Морганы. Династия крупнейших олигархов - Льюис Кори

Родившийся в 1785 году, Джон Пирпонт работал преподавателем академии, частным учителем, адвокатом и торговцем. Склонный к церковной деятельности, в 1819 году он служил священником, приняв предложение стать пастором в церкви на Холлис-стрит в Бостоне. Пирпонт считался одним из ведущих деятелей унитарной церкви и одним из самых активных основателей Американской ассоциации унитариев.

Этот человек был не только священником, но и социальным бунтарем. Объединявшую в себе библейский аскетизм, праведное негодование и моральную строгость, религию Джона Пирпонта смягчали гуманитарные стремления к совершенствованию общества. Пирпонт настаивал на том, что «христианский священник должен работать в самой гуще сообщества». Хотя он и был воспитан на постулате «Так повелел Господь», его бунтарство определялось современными социальными условиями и устремлениями, господствовавшими в Новой Англии перед Гражданской войной.

Эта волна социального и гуманитарного протеста явилась продуктом индустриальной революции, которая особенно активно прокатилась по Новой Англии. Под давлением развивающегося капитализма рушились старые учреждения, классовые привилегии и идеалы. Старая коммерческая аристократия приходила в упадок, и к 1834 году примерно восемьдесят пять процентов бостонских торговцев уже были связаны с производственными предприятиями. Рост благосостояния фермеров и рабочих происходил значительно медленнее, чем накопление богатств владельцами фабрик и их торговыми партнерами, что лишь углубляло экономическое и социальное неравенство. Рабочие на производстве угнетались, их социальное положение ухудшалось, они жаловались на «низкую оценку их полезного труда» со стороны богатеев. Стали появляться профсоюзы, организовывались забастовки, а независимые профсоюзы начали проводить политические акции, которые сотрясали денежную и культурную аристократию своими требованиями избирательного права, бесплатных государственных школ (которые клеймились как «антиамериканские» и как угроза республике). Сельское хозяйство теряло прибыльность, фермы пустели, а миграция на Запад резко снизила численность исконного населения Новой Англии. Вместе с тем приток новых иммигрантов обеспечивал сырьевой материал для фабричной системы. Этих иммигрантов, в большинстве случаев ирландцев и немцев, презирали так же, как впоследствии их наследники презирали иммигрантов из Южной Европы, а их радикальные идеи эгалитарной демократии лишь подогревали эту ненависть. На фронтире под руководством президента Эндрю Джексона зрела новая демократия независимых и презирающих привилегии людей пионеров Запада. Старый порядок разваливался, а новый находился еще на стадии формирования.

Вызванные этими социальными переменами страдания, негодование и нестабильность вызывали протесты, надежды на золотой век и возрождение гуманизма. В туманной зоне, образовавшейся между старым и новым порядками, процветали реформистские движения и романтический энтузиазм. В результате получался коктейль из реакционного и прогрессивного противления новому положению вещей. Нежная унитарная меланхолия некоторое время оплакивала старый привычный порядок, а потом слилась с новым, поддерживая протест против социальной несправедливости, мечты об утопическом социализме, надежды на восстановление прежнего социального равновесия, трансцедентальную философию, профсоюзы и их акции, а также активное движение против рабства Уильяма Ллойда Гаррисона и других агитаторов. Джеймс Расселл Лоуэлл так выразил эти бунтарские настроения: «Правда всегда оказывается на эшафоте, а Неправда – на троне, и все же именно этот эшафот и определяет будущее».

Социальные живительные силы бродили в массах, и в Джоне Пирпонте среди прочих. Но большинство все же не считало, что нищета, вызванная индустриальной революцией, оправдана получаемыми прибылями. Условия труда на заводах были плохими, просто ужасными, но общественное мнение того времени продолжало оправдывать сложившуюся ситуацию, к примеру, бывало мнение, что «принципы нашей религии слишком глубоко связаны с землей, чтобы следовать курсом политики, которая может привести либо к порокам, либо к невежеству. Хорошо известно, что ни в какой другой части мира моральные принципы не распространены так широко, как в конкретной части нашей республики, где наиболее широко превалирует производственная система».

Такое услужливое, сентиментальное безразличие раздражало Пирпонта. Он не тосковал о прошлом, его больше беспокоили настоящее и будущее. Пламенно и непреклонно он проповедовал слово Божье в условиях социальной борьбы. Кафедра стала для него трибуной. Пирпонт говорил: «Столь многие, даже из духовного сословия, живут ради плоти, заботясь только о плоти, и лишь сравнительно немногие живут духовно, заботясь о духовном… Осмелимся ли мы честно признать, сколь много мы служим Богу, а сколь – мамоне?»

В своей проповеди о воображаемой дискуссии между новообращенными и апостолом, который возражал против сжигания ефесянских книг, Джон Пирпонт категорически отвергал идею о том, что права собственности находятся выше самой жизни и прогресса: «Формы этого мира ушли в небытие, а с ними должны уйти и занятия, которые зависят от этих форм… Все те, кто в какое-то время был связан с существующим положением вещей, когда этот порядок меняется к лучшему, должны уступать место тем, кто несет это улучшение, либо сами должны поддержать то, что есть лучшее… Смогла бы даже хваленая римская правота прислушаться к требованиям друидского священника не вмешиваться в его дела?.. Когда торговцы всей земли будут рыдать, потому что больше никто не покупает произведенные их рабами товары, что произойдет с теми, кто в настоящее время так затейливо сплетает поводок для раба?.. Пусть также и ремесленники трясутся за свое ремесло, когда низвергаются боги, которым их ремесло призвано служить!.. Жизнь человека, его обязанности и его испытания постоянно изменяются вместе с условиями человеческой жизни. Но при этом моральные принципы правления Бога и правила, по которым измеряется наш долг, остаются такими же неизменными, как и сам Господь».

Социальное кредо в этих библейских образах просто и прямолинейно: вы не можете замкнуться в своем бизнесе, если он служит человечеству.

Одна из реформ, на которых настаивал Дж. Пирпонт, сводилась к отмене тюремного заключения за долги. Этот жестокий закон висел дамокловым мечом над бедняками. Профсоюзные организации осуждали его «как закон, который приравнивает бедность к преступлению» и как «отголосок феодальной системы». Ежегодно в Соединенных Штатах за долги попадали в тюрьму в среднем семьдесят пять тысяч человек, в одном только Бостоне – тысяча четыреста. Половина этих тюремных сроков давалась за долги менее чем в двадцать долларов. В Бостоне слепой человек, содержавший семью, попал в тюрьму за долг в шесть долларов, в Сейлеме ветеран Банкер-Хилла – всего за несколько долларов, а одна вдова в Провиденсе – за шестьдесят восемь центов. Ее посадил в тюрьму человек, при спасении собственности которого на пожаре ее муж лишился жизни. Непорядочность этого закона возмущала Пирпонта, и его осуждающие выступления были частыми и яростными.

Другая проблема была связана с воздержанием. Подход Пирпонта был скорее общественным, чем личным, а его обличения направлены главным образом против использования спиртных напитков в целях бизнеса. Он настаивал на воздержании, а не на запрете. Вино стояло и на его столе. Но поскольку спиртное было определенной моральной, экономической и политической силой в Новой Англии, то выступления Пирпонта вызывали враждебность со стороны сильных мира сего.

В те времена проблема рабства стояла довольно остро, и Джон Пирпонт стал ярым аболиционистом, активным организатором Американского общества борьбы с рабством, он был другом Гаррисона и часто писал в журнал «Либерейтор». Проблема рабства разжигала страсти во всей стране, и Пирпонт решительно проповедовал противостояние этому великому злу. Тем не менее Новая Англия склонялась скорее к рабству, чем к беспорядкам, несмотря на то что ее лучшие представители ратовали за его отмену. Денежная и культурная аристократия процветала и блаженствовала: «Оставьте нас в покое!» Более того, от рабства в значительной степени зависело колониальное благосостояние Новой Англии, и многие торговцы все еще получали большие доходы от контрабанды «черного золота». Аристократы Кембриджа строили свои особняки на доходы от рабовладельческих плантаций Вест-Индии. Более того, работа прядильных фабрик также зависела от южного хлопка, и поэтому промышленники также не желали противостоять рабству и почти единодушно выступали против борцов с ним. Этот неразрешимый конфликт оставался неразрешимым только в голове весьма недальновидных радикалов.