По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла - Генри Мортон

После долгих и слезливых проводов, которые благодаря усилиям Хью все же завершились смехом, Ральф и его невеста уселись в экипаж, и пара гнедых резво понеслась прочь. Несколько минут молодые ехали молча, прислушиваясь к перезвону бубенцов. Затем Ральф привлек к себе Флоренс и произнес: «И все же, что ни говори, дорогая, а во всем есть своя светлая сторона. Если бы не та роковая ошибка моей матери, я бы никогда не оказался в Англии и не познакомился с моей несравненной Флоренс…»

В чем именно заключалась роковая ошибка, мне так и не суждено было узнать, поскольку в тот самый миг дверь отворилась, и вошла моя добрая хозяйка с подносом.

За обедом я поглядывал в маленькое окошко, выходившее на главную дорогу. На улице порывами дул ветер: он трепал цветы, произраставшие в специальных ящиках на подоконнике, и веточка герани постоянно колотилась в оконное стекло. Я смотрел на нее и спрашивал себя: неужели все это происходит всего в нескольких часах езды от Лондона? Мне удалось это сделать: я вырвался из большого пыльного города и теперь свободен! Вокруг расстилались зеленеющие поля, и я был волен исследовать эту волшебную землю…

«Трудно поверить, — думал я, аккуратно очищая яйцо, — что в это самое мгновение на Ладгейт-серкус, как всегда, толпится народ. Полицейский размахивает жезлом, пытаясь хоть на минуту остановить уличное движение. А сотни человеческих особей — мужчин и женщин — нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, дожидаясь возможности безопасно пересечь улицу. Между ними, конечно же, шныряют мальчишки-газетчики, выкрикивая на ходу последние сногсшибательные новости!»

Я раскурил свою трубку и неторопливо вышел в холл. Увидел через открытую дверь, как хозяйка дома пересекает двор, неся в руке тяжелую бадейку. Я поспешил к ней на помощь, и женщина нехотя отдала мне ведро — видно было, что она привыкла все делать сама. Мы вместе подошли к хлеву и здесь стали свидетелями великолепного зрелища: огромная берн-джонсовская свиноматка только-только благополучно разрешилась от бремени. Она лежала на боку на освещенном солнцем полу, а к соскам ее уже успели присосаться с десяток розовых поросят. Они казались совсем крохотными — не больше новорожденных котят, — но уже энергично пихались и сучили ножками, демонстрируя всемерную готовность вступить в великую схватку за жизнь. Тем временем новоявленная мамаша заслышала звяканье ведра, и эти знакомые звуки вывели ее из состояния блаженной истомы. Свинья издала предостерегающее хрюканье и поднялась на ноги, скинув с себя свое многочисленное семейство. Голодные поросята запищали, засуетились; на соломенной подстилке моментально возникла настоящая куча-мала — какая случилась бы, если бы в разгар званого обеда стол с яствами вдруг снялся с места и покинул зал.

— Сдается мне, персик уж скоро зацветет, — сказала женщина.

— Непременно, — согласился я. — Если еще недельку продержится такая солнечная погода…

— В наших краях он всегда зацветает первым, — сообщила хозяйка.

Я оглянулся по сторонам. Ветви боярышника уже украсились традиционным «хлебом с сыром»[1]; над поверхностью журчащих ручейков показались молодые ростки тростника. В маленьком дворике разгуливала наседка с цыплятами, она расправила трепещущие крылья, готовая укрыть свое семейство от любой опасности. Трогательные желтые комочки на тонких каучуковых ножках бесстрашно разбрелись по всему двору. Цыплята исследовали новую территорию, обозначая свое присутствие пронзительным попискиванием, в котором при желании можно было разобрать самонадеянность и тревогу, удивление и боль.

Я снова заглянул в хлев и невольно улыбнулся. Крохотные поросята уже справились с минутной растерянностью и, сбившись в плотную кучу, двинулись на поиски отлучившейся родительницы. Ими двигал безошибочный инстинкт самосохранения — тот самый, который в случае с человеческими младенцами мы часто путаем с любовью. Женщина тоже улыбалась. Да и трудно было не улыбаться в такой день, когда ласково светило солнышко, а вокруг копошился энергичный, жадный молодняк. Повсюду набирала силы новая жизнь. Я явственно ощущал, как внутри ветвей деревьев двигались живительные соки, порождавшие миллионы раскрывающихся бутонов и миллионы юных зеленых листочков.

Сегодня Колчестер — небольшой деловой городок на вершине холма, но, по сути, он является насквозь древнеримским. Около восемнадцати столетий назад сюда, на эссекскую возвышенность, пришли ветераны римской армии, заложили город под названием Камулодун и для надежности обнесли его стеной. Древние церкви Колчестера целиком построены из древнеримского пустотелого кирпича, а норманнский замок возведен на развалинах древнеримской же крепости. Даже колчестерские улочки не имеют привычки петлять и причудливо изгибаться (как бывает в большинстве средневековых городов), а сориентированы строго на север и на юг, повторяя четкую планировку древнеримского военного лагеря. Достаточно выйти, вооружившись лопатой, в самый обычный колчестерский сад или огород и копнуть поглубже. Вы тут же поймете, что Древний Рим никуда не сгинул: он спит на глубине всего нескольких футов, перемешавшись с белой пылью от окаменевших и раздробленных устричных створок. О, эти британские устрицы! Они скрасили досуг и примирили с жизнью не одного несчастного изгнанника.

В годы войны наша часть некоторое время дислоцировалась в Колчестере, и я, движимый скукой, решил заняться раскопками. Я начал работать в дальнем конце площадки для тенниса, и уже на исходе дня откопал великолепный фрагмент древнеримской мозаики. Помню, какой восторг охватил меня, когда солнечные лучи вновь заиграли на глянцевых красно-белых плитках, по которым ступали сандалии легионеров!

Поверьте, это непередаваемое ощущение — извлечь из рутины повседневности осколок далекого прошлого, очистить его от грязи, подержать в руках, думая про себя: «Эту вещь сделали в эпоху императора Нерона. В то время еще были живы люди, собственными глазами видевшие распятие Спасителя…»

А в другой раз я откопал в соседском саду несколько изящных бронзовых булавок, которыми римские матроны закрепляли свои прически. Там же обнаружилось и бронзовое зеркальце — возможно, жена неизвестного древнеримского легионера гляделась в него, изучая воздействие британских ветров на свою холеную кожу. Мне попадались остатки ангобированной красной керамики с клеймом мастера-производителя. Так, на одном из осколков сохранилось имя Флавия Германия — гончара, еще неизвестного в тех местах, но, на мой взгляд, вполне заслуживающего включения в коллекцию музея Колчестерского замка. Ах, прекрасное было время! Сколько волнующих моментов я пережил в ходе своих археологических изысканий. Как здорово было сидеть на краю неглубокой ямы (в полном одиночестве, ибо никто из однополчан не верил в успех моих раскопок, равно как и в подлинность находок) и озирать извлеченные из земли сокровища. Среди них были старые железные ключи, обрывки цепей, бронзовый ушной пинцет и радужные осколки древних сосудов. Эти предметы очаровывали своим почтенным возрастом и будили мое воображение. Долгие часы были потрачены на то, чтобы восстановить первоначальный облик находок, высвободить ту малую частичку жизни, которая еще в них сохранилась. На время работы я с головой окунался в античное прошлое и попросту переставал существовать в современном мире.