Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. Учебное пособие - Ю. Ольсевич

Восстание в Будапеште в 1956 г. и мятеж рабочих в Новочеркасске в 1961 г. подтолкнули консолидацию партбюрократии против Н. С. Хрущева. Со своей стороны, к новому раунду антибюрократической встряски готовился и Хрущев (о чем свидетельствовала не только подготовка новой Конституции, но и, в частности, полупубличное чтение в 1963 г. на его сочинской даче сокрушительной сатиры Твардовского «Василий Теркин на том свете», направленной прежде всего против партаппарата и КГБ и сразу же опубликованной в официозных «Известиях»).

До этого Хрущев трижды вступал в решающие схватки с верхушкой бюрократии – в 1954, 1957 и 1961 гг. и трижды выходил победителем. Но осенью 1964 г. он был свергнут сплоченной хунтой партбюрократов и генералов во главе с Л. И. Брежневым. Последовала ликвидация совнархозов и реставрация отраслевой министерской и территориальной партаппаратной системы управления, а частично и функций репрессивных органов. Однако сдвиг, который был осуществлен Хрущевым еще в 1950-е годы – перемещение центра экономической власти из Совета министров в аппарат ЦК КПСС был сохранен.

Провал реформ Хрущева показал, что госсоциализм и власть бюрократии неотделимы друг от друга, и в этом отношении правы оказались либеральные критики социализма – Л. Мизес и Ф. Хайек. Вместе с тем реформы Хрущева расшатали и частично подорвали бюрократическую систему, они содействовали тому неформальному процессу переоценки ценностей, сдвигу в приоритетах, который происходил в массовом сознании со времени окончания Второй мировой войны. Возврата к жесткой централизации уже быть не могло, и сама бюрократия искала новые формы и методы управления экономикой, в ней обнаружился раскол.

В бюрократизированном обществе раскол в правящей элите проявляется в столкновении интересов и позиций ведомств и их «блоков». В СССР это было различие позиций партгосаппарата, ВПК, карательных структур, верхушки хозяйственного управления, аграрного «лобби», наиболее мощных региональных элит. Благодаря этим различиям и могли в условиях тотальной цензуры существовать и развиваться взаимоисключающие теоретические концепции.

Уже в условиях реформы Хрущева проявился кризис официальной «политэкономии социализма», ее раскол на противоборствующие течения. Потенциальная возможность такого кризиса заключалась в противоречивой природе самой экономической системы госсоциализма. Эту систему нельзя сводить к «вертикальным» командным связям, которые составляли лишь верхнюю часть пирамиды; основанием же служили товарно-денежные связи между предприятиями, между ними и населением. Разумеется, эти «горизонтальные» связи регулировались (и деформировались) плановыми заданиями, ценами и другими нормативами, устанавливаемыми «сверху». Однако нельзя забывать, что и само планирование было весьма жестко ограничено теми параметрами, которые диктовались условиями «горизонтального» оборота товаров и услуг; издержками, технологией, отраслевыми и территориальными пропорциями и др. Централизованное давление на предприятия с целью понизить издержки, капиталоемкость, повысить качество продукции было малоэффективным. Фактически центральные органы при составлении плана были «свободны» принимать решения лишь в отношении инвестиционного фонда да и то за вычетом средств необходимых для возмещения износа оборудования и увеличения запасов. Не случайно уже сразу после создания основ экономики госсоциализма в конце 1930-х годов сами «вожди» заговорили о действии в ней «объективных законов» и что особенно интересно «закона стоимости».

В 1960-е годы в рамках «политэкономии социализма» сформировались враждующие позиции – «антитоварников» и «товарников». Первые, полагая, что социализм несовместим с рынком, а товарно-денежный обмен лишь расшатывает социализм и препятствует переходу к высшей фазе – коммунизму, выступали за постепенное свертывание этого обмена (как это и намечал Сталин в 1951 г. в работе «Экономические проблемы социализма в СССР»), Вторые же считали социализм формой товарного производства и выступали за длительную фазу сосуществования директивного плана и рынка. Существовала и третья компромиссная и весьма расплывчатая позиция согласно которой социалистическое производство товарным не является но имеется «товарное производство при социализме». Иначе говоря товарное производство допускается на определенных этапах и в определенных сферах социалистической экономики.

Необходимо сказать и о концепциях рыночного социализма, получивших в этот период некоторое распространение в СССР и также свидетельствовавших о кризисе официальной теории. Один вариант этой концепции, явно отражавший опыт Югославии в этой сфере, а также частично опыт реформ Я. Кадара в Венгрии, допускал мелкую частную собственность и собственность трудовых коллективов на предприятия, рыночную конкуренцию, замену директивного плана индикативным. (Некое подобие этого варианта явилось «победителем на час» в СССР в 1987–1990 гг.)

Другой вариант явно был инспирирован неоклассическими экономико-математическими работами Э. Бароне и В. Парето по теоретическому моделированию централизованной экономики. Согласно концепции «оптимального плана» директивное планирование сохраняется, но оно должно базироваться на ценах и других параметрах, математически вычисленных по правилам, приближенным к тем, которые действуют на свободном, конкурентном рынке. Тем самым «физический» рынок заменяется «кибернетическим» а предприятия ставятся в условия «виртуальной конкуренции» но с реальными финансовыми последствиями.

Интересно отметить два обстоятельства. Во-первых, исследования по оптимальному планированию в СССР и на Западе рассматривались как весьма прогрессивные, однако политэкономически они были близки позициям «антитоварников», поскольку не затрагивали ни директивности плана, ни государственной собственности на предприятия. Во-вторых, именно эти исследования были частично использованы для совершенствования методологии директивного планирования и системы централизованного снабжения в 1970–80-х годах.

В начале 1960-х годов не только большинство экономистов СССР и Восточной Европы, но и все возраставшее число хозяйственных руководителей были склонны считать, что социалистическому производству следует придать, наконец, товарный характер. Что это означало на практике?

Реформу премьера Н. Косыгина, начатую с 1965 г., можно охарактеризовать как попытку, направленную в конечном счете на соединение директивного плана с рыночным механизмом. Эта реформа делила продукцию промышленных предприятий на две части: одна часть подчинялась директивному госзаказу и реализовалась адресно по плановым ценам; другая часть продукции выпускалась и продавалась на основе договоров, свободно заключаемых между поставщиками и заказчиками. Предприятия получили право свободно продавать другим предприятиям (но не физическим лицам) излишние запасы и оборудование. Основным показателем результатов работы предприятия становилась прибыль (вместо объема выпуска, как было раньше).

За счет прибыли формировались фонды предприятия: фонд развития производства, фонд социального развития и фонд материального поощрения. В результате на поэтапно реформируемых группах предприятий ускорилась модернизация, развернулось строительство жилья, детских садов, спорткомплексов, поликлиник и других социальных объектов, существенно возросла зарплата Это были явные шаги от государственного социализма к рыночному социализму. Впервые в СССР предприятия были признаны самостоятельными субъектами со своими экономическими интересами.

При этом сохранялся общий обязательный план выпуска, под который по твердым (как правило, заниженным) ценам выделялись «фондируемые» ресурсы – металл, топливо, электроэнергия и т. д. Поэтому сразу же возникли конфликты между, с одной стороны, предприятиями, заинтересованными в использовании возможно большей части этих ресурсов для производства прибыльной «договорной» продукции, и, с другой стороны, Госпланом и министерствами, стремившимися максимально расширить рамки госзаказа. В свою очередь, Минфин за которым стоял ненасытный ВПК успешно боролся за конфискацию «чрезмерной» прибыли предприятий а министры и вся верхушка бюрократии не скрывали зависти к высокой зарплате их директоров. По мере продвижения реформы ситуация вокруг нее и лично Косыгина не сглаживалась а накалялась даже в Политбюро ЦК раздавались голоса что «реформа нам не нужна».

Реформа в СССР стимулировала еще более радикальную рыночную реформу в Чехословакии (связанную с именем экономиста Ота Шика). За ней последовала «бархатная революция» 1968 г. в Праге, провозгласившая целью построение «социализма с человеческим лицом», подавленная войсками Варшавского договора. И снова напуганная бюрократия СССР реформу в стране постепенно и скрытно свернула, вернувшись, по существу к «одноколейной» системе директивного плана, означавшей полное «огосударствление» экономики. Темпы роста и эффективность хозяйства повысившиеся в годы реформы (1966–1970) затем стали снижаться.