Планета - Евгений Гришковец

Но я ведь не могу об этом всерьез мечтать. Потому что я даже на лошади ездить не умею. Но зато я могу надеяться, что можно спастись от любви, если ехать по бесконечному американскому хайвею, ехать, не встречая ничего на своем пути, ехать, конечно же, в Лас-Вегас. И тогда есть надежда уехать от любви. Потому что очень много американцев, судя по их фильмам, едут по Америке, и им не до любви… им хорошо. Но, конечно же, нужно ехать на большой американской машине… и непременно по Америке.

(В этот момент мужчина садиться на край комнаты, и оказывается за окном. Окно немного опускается вниз, и он сидит за окном, как в автомобиле. Звучит музыка, мужчина изображает, что едет за рулем.)

Мужчина продолжает:

И впереди будет только дорога, а по бокам пустыня. И будет казаться, что ты едешь медленно, потому что в американских машинах скорость обозначена в милях. И на спидометре будет восемьдесят миль в час. Будет казаться, что едешь медленно, а на самом-то деле сто пятьдесят километров. И можно ехать по какому-нибудь штату… А какие я знаю американские штаты? Айдахо, Вайоминг, Колорадо, Массачусетс, Техас… Да не важно, по какому штату ехать. Все равно приедешь в Лас-Вегас. И по дороге встретиться только маленькая заправочная станция. Но ты посмотришь — бензина достаточно, и поедешь дальше. И можно въехать в дождь.

(В этот момент по окну начинает струиться вода.)

Но это не страшно.

(В этот момент на окне начинают работать автомобильные «дворники»)

Мужчина продолжает:

В американских фильмах дождь всегда теплый, и какой-то синий. Поэтому можно мчаться через дождь… А вот там… где-то справа, светиться неоновой вывеской какой-нибудь маленький мотель с каким-нибудь названием… «Яблочный пирог», или «Спелая вишня». И там, конечно же, ждет блондинка! Такая блондинка, которая в Америке была бы вполне достаточна… Но ты проезжаешь мимо, и даже добавляешь газа. А на рассвете ты обязательно въедешь в Лас-Вегас. И въедешь сразу в центр. Потому у Лас-Вегаса есть только центр. Невозможно себе представить, чтобы у Лас-Вегаса были окраины или спальные районы. Как можно себе представить спальные районы или окраины Лас-Вегаса? Точно так же, как невозможно представить, как Супермен или Бэтмен писает или какает. Да у них нет этих органов! Вы видели, чтобы у них на комбинезонах были молнии, ну, в смысле… застежки?

Можно ехать, конечно, и по родной стране, тут тоже длинные дороги. Но здесь ты все знаешь, здесь будет все не так. И дождь будет серый и холодный. Да-да, ты знаешь, что будешь ехать, ехать, будут попадаться какие-то деревни со старухами возле магазинов. Потом пойдут дачные поселки, потом какие-то склады, овощные базы, полуразрушенные фабрики или комбинаты, придется обгонять грязные, гремучие, обдающие тебя черным дымом грузовики. И вот еще чуть-чуть… и начнутся спальные кварталы города Челябинска… или Омска. Но даже если ты не был ни разу в Челябинске или Омске, а побывал в Перми, или живешь в Новокузнецке… ты знаешь ВСЕ и про Челябинск, и про Омск… Подробно! И тут надежды нет. Здесь есть много-много всего. Много усталых людей… Но нет того, что нужно тебе… Нет спасения…Но в этот момент ты, как правило, просыпаешься. Потому что ты уже проехал всю Америку насквозь, и все равно приехал в свой родной город. И наступает утро.

(Окно поднимается вверх, и комната становится похожа на приподнятую маленькую сцену. Мужчина гасит «звезды».)

Продолжает:

И утро наступает в Европе. Утро освещает бесконечные поля, которые похожи на квадратики и треугольнички, и во всех маленьких городах и деревнях стоят остренькие церкви, и на этих церквях звякают колокола. А между этими городками, деревнями лежат извилистые дороги, и кто-то едет на своей машине по этой извилистой дороге. Это вы. И на эту дорогу, как бусинки на ниточку, нанизаны двадцать пять городков. И вот этот человек въезжает в один из этих городов, и при въезде читает на табличке название этого города. А через три минуты он читает это же название, но только перечеркнутое красно полосой. Потому что город закончился. Потому что в этом городе одна улица, остренькая церковь, муниципалитет с флагом, школа, кладбище, и кафе. И на улице возле кафе, за столиком, сидит человек. Он здесь живет. Он пьет свою дневную кружку пива и смотрит на дорогу. А по дороге едете вы. И пока он пил кружку пива, мимо него проехало двадцать пять автомобилей. И вы за день проехали двадцать пять городков, и получается, что ни он сидит, и не вы едете, а на самом деле, вы оба движетесь навстречу друг другу с одинаковой скоростью. И этот человек пьет пиво с серьезным лицом. Потому что он находит много смысла, достоинства, и даже гордости, в том, чтобы жить в этот городке, и никуда не дергаться. А вы находите много смысла, достоинства, и гордости, в том, чтобы мотаться на своей машине, и поэтому тоже едете с очень серьезным лицом.

И еще по этим дорогам мчатся большие грузовики, в которых сидят большие серьезные мужики. У этих мужиков большие усталые руки, усталые глаза и спины. Они гордятся своими грузовиками, и тем, какую они важную и нужную работу делают. И все дороги им знакомы. И в каком-то привычном месте кто-то из них берет себе проститутку в кабину, и делает с ней все с очень серьезным лицом. Да и проститутка тоже не шутит. И все это очень важно. И они везут из одного города в другой что-то совершенно необходимое. Допустим, в одном городке выращивают отличную брюссельскую капусту, а в другом городке отличную картошку. Вот они привозят туда брюссельскую капусту, выгружают, загружают картошку, и везут ее еще куда-нибудь. И это — очень нужное дело. И они хорошие мужики. Но кто-нибудь им бы сказал: «Сделайте свои рожи немножко попроще, не надо с такими лицами ездить!» И мне бы кто-нибудь подсказал то же самое, и всем бы, наверное, стало лучше.

(Мужчина уходит в глубину комнаты. На авансцену выходит женщина, садится, и обращается непосредственно к зрителям.)

Женщина:

Как же странно иногда бывает в жизни. Ты живешь, живешь какой-то обычной жизнью, и друг в ней появляется человек. Мужчина. Точнее, сначала ты появилась в его жизни. А ты сама его сначала не заметила. Но он появился, и ты его увидела каким-то боковым зрением, точнее, даже не самого, а какой-то силуэт, и не придала этому значения. Но постепенно этот силуэт становился все отчетливее, определеннее, и вот ты видишь перед собой конкретного мужчину. А ты, конечно, до этого мечтала о том, что кто-то в твоей жизни появится, и у тебя не было никаких сомнений, что ты достойна счастья. Но этот конкретный, определенный мужчина не имел ничего общего с тем прекрасным, размытым образом, который ты себе рисовала. И вот ты смотришь на этого мужчину, и думаешь — нет, это совсем не то, что тебе нужно. Но этот мужчина делает так много усилий, чтобы стать ближе к тебе, он так настойчиво пытается ворваться в твою жизнь, его становится так много. Он везде. Он встречает тебя после работы, поджидает где-нибудь, провожает, постоянно звонит, что-то говорит или молчит в трубку, и ты понимаешь, что это он. И оттого, что его так много ты даже боишься включить телевизор, потому что думаешь — вот включишь телевизор, и он там появится.

Но однажды, сидя с друзьями в кафе, ты вдруг подумаешь: вот интересно, а где сейчас этот человек, и почему он сегодня ни разу не позвонил? А потом подумаешь — ой, а почему я об этом подумала? И как только ты об этом подумала, через некоторое время ты понимаешь, что ты вообще ни о чем другом думать не можешь. И весь твой мир, в котором было так много друзей, всяких интересов, сужается до этого человека. И все! Тебе остается только сделать шаг навстречу этому человеку, и ты делаешь этот шаг… И становишься такой счастливой. И думаешь — а почему я раньше-то не делала этот шаг, чтобы быть такой счастливой? Но это состояние длится совсем не долго. Потому что ты смотришь на этого мужчину, и вдруг видишь: а он успокоился! И он успокоился не потому, что он добился тебя, и ты ему больше не нужна. Ты ему очень нужна. Но он просто успокоился, и может дальше жить спокойно. Но тебя-то это не устраивает. Ты хотела совсем не этого. Ты не можешь точно сказать, чего именно ты хотела, но точно не этого. И ты начинаешь устраивать провокации — хватать чемодан, уходить, чтобы тебя останавливали, чтобы на некоторое время вернуть то, что было вначале, чтобы вернулась, хоть ненадолго, та острота и трепет. И тебя останавливают, возвращают… А потом перестают останавливать, и ты возвращаешься сама. И все это ужасно, нечестно, но может длиться очень долго. Очень долго…

Но в одно прекрасное утро ты просыпаешься, и вдруг понимаешь: «А я свободна, все кончилось…» И постепенно снова возвращается интерес к жизни, ты обнаруживаешь, что в мире есть много прекрасных вещей: вкусная еда, интересное кино, книги. Возвращаются друзья. И жизнь прекрасна! И в ней много-много счастья. И много приятного. Конечно, не такого прекрасного и сильного, как любовь, но все-таки. И ты живешь. Но, правда, с этого момента ты живешь очень, очень осторожно. Чтобы опять, не дай Бог, не сорваться в это переживание и боль. Живешь осторожно, осторожно… Но продолжаешь чего-то ждать… надеяться.