Никто мне ничего не обещал - Сергей Минутин

Она сама ничего не понимала, что уж тогда говорить о нас. Мы замыкались и становились спорщиками внутри себя, ибо всё, что выходило из нас наружу, беспощадно подавлялось.

Мы протестовали — нас наказывали. Хорошо хоть не сажали. Эксперимент по взращиванию классовой ненависти ещё продолжался, но на слабых оборотах.

Но нам повезло с уроками литературы. У школьных учителей было несколько палочек–выручалочек. Самая главная «выручалочка» — это, конечно, А. С. Пушкин.

Настоящий, профессиональный литератор может найти в Пушкине основы и начала буквально всему, в том числе и азам педагогической деятельности. Это ведь сам А. С. Пушкин написал: «Нас всех учили понемногу чему–нибудь и как–нибудь». И это высшая педагогическая наука и справедливость. Дети любят тех, кто их не мучает, кто даёт им направление для роста и отпускает их в свободное плавание.

Уроки литературы компенсировали уроки истории, благодаря чему многие из нас не стали истериками. Хотя это удастся не всем. Те, кому не удастся, видимо, придут опять в школу воспитывать других истериков. У кольца ведь нет начала и нет конца.

Мы угодили в стык. Это и счастье, и несчастье одновременно. Счастье ожидания, а несчастье от несбывшихся надежд…».

А в школьном дневнике было написано: «Итак, наш 10 «А» класс. «28 душ, 28 характеров, 28 пауков в банке, 28 знающих всё и не знающих ничего, 28 всё умеющих и не умеющих ничего».

А интересно, что я смогу написать о своих школьных годах лет эдак через тридцать? Наверное, так: «По мере выпадения волос и зубов, скрипа в суставах и увеличения живого «боевого» веса всё больше и больше хочется вспоминать и писать о детстве. О своём детстве. Случается, что люди из детства так никогда и не выходят. Сначала они проживают свою детскую жизнь, а затем живут детской жизнью своих детей, которую омрачает только вынужденная обязанность ходить на работу, ибо дитя надо одевать, кормить, растить, а потом наступает полное счастье — это когда «аист» приносит внуков. Это счастье, когда всё именно так.

В такой жизни разница между своим детством, переросшим в детско–старческий маразм, и детством внуков стирается полностью. Такое завершение жизни можно считать пиком земного счастья, ибо откуда пришли, туда и вернулись, и самое главное — в прежнем, счастливом состоянии. И это без всякой иронии.

А пока, стихи:

Наш класс — единый организм,И наш закон — коллективизм,Привычка есть у нас одна,(Чтоб ни покрышки ей ни дна):Всё делаем колоннами.Организованно стоим,Сидим, поём, едим и спим,И на прогулку мы идём,И за бутылкой в гастроном,Всегда идём, всегда идём колоннами.Давно идём за рядом ряд,А под ногами камни спят,Идём мы словно на парад,Шагаем словно детский сад,Который год уже подряд колоннами.Синхронность наша, чёрт возьми,С ума сведёт меня, поди!Но одному сойти с ума?Нет, ни за что и никогда,Уж лучше все свихнёмся мы колоннами.

Да, колоннами. Чтобы колонну изучить, надо в ней оказаться.

Сергея влекла военная служба. Он хотел стать офицером. Зачем? Он ответить не мог.

— Родину защищать? Слов на этот счёт произносилось много, но рядом не было ни одного человека, кто бы был убеждён в необходимости этого. Все давились в очередях за товарами потенциальных врагов. Кроме того, в учении марксизма — ленинизма ни слова не было ни о Родине, ни о её защите от внешних врагов. В этом учении враги были сплошь классовые, а следовательно — внутренние.

— От армии «откосить»? Пожалуй, да. Зарплаты матери не хватало на взятку военкому.

Можно было дальше не учиться, а сразу пойти на завод. Но рабочий класс уважением уже не пользовался. Круг его жизни был очерчен весьма примитивно: утром гайки, вечером рюмки.

Поступить в институт? Это ещё несколько лет на шее у матери. В этих условиях военное училище было лучшим вариантом.

— Романтика? Он не знал такого слова. Он мог войти в образ литературного героя или полководца. Увлечься его жизнью и увлечь этой жизнью других, но он не считал это романтикой.

Так получалось, что в военной службе его устраивал чисто практический аспект. Лучше военных в стране жили только чиновники и воры, которых уже давно перестали разделять. Всё явно летело ко всем чертям. Стабильность просматривалась только в армии. Выбор был сделан.

Конечно, на выбор оказало влияние и школьное воспитание. Отношение к учёбе учителя выстраивали исходя из того, что если учишься на «двойки» и «тройки», то шагаешь прямо на моторный завод. Там таких неучей ждут. И действительно, там ощущалась острая нехватка рабочей силы. Если учишься на «четыре» и «пять», то институт и далее, как повезёт, но всё равно «не гайки крутить». Это было честно, хоть и цинично.

Поколение Сергея «попало на образование». В этом поколении было полно правдолюбцев и искателей правды. Этому поколению всё–таки ближе был ОБХСС, чем теневой маклер. Гуманитарные педагоги «вывихнули» мозги этому поколению в полном соответствии с задачами партии и правительства. Оно «попало». Пока партийная номенклатура «тащила и тырила» всё, что только могла, их правильно учили. Учили правильно, но научиться понимать что–либо они могли, только читая какой–нибудь самиздат. Там кое–что писали о том, как «падлы» (власть) пожирают «быдло» (народ).

Их учили и воспитывали. В возрасте 15–16 лет всех школьников водили на экскурсии на моторный завод, чтобы они лучше учились.

На моторный завод экскурсии были не популярны. Там работало большинство родителей, и ничего хорошего от встречи с этим заводом дети не ожидали. Моторный завод вызывал в них тихий ужас. Грязные, промасленные полы цехов, по которым можно было кататься, как на коньках. Запах эмульсии и масла. Чёрные промасленные робы рабочих. Видимо, гуманитарные учителя, водя школьников на эти экскурсии, хотели показать в цветах и красках роман А. М.Горького «Мать» и его рабочих. Но несомненно, экскурсии на завод повышали тягу к получению хороших оценок и желанию поступить в ВУЗ.

После такого похода у Сергея родился очередной стишок.

Постойте, погодите,Конвейер остановите,Дайте мне немного отдохнуть.Постойте, погодите,Немного отойдите,Дайте мне побольшеВоздуха глотнуть.Постойте, погодите,Немного помогите,Но сил уж больше нету,Уносят меня в Ад.В аду система та же,Потоком идут трупы,И черти просят Бога:«Останови конвейер».Но Бог мольбам не внемлет,Он счёт ведёт поштучно,И к плану годовомуОпять даёт прирост.А черти изнывают,Исходят черти потом,И с каждым годомПот всё сильней.

Устами младенцев глаголет истина, и это истинная правда. Если бы взрослые прислушивались к тому, что говорят и пишут дети, возможно, Россия не оказывалась бы так часто в полном «дерьме». Не в том «дерьме», о котором обычно говорят: денег нет, грязь кругом, чиновники зажрались. Везде примерно одинаково, и всюду власть никогда о народе не думала, ни до древнего мира, ни после. Дерьмо есть только одно — отсутствие души. А из народа духовный стержень «вышибли» почти полностью. Дети пребывают в тоске не по своей вине. Просто куда ни глянь в прошлое, то Анна Каренина бросается под поезд, то Раскольников бьёт старушку топором по голове, то влюблённая барышня бросается с обрыва в Волгу. В лучшем случае, барышня, как пушкинская Татьяна, страдает от того, что другому отдана, а в худшем — всё тот же общественный гнёт. И «падлы» её, бедную, гнетут, и «быдлы».

Счастливы те дети и их родители, которые никогда и ничего не стремились понять из объясняемого им учителями. Но каким должен быть учитель, который бы смог ребёнку на совершенно противоположных примерах объяснить истину, чтобы дитя сделало выбор между обрывом, рельсами, топором и ответом: «А пошли вы все….». Конечно, такой учитель должен быть великим.

Сергей пытался понять.

Его дневник пестрил стихами своими и чужими:

Когда поэты наших дней,Вдруг оборзев от впечатлений,Готовы настрочить томаСвоих неискренних творений,Когда под гром рукоплесканий,Под вопли дикие толпыТеряют головы другие,Вновь, как и прежде, скромен ты.О, светоч мудрости!О, скромности светило!О, гений чистоты!Не зря тебя Земля растила,Ты лучше всех,Ты, это Ты.Конечно, скромен ты,И это вслух не скажешь,Но, буду я кричать,Неведомый твой друг,Пускай ты даже вида не покажешь,Но все поймут, кто лучше всех вокруг.А если не поймут?Народу волю дай!Он пустит по ветру останки наши,Творения сожжёт в костре святом,А пепел выбросит в парашу.Я появился, чтоб в строю единомНе дать цивилизации заглохнуть,Но не родился я таким кретином,Чтоб просто за неё подохнуть.И в зеркалах, и в окнах, и в водеСвоё я отраженье вижу всюду.Я есть и там, и тут, я есть везде,Я был всегда, я есть, всегда я буду.А без меня цветы бы не цвели,Икру бы не метала рыба,Я соль, я просто пуп Земли,Все люди — пыль, а я над ними — глыба.Я и в микроструктурах бытияСвоею мыслью воплощён извечно,В номенклатурном состоянье я,Застыл, как памятник, навечно.Пока живу я, цело мирозданье,Галактики летят куда попало,Весь этот мир лишь рук моих создание,И для простора мне Вселенной мало.И как бы люди жили без меня?Мгновенно б встало производство,Не стало бы ни хлеба, ни тряпья,Ни плановых процентов роста.Но я живу, свои следыНа Гималаях я оставил,Я Атлантиду утопил,На Пасхе чучел понаставил…

Время шло, он окончил школу и поехал из маленького волжского городка на Урал поступать в военное училищё. С поступлением в училище особых проблем для него не должно было быть. В науках он хоть и не дерзал, но все экзаменационные предметы знал на твёрдые «четвёрки». Он уверенно набирал проходной балл. Но чем ближе была мандатная комиссия, тем понятнее становилось, что это не главное. Многие абитуриенты, ещё не сдав ни одного экзамена, знали, что они уже курсанты. Это были многочисленные внуки ветеранов Великой Отечественной войны, конечно, ветеранов живых, которые и привезли в училище своих внуков. Не менее многочисленными были и ряды детей действующих офицеров. Эти ребята были веселы и утешали «залётных» провинциалов частушками на тему: «хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь…».