В.

Женщина потянулась было за стулом, но бессильно опустила руку. Ее лицо превратилось в безжизненную маску, которую надевают все посетители управления. Образу скорбящей матери не соответствовали лишь короткие белокурые волосы. «Ей нужно перекраситься в брюнетку, — подумал Латиф, — или наголо побриться».

— Я хотела сказать, что тревогу поднимать не нужно и кавалерию включать тоже.

Латиф поднял брови, ожидая, что гостья улыбнется, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Не нужно подключать тяжелую артиллерию, это вы хотели сказать? — уточнил он.

На щеках женщины появился легкий румянец, а у Латифа — первая непотребная мысль за день. Сложив пальцы щепотью, он придавил ее, словно муху.

— Вы найдете его сегодня же, днем, самое позднее, вечером, — взяв себя в руки, пообещала женщина. — Сопротивляться мой сын не станет.

— Миссис Хеллер, а вдруг мы не найдем его до завтра? — глянув на стопку ксерокопий, предположил Латиф. — Вдруг до четверга не найдем?

— По-вашему, сколько времени понадобится? — снова проигнорировала вопрос женщина. — Сколько часов?

— Если он останется в метро, то скоро, а вот если поднимется на улицу…

— Нет, Уилл останется в метро. Будет кататься, пока его не поймают.

В голосе женщины мелькнуло нечто очень похожее на гордость, и Латиф пронзил ее пристальным взглядом.

— Миссис Хеллер…

— Мисс Хеллер, — без тени кокетства поправила женщина. Она так и стояла рядом с предложенным ей стулом, точно боялась об него испачкаться.

— Мисс Хеллер, у вашего сына серьезные неприятности. Он сбежал от сопровождавших. В результате проблемы возникли не только у администрации клиники «Беллависта». Управление полиции Нью-Йорка и Управление городского транспорта вынуждены организовать сложную, опасную и весьма дорогостоящую розыскную операцию. Ваш сын уже уличен в приставании к нескольким пассажирам, хулиганстве на платформе Рокфеллер-центра и нападении на пожилого мужчину, — перечислил Латиф бесконечно терпеливым голосом и печально вздохнул. Настоящий профессионал должен нащупывать подход к каждому посетителю, для отдельных хороши и вздохи, и жесты, и мимика. — И все это через час после выписки! — Он сделал эффектную паузу. — Всего через час, мисс Хеллер!

Лишь теперь посетительница соблаговолила сесть.

— Мне… очень жаль.

— Нам тоже, — отозвался Латиф, а потом целую минуту молчал, наблюдая, как гостья усваивает услышанное. Параллельно он старался определить, какой у нее акцент. В том, что европейский, Латиф уже не сомневался. А поточнее? Северный, вероятно, датский.

— Мисс Хеллер, вы позволите мне продолжить?

— Конечно, чего ждать? — Теперь голос женщины звучал резче, а иностранный акцент — отчетливее.

— В самом деле, нечего. Давайте вместе составим список причин, способных подвигнуть вашего сына…

— Детектив, вы когда-нибудь принимали клозапин?

Латиф кашлянул и провел рукой по щеке.

— Нет, не припомню. Вероятно, потребности не возникало.

— Мой сын говорит, что с таблеток чувствуешь себя как в стеклянной клетке.

— Ясно, как в стеклянной клетке.

— После жалоб сына и того, что видела сама, я понимаю… — Она осеклась. — Нет, понимать, возможно, не понимаю, но вполне допускаю…

— Что вы допускаете, мисс Хеллер? — Латиф вопросительно поднял брови. Вертевшаяся на языке фраза была жестокой, даже грубой, но он не попытался сдержаться. — Что для вашего сына есть лекарства получше клозапина? Что есть средства поэффективнее или с меньшим количеством побочных эффектов? Или методики, которые доктора еще не пробовали?

Женщина сидела, судорожно заламывая руки, хотя ее взгляд показался Латифу пустым и безучастным.

— Детектив, мы испробовали все, — после долгой паузы ответила она. — Все существующие методики и лекарства. Уверена, в досье об этом написано.

— Мисс Хеллер, сейчас меня интересует не досье. Хочу кое-что уяснить. — Отодвинув ксерокопии в сторону, Латиф смерил ее таким же пустым и безучастным взглядом. — Сегодняшние поступки вашего сына оправданы?

Посетительница открыла рот, но не произнесла ни слова. Тем временем из коридора донеслись возбужденные голоса: Бьорнстранд с кем-то пререкался, и Латиф невольно прислушался.

— Нет, я его не оправдываю… — Латиф едва разобрал ее монотонный шепот, хотя не сомневался: ответ будет именно таким.

Не добавив ни слова, посетительница опустила голову и прижала ладони к коленям. Ни настойчивости, ни враждебности, ни тревоги в ее облике не было. Казалось, она не особенно спешит искать сына. Случившееся не смутило ее и явно не шокировало: шок контролю почти не поддается. Присматриваясь к женщине, Латиф, как всегда в ходе беседы или допроса, попытался представить ее в самый обычный день, и понял, что наблюдает конечную стадию длинной череды страданий. Да, так выглядит конец, а не начало.