Прямые пути - Алексей Дуров

Когда он высказал свои соображения вслух, Леск как-то вся съежилась, некоторое время молчала, кусая нижнюю губу, а потом, не глядя в сторону Реса, начала рассказ:

— Это случилось два дня назад. Я была в хранилище — искала один важный свиток, — как вдруг услышала наверху шум. Хранилище у нас глубоко под землей, и обычно звуки сверху в него не проникают, тут же было ясно слышно, как что-то грохочет. Я уже собралась пойти посмотреть, в чем дело, открыла дверь, как вдруг услышала странный шелест. Будто по коридору ползет большая змея. И тут со мной случилось что-то странное, словно бы столбняк напал: все слышу и вижу, а пошевелиться не могу. Ни рук ни ног не чувствую и шея не поворачивается. Хотела закричать, но не смогла… будто горло смолой залили. Тут шелест приблизился, и я увидела, что по коридору ползет огромная черная гадина: тело гибкое, длинное, лапки короткие, с человеческими пальцами, а глаза огромные, зеленые и светятся. И злость в них такая… словами не передать, видеть нужно. Будто все ненависть мира в одном взгляде.

Не знаю, что бы со мной было, как вдруг слышу мужские голоса и шаги. Гадина тоже услышала, отвернулась от меня и поползла назад. Я же в тот же миг почувствовала, как морок сходит, снова стала ощущать руки и ноги. Я побежала обратно в хранилище, закрыла дверь на засов, заложила поленом — там очаг был. Слышу, в коридоре крики охранников, лязг и скрежет мечей, как будто бьют по камню. Я схватила мешок, кинулась к столу. Стала складывать в него все свитки, какие были. Набрала больше половины мешка, когда из коридора услышала крики, потом хрипы.

Потом все смолкло, и тут же в дверь ударило так, что она содрогнулась, и полено затрещало. А ведь дверь и засов делали прочными, чтобы могли выдержать малый армейский таран.

Я собрала последние свитки и побежала к потайной двери в подземный ход, он тянется насквозь через весь город и выходит далеко за стенами, в овражке.

Она замолчала, обхватив себя за вздрагивающие плечи, будто мерзла. Рес снял куртку и, укутав ее, сел рядом. Она доверчиво прижалась к нему, и замерла тихонько всхлипывая.

А с утра Леск как будто пожалела о своей откровенности и доверчивости — заспорила, с какой стороны обходить топь, слева или справа. Ресу казалось, что справа посуше и потверже, а Леск припомнила древний-предревний свиток, где советовали, если можно, все слева обходить, по солнцу — это, якобы, приманит удачу.

Рес доказывал:

— Плывет корабль, впереди остров, справа глубина, слева мель. Чего ему слева-то обплывать?

— Если известно, что слева мель…

— А если неизвестно? Мель-то с любой стороны может быть. Смотря, с какой стороны к острову подплывешь, даже. А у нас тут справа явственно суше.

— Не обязательно. Возможно, там скрытые топи, как вчера.

— Тогда — как хочешь. Хочешь — слева иди, а я так пойду. Свитки твои тебе оставить?

Обход не потребовался, гать была просто притоплена, прикрыта водой. Однако неожиданно привела к зарослям камышей, совершенно нетронутым — не проходили здесь беженцы.

— Должно быть, на гати развилка была под водой, — хмуро предположила Леск. — Я слышала, как проводники обсуждали, куда сворачивать на болоте. А они влево хотели! Я же говорила! Так бы мы к левой ветке вышли!

— Может, они вообще утопли, — огрызнулся Рес.

— Как-то у тебя все безнадежно, — ядовито припомнила она его собственные слова.

Сейчас шутка уже не показалась такой уж удачной.

Оставалось признать, что беженцы ушли слишком далеко, не настигнуть их. Даже если идти день и ночь. А ведь они уже могли переправиться через Стремнину. Это значит, что Рес и Леск не просто отстали, они отбились. Мало того, заблудились.

— Надо поискать развилку, — упрашивала Леск.

— Нет. Отбились мы от своих, сами по себе теперь. Надо выбираться из болота.

Боялся, что Леск заплачет. Но она удержалась, только снова начала бормотать заклинания.

Не так просто оказалось из болота выбраться, потому что Рес не знал, где проходит гать. Все посохами путь прощупывали, и несколько раз в настоящих тупиках оказывались.

И опять бродили до темноты, под вечер уже не дорогу, а хоть какое сухое место искали. Не нашли, пришлось Ресу нарубить камыша и сложить кучей, чтобы получился островок. Ночевали сидя, оперевшись спиной о спину. Как ни странно, выспались, причем Рес уснул первым.

А утром в свете зари увидели верхушки деревьев в какой-то полусотне шагов. И трясин больше не встретилось.

Выбрались на берег, разожгли костер. Первой решилась заговорить Леск:

— Надо пробираться к границе. Тайную тропу мы уже не найдем, придется так, по дорогам.

— В нас сразу распознают людей побережья. Как ты собираешься цвет глаз скрыть?

Но Леск порылась в поясной сумке, вытащила глиняный пузырек:

— Это трава-красавка, глаза станут темными. И надо поискать что-нибудь, чтобы подкрасить кожу.

— Хорошо. Похоже, другого выхода нет.

Идти лесом оказалось много приятнее, чем брести по болоту — под ногами твердь, в дырявом сапоге не хлюпает, деревья прикрывают от солнца, птички поют. Вот только страшнее в лесу, потому что можно людей встретить.

В первом же ручье Рес и Леск по очереди выстирали одежду, Рес к тому же придумал подбить куртки травой, чтобы скрыть тонкокостость. Приучались, поглядывая друг на друга, идти ссутулившись и чуть враскоряку — как крестьяне ходят. Даже нашли в лесу, чем подкрасить кожу — недозрелый дикий орех. Со смуглыми лицами, черными глазами и темными волосами можно надеяться, что сойдут за южан. К тому же Рес немного знал южанский язык — от гребцов на галере нахватался, а Леск так и в совершенстве на нем говорила.

Поужинали собранными за день грибами, переночевали. И с утра закапали в глаза настой красавки, натерли лица и руки ореховым соком — потому что Рес видел зарубку на дереве.

Хорошо, был настороже и обратил внимание на дальний крик сороки. Прислушались и уловили собачье тявканье, пока что тоже далекое.

Рес схватил котомку:

— Уходим по ручью!

— Подожди… — Леск торопливо рылась в напоясной сумке. Вытащила полотняный мешочек с угольной пометкой: — Пряная трава!

Быстро рассыпали несколько щепотей и вступили в воду. Холодная струйка опять просочилась в сапог через дырку в подошве.

Побрели вверх, прислушивались. Доносилось все то же тявканье, треск сухих веток — раскатистый, под тяжелым кем-то, скорее всего — под копытами лошадей. И даже несомненное бряцанье оружия.

Нет, это не простые охотники или лесорубы, это охотники на людей, разъезд.

Ручей тек по дну небольшого оврага, сильно заросшего — приходилось продираться сквозь ветки. Аккуратно, чтобы не сломать, следов лишних не оставить.