Капица. Воспоминания и письма - Анна Капица

Анна Алексеевна подошла к полке и достала старинный альбом. В нем множество фотографий, запечатлевших это путешествие: виды Парижа, даже Альпы, куда они поднимались.

«И в Швейцарии, – продолжает Анна Алексеевна, – нас застала война. Мы оказались в полном бедствии, ведь у нас все было предусмотрено условиями тура, заранее оплачены обратные билеты, но были они через Германию. Сразу стало понятно, что с нашими молодыми людьми мы через Германию ехать не можем. Значит, надо было ехать кружным путем, а кружной путь требует денег. Все было сделано довольно быстро: кто-то деньги занял, что-то нам перевели, но с этого времени мы путешествовали уже самым дешевым образом, только бы доехать. Добирались мы восточным берегом Италии, вдоль Адриатики до порта Бари и там сели на пароход.

Плыть было страшно интересно. Мы все жили на палубе, кругом – совершенно необыкновенные люди. Я с восторгом смотрела на албанцев, которые ходили в это время в юбочках, это был их национальный костюм – коротенькие юбочки в складку, очень живописные на фоне моря и гор. Особенно поразил меня на пароходе «древний грек»! Красивый человек, с длинными волосами до плеч, в сандалиях на босу ногу и обернутый в белую тогу. Я узнала, что это брат Айседоры Дункан. Он был привержен, как оказалось, жизни древних греков, их одежде и имел многочисленных последователей в Европе. Так что мы на фоне Древней Греции увидали «древнего грека». Интересно было невероятно. Остановились в Пиреях, и тут же все бросились смотреть Афины. Афины оставили во мне неизгладимое впечатление на всю жизнь. Вообще, эта поездка запечатлелась в глазах и уме. Яркое солнце, выжженная желтая трава, синее море и не белый, а какой-то золотистый мрамор. Большие ступени к Акрополю. Чудеса кругом. Мне было 11 лет, но воспоминание осталось на всю жизнь. Насмотревшись Акрополя, мы поехали дальше – до Салоников на пароходе, а там сели на поезд и через Сербию в конце концов добрались до Ниша. Сербия в это время уже воевала, и Россия была на ее стороне. Помню очень хорошее отношение к нам сербов: нас кормили, поили, за нами ухаживали всячески, даже в поездах, которые были набиты до отказа, нас клали спать. В конце концов, через Болгарию и Румынию мы приехали на юг России. Все путешествие было для меня чудесным приключением. Так много надо было всего кругом увидеть, что обращать внимание на взволнованные разговоры взрослых просто не было времени. Одно запомнилось: нашим мальчикам 16–17 лет, как бы их не задержали где-нибудь. Конечно, нашим учителям и родителям пришлось нелегко, но им удалось выводить всю нашу компанию из очень трудных ситуаций.

Из путешествия мы вернулись уже в военный Петроград. Шла эта страшная война. Война начала менять жизнь и нашей семьи. Мама кончила курсы медсестер и все время работала в разных госпиталях, в лазаретах. Да и в доме у нас постоянно бывали, а иногда и жили раненые солдаты. Мама вела довольно большую работу, но все это было совершенно незаметно, как само собой разумеющееся. Детей военные события пока не коснулись – братья поступили в Политехнический институт на кораблестроительный факультет, а я продолжала учиться в школе.

Примерно в это же время у папы возник очень серьезный роман с Анной Богдановной Ферингер. Для мамы это был тяжелейший удар – узнать о папиной измене. Она была в этом отношении безо всяких компромиссов и не могла даже подумать, что если Алексей Николаевич ей изменяет, то может быть хоть какое-нибудь прощение. Мама поручила нас своей сестре – Ольге Дмитриевне, а сама уехала на фронт сестрой милосердия. Когда мама уехала на фронт, папа был очень этим озадачен, но мама, если что-то важное решала для себя внутренне, то уже не могла от этого отойти».

Сохранились два письма, написанных маленькой Анечкой на фронт «Сестре Е. Д. Крыловой». Они полны милых любой матери подробностей детской жизни и тоски от разлуки.

«Дорогая моя мамочка, я и все мы здоровы. Я еще не получила четверть, но наверное скоро напишу тебе мои отметки. У нас уже шел снег, т. е. не снег, а дождь вместе со снегом, но все-таки в саду трава покрыта снегом, но он очень быстро тает, и получается грязь, и еще притом жидкая. <…> Мы по большей части обедаем все в разнос время. Я сегодня буду брать ванну и напишу тебе, промылись ли мои волосы или нет. Я думаю, что нет, потому что они никогда не промываются, а если и промываются, то плохо. <…> Наша учительница, Антонина Иосифовна, считает знаки препинания за ошибку! Но я все-таки не особенно много делаю ошибок. Елизавета Александровна нашему классу читает столько нотаций, что прямо ужас. Она делает так: перед уроком, во время урока и после урока читает нагоняй. Ты должна приехать к Рождеству непременно. Напиши мне, сколько я сделала ошибок. <…> До свидания, моя милая, и дорогая, и золотая, и серебряная мама.

Любящая тебя очень и очень твоя Аня.

P. S. У меня волосы более или менее промылись».

«Дорогая моя мама, я хочу к тебе приехать, здесь очень гадкая погода. Сообщаю тебе две неприятные новости. Во-первых – Лялька, ездя на мотоцикле, ушиб так себе ногу, что лежит уже третий день. Во-вторых: нашу дачу в Финляндии обокрали. Видишь, как все гадко, поэтому я и хочу к тебе приехать, еще я хочу посмотреть войну, это меня очень интересует. Ты должна приехать на Рождество непременно, а то мне будет без тебя скучно. <…> Приезжай к нам и возьми меня на войну вместе с тобой. «Я не хочу учиться, а хочу воевать». Ну, до свиданья, моя мамочка. Ты приедешь и возьмешь меня, правда ведь? Тебя все целуют.

Любящая тебя очень твоя Аня».

«На фронте, – рассказывала Анна Алексеевна, – мама пробыла около полугода, и, когда вернулась домой, внешне у нас в семье все сохранялось как прежде. Но война продолжалась, и жить становилось все сложнее и сложнее. К тому же весной 16-го года начался призыв студентов младших курсов в действующую армию. Братьям пришлось уйти из института, и они поступили в юнкерские училища: Алеша – в Михайловское артиллерийское, а Коля – в Инженерное. Это давало возможность идти в армию не солдатами, а самым младшим офицерским чином, прапорщиками, наверное.

Кончался 16-й год. Я хорошо помню волнение в доме – убийство Распутина, радость, разговоры, детали убийства. Это взбудоражило всех, произвело колоссальное впечатление на всю интеллигенцию. Говорили о том, что делается на фронте, какой развал. После Нового года, 1917-го, начались бурные события. Конец февраля – революция, отречение царя, общая радость, все вздохнули свободно. Интеллигенция встретила Февральскую революцию очень хорошо.

Запечатлелись в памяти споры взрослых, которые меня мало касались, и такая картина: белая кафельная печка, фигура папы. Он или стоит около печки, или сидит утром за столом, но видна только газета. Он просматривает «Новое время». Мама читает «Речь».

Летом 17-го года стало трудно с продовольствием, и было решено, что старшие классы нашей школы вместе с некоторыми родителями переедут на юг в Анапу. На юге можно было выжить лучше.

С этого времени семья наша распалась окончательно – мы с мамой уехали в Анапу, папа остался в Петрограде, братья ушли на фронт. Коля довольно быстро соединился с нами в Анапе. Алеша воевал до полного распада германского фронта».

У Анны Алексеевны хранилось письмо брата Алеши, написанное им в декабре 1917 года с фронта:

«Дорогая Анечка!

Я получил недавно твое письмо, за которое очень тебе благодарен. Сейчас я сижу в своей землянке и дежурю при телефоне (ты, наверное, знаешь, что я назначен в команду телефонистов). Я устроился очень хорошо и чувствую себя отлично, гораздо лучше, чем прежде. <…> Мир уже почти заключен – наверное, вы это знаете, у нас каждый день происходит братанье. Завтра я пойду смотреть, в чем оно состоит, и тогда допишу письмо. <…>

Сейчас получена телефонограмма, что переговоры о мире прерываются, т. к. союзники, а за ними и немцы, отказались от мира без аннексий и контрибуций. Объявлена мобилизация (недавно у нас началась демобилизация), идет на фронт Красная гвардия – очевидно, Троцкий хочет запугать немцев, но вряд ли ему это удастся. В общем, кажется, опять будем воевать, хотя мы абсолютно не можем сдержать наступление немцев, если они вздумают наступать. Пока еще определенного ничего не известно…»

«Через некоторое время Алеша покинул Западный фронт, – продолжает свой рассказ Анна Алексеевна, – и включился в Белое движение. Коля тоже ушел в Белую армию, хотя он был абсолютно невоенным человеком, воевать для него было ужасно. Но как офицер он не мог не войти в эту Армию. Алеша со своим темпераментом больше подходил к войне, она его как-то захватывала. Очень скоро мы с мамой получили известие, что Коля убит под Ставрополем (17 ноября 1918 года).

В 19-м году к нам в Анапу на короткий срок заехал Алеша и отправился дальше в Новороссийск. Там он вскоре поступил на бронепоезд, воевал и под Харьковом тоже был убит. (9 июля 1919 года).