Сталь и шелк. Акт первый - Алиса Рудницкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так странно… Я чувствовала себя совершенно обычно, разве что в теле имелась непривычная легкость. Происходящее походило на странную игру в переодеванием, только не в чужую одежду, а в чужой облик. Мне как-то безумно захотелось стащить с себя эту бабушкину сорочку, закрывающую все, что можно, осмотреть себя полностью, но легкий стук в дверь развеил наваждение.
– Молодая госпожа… – в комнату вошел незнакомый старик в ливрее. – О, вы уже проснулись.
Я не успела ничего ответить, как следом за стариком в комнату просочились невзрачные девицы в одинаковых серых платьях и принялись меня обхаживать. Без лишних слов потащили, как безвольную куклу, умываться, причесываться, одеваться. Старик что-то бормотал про занятия.
А начинала терять терпение.
Ладно, допустим, это не сон. Допустим Абигейл, невинная аристократка из другого мира, действительно существует. И я сейчас в ее теле. А она тогда где? В моем что ли? Надеюсь, сообразит погулять с Фраем, покормить его...
Ррр, что за бред тут происходит?
Одна служанка дернула меня за волосы, заплетая что-то замысловатое. И дернула так больно, что я не сдержала ругательства. Видимо, брань из уст премилой Эби была чем-то из ряда вон выходящим. Все вокруг меня замерли и замолкли.
– Простите, госпожа, – испугано покаялась служанка.
– С вами все хорошо, молодая госпожа? – насторожено спросил старик-дворецкий.
– Госпожа... – еще одна служанка держала в руках корсет и чего-то ожидала.
Достали со своей госпожой!
Прости, Эби, что порчу тебе репутацию, но я на такое не подписывалась.
– Это я не одену! – я ткнула пальцем к корсет. Видела в фильмах, какая эта штука неудобная, не хотелось мне в обморок грохнуться от нехватки воздуха. А еще к корсету прилагаются тяжелые пышные юбки – знаю, знаю. Красота красотой, но комфорт я всегда больше ценила. – Дайте мне просто какое-нибудь… подходящее для прогулки платье.
Выполнять распоряжение госпожи внезапно никто не спешил. Слуги только встревоженно переглядывалась.
– Может, позвать вашу матушку, молодая госпожа? – аккуратно поинтересовался дворецкий.
Видеться чужой матушкой не хотелось. А если она почувствует, что в теле ее дочери кто-то совершенно другой? Запрет еще и вызовет каких-нибудь экзорцистов. По рассказам Эби, мать ее была женщиной холодной и довольно жесткой, видела в дочери только товар, собственноручно сделанный к тому же. А если этот товар окажется испорчен? Боюсь, в этом случае ничего хорошего меня не ждет и надо сбавить обороты…
– Нет-нет, не стоит ее беспокоить по пустякам, – голос казался совсем чужим, словно хрустальные колокольчики звенели. Эби всегда говорила очень тихо и вежливо, надо и мне постараться. – Я не очень хорошо себя чувствую. Приснился страшный, очень страшный сон, и… мне бы очень хотелось перед занятиями прогуляться на свежем воздухе.
Горе-оправдание всех удовлетворило.
Девицы, охая и ахая, побежали открывать окна, а дворецкий даже сочувственно покачал головой.
– Должно быть, вчерашний визит господина Хоука растревожил ваш сон.
Будто бы я знаю, кто такой этот Хоук! Но на всякий случай все же печально кивнула.
Принесенное платье удобным не выглядело хотя бы потому, что было светло-голубым и кружевным. Такое страшно носить – вдруг измажешь или порвешь, чуть зацепившись за что. Благо, никаких кринолинов - лишь легкая юбука в пол. Тонкая ткань красиво и невинно облегало стройное тело – я даже залюбовалась. Эби выглядела словно очаровательная юная леди из картин девятнадцатого века..
Одна из служанок повела меня, чуть ли не под руку, на улицу. Я изо всех сил имитировала слабость и жажду вырваться, наконец, из душных комнат. Краем уха я услышала что-то про доктора и забеспокоилась – не переборщила ли? Эти слуги тревожатся на ровном месте.
По дороге я украдкой рассматривала поместье. Такую красоту только в фильмах и музеях видела. Хотя на мой вкус дом был слишком строгим и холодным, жить бы здесь мне не хотелось, но богатство интерьера впечатляло. А вот сад я уже не рассматривала – сад как сад: зеленые лужайки, старое кряжистое дерево у дома да чахлые розовые кустики. Я больше думала о том, что делать дальше.
Жить жизнью Эби?
Хах, да ведь этого я и хотела. Безделье, всякие увлечения – танцы, на которые вечно не хватало времени дома, рисование, скрипка. Да, забавно было бы научится играть на скрипке. Вот только Эби давно должна была уметь это делать. И всякие кникенсы-реверансы, о которых я имела смутное представление. Тут полный дом народу: и слуги, и учителя, и родители, в конце концов. Сразу раскусят. Если бы я была уверена, что засну, а проснувшись вновь окажусь на своем месте в своем теле – может быть и развлеклась бы немного. Но вдруг я тут навсегда застряла?
А еще Эби говорила о женихе. Замуж я точно не хотела – плавали, знаем. К тому же в обществе, где о равноправии полов и не слышали, такая перспектива выглядела вообще безрадостно.
И что мне тут, в этом отсталом мире делать? Будь я парнем, замутила бы какой бизнес – человек из двадцать первого века массу преимуществ имеет. Но с личиком Эби это сложно. Кто станет воспринимать всерьез такую куколку?
И все-таки я размечталась о прекрасном будущем в новом мире. Как стану той, что перевернет представление о женщинах…
Да уж, не зря Кеша ласково называл меня феминисткой.
Я должна была думать о возвращении домой, в свое родное тело, но… Это же такое приключение! Попаданство, как в глупых книжках, что читали девчонки из отдела. Может меня сюда переместили высшие силы мир спасать?
Погрузившись в свои мысли, я не заметила приближения высокой, красивой женщины в белоснежном платье. Она явно была здесь хозяйкой – это читалось во всем ее облике.
– Абигейл, – холодно поприветствовала она меня. – Арчи сказал, что тебе дурно. И вижу он был прав. Ты сама на себя не похожа. Ты на утренней прогулке, а не на параде: что за осанка, что за шаг? Еще и гримасничаешь. Ты чем-то отравилась? Думала, то злосчастное пирожное обойдется без последствий. Что подумает о тебе Уильям Хоук?
Я опешила от такого наезда.
Ничего себе мамочка у Эби! Да она хуже Лысого! Тут что, даже сладкого попробовать нельзя? Неудивительно, что бедная девушка так мечтала все изменить.
– Ах,
