Никто не знает тебя - Лабускес Брианна

Рассудив, что Лена имеет полное право расслабляться, как ей вздумается, после напряженной и изматывающей работы, Гретхен ничего не сказала подруге и запихнула упаковку обратно на полку.

И теперь очень об этом жалела. Ну почему она не забрала чертов пакетик и не смыла таблетки в унитаз! Обнаружь Лена пропажу, Гретхен сделала бы морду кирпичом и от всего открестилась бы. Вранье никогда не вызывало у нее затруднений.

Наконец Гретхен переступила порог Лениной спальни, выдержанной — если не считать ломившуюся от книг полку, раскинувшуюся почти во всю стену, — в таком же спартанском стиле, как и остальная квартира.

Странно, но в обстановке комнат никак не проявлялась сильная и яркая личность их хозяйки. Гретхен находила это необъяснимым. Обычно эмпаты так себя не вели. Гретхен, со своей стороны, уделяла убранству дома повышенное внимание, осмотрительно набивая комнаты предметами, которые не имели для нее никакой ценности, но внушали гостям иллюзорные представления о богатстве ее внутреннего мира. Какого только тумана не приходится напускать, маскируя душевный вакуум.

Гретхен пересекла комнату и подошла к ночному столику. Взяла в руки рамку с фотографией Лены и ее бабушки на выпускном вечере юридической школы и нежно провела кончиком пальца по лицу подруги.

— Я вот чего не понимаю, прямо умираю от любопытства… — вывел ее из задумчивости застывший в дверном проеме Шонесси. Напарницу он, видимо, потерял где-то по дороге из гостиной в спальню.

Гретхен промолчала: нет нужды поощрять Шонесси, он и без того все выложит.

— Почему Лена взялась за это дело?

Вопрос детектива оказался удивительно созвучен ее собственным мыслям. Гретхен обернулась к Шонесси и, размышляя, склонила голову набок:

— Все полагают, из-за меня.

— Из-за того, что Виола Кент несомненный… — Шонесси неловко повел рукой.

— …психопат, — закончила Гретхен, забавляясь его нерешительностью. — Говори не стесняясь. Этим ты ее не призовешь.

Шонесси фыркнул:

— Значит, Лена взяла это дело не из-за тебя?

— Не из-за меня, — замотала головой Гретхен, отгоняя раздавшийся в ее ушах призрачный голос Лены: «Вы с ней одного поля ягоды». — Предполагая обратное, ты упускаешь из виду одно важное обстоятельство.

— Какое?

— Такое, что Виола Кент — психопат, склонный к насилию.

— Это мы уже установили, — отрывисто бросил Шонесси, однако в его тоне не сквозило и тени раздражения.

Обычно детектив, в отличие от Гретхен, которая вспыхивала, как порох, прекрасно владел своими эмоциями. Возможно, они идеально подходили друг другу, и одна мысль об этом приводила Гретхен в неописуемую ярость.

— А я не склонный к насилию психопат, — сварливо добавила она. — Для тебя что склонный к насилию психопат, что не склонный — все едино, а вот Лена понимала разницу между ними.

— И какая между ними разница? — уточнила Маркони, выглядывая из-за спины Шонесси.

Гретхен скользнула по ней взглядом, раздумывая, многое ли та успела ухватить из их разговора и нужно ли ей вообще отвечать. Напарники у Шонесси менялись, как узоры в калейдоскопе, и не оставляли по себе никакой памяти, кроме имен. Правда, некоторые из них отличались любезностью и учтивостью, хотя Гретхен крайне сомневалась, что Маркони из их числа. В другое время она проигнорировала бы вопрос Маркони, но сейчас на нее, ожидая ответа, пристально взирал Шонесси, и ей не хотелось портить благодушного настроения детектива.

— Такая же, как между серийным убийцей-маньяком Тедом Банди и… — Гретхен поморщилась и неохотно выдавила давно приевшуюся ей глупость: — …и брокером-дегенератом с Уолл-стрит.

— Ясно, — кивнула Маркони.

Шонесси одобрительно замычал, хотя слышал эту фразу бессчетное количество раз — ровно столько же, сколько Гретхен слышала его объяснения по поводу дамы без полицейского значка, слоняющейся по месту преступления.

— И что ты обо всем этом думаешь, Грета? — спросил Шонесси.

«Я наломала дров…»

— Это не убийство.

Когда знаешь кого-то почти три десятка лет, приобретаешь способность без труда читать невысказанные им или ею мысли.

— Ну да, — с легкостью согласился Шонесси. — Но ты что-то не договариваешь, верно?

Гретхен оглядела спальню и вновь уставилась на Шонесси. Электрический свет, заливавший коридор, ослеплял ее, и ей никак не удавалось рассмотреть выражение лица детектива.

Гретхен вольно обращалась с правдой и не гнушалась недомолвками и беспардонной ложью. Она не собиралась посвящать Шонесси в подробности этой ночи и тем более прокручивать ему сообщение, оставленное Леной на автоответчике. Но она хотела заинтриговать его и добиться разрешения начать собственное расследование.

Нельзя сказать, что утверждение Лены заставило ее безоговорочно поверить в невиновность Виолы. Любой мало-мальски недурственный адвокат, заслуженно получивший диплом, сойдет в могилу, клянясь в непричастности своего подзащитного к совершенному преступлению. В случае с Леной это произошло в прямом смысле слова. Нет, Гретхен клюнула на другое: на беспомощное «Я наломала дров, Грета» и лежавшую на виду папку с именем Виолы. Здесь скрывалась какая-то тайна. И пока она не разгадает ее, пока не выяснит, что Лена совершила или не совершила, она постарается держать рот на замке. Особенно с Шонесси.

Без которого ей, к сожалению, не обойтись. Ведь именно Шонесси вел дело Виолы Кент, и, значит, ей предстояло подцепить его на крючок, бросить ему соблазнительную наживку и попутно отыграться за нанесенную в прошлом обиду, когда он, едва войдя в комнату, заклеймил ее убийцей. Она знала, куда следует надавить: один намек, что он снова проворонил других подозреваемых, — и дело в шляпе.

Гретхен со скрипом обзаводилась знакомыми и друзьями и в мгновения, подобные этому, восхваляла судьбу, одарившую ее хотя бы несколькими из них. Изучая их, нащупывая их слабости, страхи и изъяны, а затем манипулируя ими, она испытывала головокружительную эйфорию, недостижимую даже после приема самых улетных наркотиков.

А слабые места Шонесси она знала вдоль и поперек.

— Верно. Мне звонила Лена, — ответила она, скрещивая на груди руки. В такой позе она чувствовала себя наиболее уютно.

Кустистые брови Шонесси поползли вверх. Их густота, столь не гармонирующая с гладким, как биллиардный шар, черепом, всегда поражала Гретхен.

— Чего? — переспросил Шонесси, нарочно употребив самое ненавистное для нее слово.

«Чего?» выводило Гретхен из себя: расплывчатое и неточное, оно вынуждало собеседника повторять то, о чем он — определенно и вразумительно — говорил раньше, и болезненно резало слух. Гретхен насупилась.

— И что же она сказала? — пошел на попятную томимый любопытством детектив.

— Она объяснила, почему взялась за это дело, — ничтоже сумняшеся соврала Гретхен, смотря Шонесси прямо в глаза.

Хочешь впечатлить — разыграй драму. Гретхен кожей ощущала нетерпение Шонесси выяснить наконец, почему Лена Букер решила защищать Виолу Кент. Ведь это не лезло ни в какие ворота!

Тринадцатилетняя девчонка, зарезавшая мать, и несколько месяцев, предшествовавших убийству, жестоко истязавшая всю семью, после ареста не проявляла никаких признаков раскаяния. Будь это не Лена, а кто-то другой, Гретхен не сомневалась бы, что все упирается в деньги, саморекламу и скачок по карьерной лестнице, который неизбежно влечет за собой столь громкое, хоть и провальное дело.

Но Лена избегала публичности и гнала прочь как заслуживающих доверия журналистов, так и не заслуживающих доверия телеведущих паскудных шоу, вымаливавших у нее крохи информации ради насыщения изголодавшейся аудитории.

Более того, все прекрасно знали, что Лена занималась только двумя типами преступлений. Во-первых, совершенных ее основным работодателем — мафией, благодаря которой она достойно встретила смерть на диване стоимостью десять тысяч долларов.

И во-вторых, правонарушениями нищих подростков из Саути, которым в противном случае достался бы заваленный работой общественный защитник. Однако за такие дела — а их можно было перечесть по пальцам — Лена бралась очень избирательно и не без особой причины.