Богиня победы - Николай Федоров

«Вот чёрт! — с досадой думал я. — Раньше надо было начинать. Как Амадей. Сколько хороших мелодий уже разобрали».

Но я не сдавался и продолжал мычать себе под нос разные звуки. Я так погрузился в творчество, что, наверное, стал мычать слишком громко. Потому что мама вдруг заглянула в комнату и удивлённо спросила:

— Ты что, молишься тут, что ли?

Я ответил, что учу наизусть стихотворение, и продолжал музицировать. Наконец мне показалось, что какая-то свежая мелодия зазвучала у меня в голове. Надо было поскорей её записать. И тут я сообразил, что я ведь нот не знаю! А как без нот музыку запишешь? «Ладно, — решил я. — Запишу пока при помощи слогов. Ну, вроде: ля-ля-ля, ту-ри-ру. Главное, не забыть. А там посмотрим».

Так я и сделал.

Проснувшись на другой день, я сразу схватил листок с записью моей песни. На нём было написано:

Па-ра-ра ти-ду-ду ду-ба-би ту-ри-ру бум-бум!

«Очень интересно, — подумал я, изучив запись. — Но что бы всё это значило?» Особенно меня смущали последние ноты, то есть «бум-бум». И тут я вдруг вспомнил, что у Мишки дома есть пианино. Оно стоит там давным-давно, и никто на нём не играет. Правда, один раз Мишкины родители попытались учить его играть на этом инструменте. Они пригласили для этой цели какую-то троюродную тётю. Но тётя после четырёх занятий заявила, что готова остаток жизни слушать циркульную пилу, но только не Мишкины гаммы. Занятия прекратились.

И вот я отправился к Мишке. По дороге мне довольно легко удалось сочинить ещё одну свежую мелодию, и, поднимаясь по лестнице, я всё время напевал её, чтобы не забыть и «донести» до пианино.

Мишка сидел за столом и читал третий том «Справочника металлиста».

— Слушай, Мишка, — сказал я, — можно мне на вашем рояле поиграть? Мне тут кое-что сочинить надо.

— Играй, — сказал Мишка. — Только не разбирай. А то мама расстроится.

— Не буду, — пообещал я и начал подбирать свою мелодию. Я возился довольно долго, потому что на пианино, как мне показалось, было много лишних клавишей. Особенно меня чёрные смущали, и я никак не мог понять, для чего они вообще здесь поставлены. Тут и белых-то вполне хватало. На балалайке, к примеру, всего три струны. Но в конце концов песню я подобрал. Потом, чтобы снова её не забыть, я сосчитал все белые клавиши и записал на бумажке цифры, из которых состояла моя песня. У меня получилось вот что: 12, 15, 16, 12, 9, 15, 14, 14, 8, 15, 12, 7. Теперь я был спокоен. Можно было посылать мои ноты хоть на радио, хоть на телевидение. А там уж разберутся.

— Мишка, — сказал я, — знаешь ли ты, что Амадей Моцарт умел играть на ксилофоне уже в три года. А в пять лет он сочинил свою первую оперу. «Аскольдова могила» называется.

— Ну и что, — сказал Мишка.

— Да так, ничего, — сказал я. — Я вот тоже тут кое-что сочинил. На, погляди.

Я протянул Мишке листок с моими нотами.

— Что это ещё за шифр? — удивился он.

— Это не шифр, а песня, — сказал я. — Каждая цифра это значит кнопка на твоём инструменте. Улавливаешь? Называется «Первый концерт на фортепьяно без оркестра». Вот послушай.

Я снова открыл пианино и, поглядывая в свой листок, начал вычислять, а потом нажимать нужные клавиши. Но почему-то пианино издавало набор каких-то непонятных звуков. Моя свежая мелодия куда-то исчезла!

— Ничего у тебя не выйдет, — сказал вдруг Мишка. — Звуки у музыки разной длины бывают. А в твоих цифрах об этом ничего не сказано.

— А ведь верно, — сказал я. — Промашка вышла. А такая хорошая песня получилась.

Мишка подошёл к пианино и сказал:

— Слушай свою песню.

И он сразу без ошибок наиграл одним пальцем мою потерявшуюся мелодию.

— Здорово, — сказал я. — Как же это ты, Амадей, запомнил? Ты вроде и не слушал.

— А чего тут запоминать. Тут бы и медведь запомнил. Только этот твой первый концерт называется «Жили у бабуси три весёлых гуся». Очень свежо.

— Н-да, — сказал я. — То-то я всё время знакомое ощущал. Ну, а ты, оказывается, талант. Прямо Амадей. Чего же ты учиться не захотел?

— С тёткой-то? Да ну её. Она мне всё твердила, что музыкант должен работать как каторжный. И что, кроме музыки, в мире ничего больше не существует. Но я так думаю: как же это «не существует»? Полно всего другого существует. И потом, что же это за уроки такие, на которые как на каторгу ходить надо. В общем, я нарочно стал все её упражнения перевирать. Не нужна мне такая каторжная музыка.

На день рождения я подарил Мишке «Самоучитель игры на фортепиано». И когда я прихожу к нему в лирическом настроении, я говорю ему:

— Ну-ка, Амадей, сыграй «Жили у бабуси».

И Мишка играет.

Новый способ

При счёте тридцать два — тридцать два у наших противников сломалась последняя клюшка, и мы великодушно согласились на ничью. Ребята стали расходиться. Я пошёл с Мишкой к нему, чтобы забрать свой портфель. На завтра было задано очень много уроков.

— Когда всё сделаешь, позвони, — сказал я, собираясь уходить.

Мишка поскрёб затылок и сказал:

— Послушай, Дмитрий, представь себе такую штуку. Вот сидят в соседних домах два умных человека и изобретают велосипед. Правильно? Неправильно. А вот если один человек сидит и изобретает велосипед, а другой, его сосед, пишет гениальную поэму. Совсем другое дело! Прогресс. Выходят потом они во двор. Один говорит: вот вам, товарищи, велосипед. Катайтесь на здоровье. А другой говорит: вот вам, дорогие друзья, «Слон и Моська». Читайте, наслаждайтесь.

— Ну и что, — сказал я, не понимая, куда клонит Мишка.

— А то, — сказал Мишка, — что пойдёшь ты сейчас домой, будем мы сидеть и делать одни и те же уроки. Правильно? Неправильно. Ведь уроки прекрасно можно по очереди делать — сегодня ты, завтра я, сегодня ты, завтра я… Красота! Через день выходной! Хочешь велосипед изобретай, хочешь так, отдыхай себе. Предлагаю испробовать новый способ прямо сегодня. Идёт?

— А что. Можно попробовать, — согласился я. — А с кого начнём? Ну, кто первый уроки будет учить?

— Кинем «на морского», — предложил Мишка. — Чтоб всё по-честному.

Мы кинули. Первым делать уроки выпало Мишке.

— Всё по-честному, — сказал он. — Тебе повезло. Так что иди, отдыхай. Через пару часиков заходи, перекатаешь.

Я уж было хотел уходить, потом сказал:

— Знаешь что, Мишка. Я лучше у тебя отдохну. Ребята все разошлись, снег вон пошёл. Чего я буду по улице один ползать. И домой неохота.

— Ну, сиди, — сказал Мишка. — Только не мешай.

Мишка сел за стол, разложил учебники и зашуршал страницами. А я развалился в кресле и стал отдыхать.

Но скоро сидеть в кресле и ничего не делать мне надоело. Я встал, прошёлся по комнате, достал с полки первую попавшуюся книгу и снова забрался в кресло. Книга оказалась третьим томом Толкового словаря русского языка. До чего же, оказывается, много слов, которых я не знаю! А ведь русский человек. Вот хотя бы «плагиат». Я всегда думал, что это рыба какая-то. Оказывается, вовсе не рыба, а выдача чужого труда за собственное произведение. Любопытно. Или вот — «плебисцит». Я и слова такого никогда не слышал.

— Мишка, — позвал я. — Скажи-ка мне, что такое «плебисцит».

Мишка поднял голову, наморщил нос и сказал:

— Фурункул.

— Мимо, — сказал я. — Плебисцит, мой друг, это то же самое, что референдум. Улавливаешь?

— Ты что, издеваешься! — взвился Мишка. — Я тут, понимаешь, корплю, уроки за него делаю, а он со всякой чепухой лезет! Сиди и молчи. Или гулять иди.

— Молчу, молчу, — сказал я и снова стал листать книгу. Но скоро это мне надоело.

Я снова прошёлся по комнате и заглянул Мишке через плечо.

— Что же ты, Лобачевский, от тринадцати семь отнимаешь, а получаешь пять?

— Тебе-то что! — рассердился Мишка. — Я уроки делаю, а не ты. Как хочу, так и отнимаю.

— Как это «как хочу»? Ты же не одному себе, ты и мне делаешь.

— Ах, не нравится! Тогда сам делай и не придирайся.

— Ну ладно, — сказал я. — Не кипятись. Твори потихоньку. А я пойду погуляю, чтобы не мешать.

Я вышел на улицу. Во дворе было пусто, шёл снег и уже горели фонари. Я отошёл подальше от дома и посмотрел на освещённое Мишкино окно. Но была видна только Мишкина макушка. Я ещё немного потоптал свежий снежок и вернулся назад.

— Холодно, — сказал я. — Ну, сделал математику?

— Сделал, — ответил Мишка. — Задача вот только не получилась.

— Давай вместе посмотрим, — предложил я.

Мы начали искать ошибку и в конце концов совместными усилиями задачу одолели.

— Теперь, — сказал я, — ты мне должен полматематики.

Потом Мишка засел за литературу. Нам было задано сочинение на тему «Моё любимое время года». Так что ему предстояло написать целых два сочинения. Я попытался включить телевизор, но Мишка на меня так зашикал, что пришлось выключить. А я уже, честно говоря, начал изнывать от скуки. Я на цыпочках подошёл к Мишке и заглянул в тетрадь.