Осколки обсидиана - Альетт де Бодар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глупец. Но смерти он не заслуживал.
* * *
Время от времени я получал весточки от Масиуина, но ничего нового он мне не сообщал: Сеяшочитль не покидала дом, ни в тот день, ни в следующий. Судья приказал обыскать дома остальных трех умерших — безрезультатно.
Наконец ко мне пришел сам Масиуин и сказал, что его отстраняют от расследования. Последний убитый был воином-орлом, и его высокое положение требовало, чтобы делом занимался кто-нибудь чином повыше младшего судьи. Масиуину пришлось отозвать своих стражников и ждать прибытия более знающего чиновника.
Следующей ночью я сам следил за Сеяшочитль. Ничего не произошло. Всю ночь я просидел на крыше соседнего дома, с которой открывался вид на ее патио, и к тому времени, как я вернулся в храм, моя одежда промокла от росы.
Три осколка обсидиана — два орудия убийства и тот, который я нашел в теле Паяшина, — я оставил лежать на алтаре. Каждый раз, приходя в храм, я смотрел на них и вспоминал, что погибли невиновные.
Во вторую ночь Сеяшочитль вышла во двор, неся в руках клетку с совой. Я увидел, как Хранительница раскладывает рядом с собой нефрит, резное изображение паука и обсидиановое лезвие. Потом она убила птицу и ее кровью нарисовала квадрат.
Я увидел, как она призывает Обсидианового Вихря. Он явился на ее зов и остановился перед ней, блестя в свете луны сотнями обсидиановых лезвий. Сеяшочитль что-то шепнула Ему.
Нет. Я поднялся со своего места, которое так долго служило мне укрытием, и едва не свалился с крыши. Но по-прежнему до меня не долетало ни слова из того, о чем они говорили. Наконец Сеяшочитль отпустила Вихря, и Он исчез, унеся с собой ощущение холода и отчаяния.
Невозможно. Тогда слова Вихря показались мне правдивыми.
Или нет? В конце концов, что я знал об обитателях подземного мира? Мои умения распространялись только на людей. Сверхъестественные создания оставались выше моего разумения.
Я вернулся в храм на рассвете, дрожа от холода, и отправил посыльного к Масиуину с просьбой прийти ко мне. Прошло много времени, прежде чем я получил ответ. Чумазый мальчишка принес смятый клочок бумаги: «Сейчас я не могу помочь тебе. Вечером, когда я покончу со своими делами».
Что-то затевалось. Зачем Сеяшочитль понадобилось еще раз вызывать Обсидианового Вихря? Не собиралась ли она убить еще кого-нибудь, очередных глупцов, которые никогда не осмелились бы совершить то, о чем болтают их языки? Или…
У меня похолодело в груди. Или она решила убить меня и Масиуина?
Я отправил Масиуину ответ, прося проявить осторожность, и снова приготовился ждать.
Лежащие на алтаре куски обсидиана поблескивали в свете солнца: по двум из них пробегала зеленоватая рябь, третий оставался черным.
Казалось, солнце едва ползет по небу; я смотрел, как тени от осколков то удлиняются, то снова сокращаются. Свет из золотистого стал белым, потом опять золотистым.
Осколки…
Я взял в руки оба осколка с зеленоватыми отражениями и всмотрелся в них. Они и в самом деле не походили на тот, что я извлек из сердца Паяшина. Я положил их на ладонь правой руки. В одном месте края совпали, образовав узкую полоску почти в два раза длиннее каждого из осколков. Части разбившегося лезвия?
Как бы я ни крутил их, ничего похожего на лезвие не получалось. И все же была в них какая-то странность…
Солнце все еще стояло высоко в небе. Я завернул все три осколка в кусок хлопковой ткани и направился в квартал ремесленников.
* * *
Найти ножовщика, который согласился бы поговорить со мной, оказалось не так-то просто: все они были заняты куда более важными делами, чем общение со жрецом Смерти. Наконец из одной мастерской показался глубокий старик.
— Тебе нужен ножовщик? У меня есть время.
Слезящиеся глаза не помешали ему заметить сомнение у меня на лице.
— Я не так уж стар, парень.
Я со вздохом протянул ему сверток:
— Знаешь, откуда взялись эти осколки ножа?
Он хохотнул и зашел в дом. Я последовал за ним.
— Из какой каменоломни, хочешь сказать? Тут как получится. Если обломки достаточно большие…
Он развернул ткань и склонился над осколками. Готовые ножи лежали на низком столе, свидетельствуя о мастерстве старого ножовщика — острые лезвия, искусно изготовленные рукоятки. Пол был усыпан обсидиановой крошкой.
Наконец старик поднял на меня глаза:
— Эти осколки не от ножа.
Я похолодел.
— То есть?
Он взял один из собственных ножей и показал мне край лезвия.
— Лезвие ножа, оно… особенное. Чтобы сделать его, мы по одной снимаем с камня чешуйки, и остаются следы, — он взял осколок, убивший Паяшина. — Вот это — обломок лезвия. Им можно резать. Если присмотришься, увидишь по краю насечку.
— А остальные два? — спросил я.
— Их отполировали.
— Но они все равно острые.
Старик покачал головой:
— Они острые в местах слома. Края обсидиановых обломков всегда острые.
Следующий вопрос я задал с осторожностью, поскольку не знал, куда меня заведет ответ:
— Тогда откуда они взялись?
— Вообще-то мое дело — ножи. Но…
Он положил нож на стол и посмотрел мне в глаза:
— Это зеркало. Обсидиановое зеркало, какими обычно пользуются женщины.
Зеркало.
Я поблагодарил его, собрал осколки и пошел домой. Мысли разбегались, и я тщетно пытался сложить из разрозненных кусков цельную картину. Тескатлипока, Дымящееся Зеркало. Обсидиановое зеркало, дарующее жизнь и смерть.
Осколки зеркала, в которых я ощущал силу смерти. Не загробного мира. Загробный мир тут ни при чем. Смерти, потому что Тескатлипока был богом войны и судьбы.
Вопреки всему, что сказала мне Сеяшочитль, вопреки всему, что обнаружили мы с Масиуином, культу удалось призвать какую-то сущность. Не из загробного мира. Иначе их убил бы Обсидиановый Вихрь. Нет, они метили выше.
Они призвали Тескатлипоку, чтобы он положил конец Пятой эпохе. А Тескатлипока, который был богом разрушения и перерождения, убил их одного за другим.
В Кольуакане был лишь один человек, который мог бы справиться с Ним, только один человек, чьи знания и сила могли сохранить Пятый мир.
Сеяшочитль.
Я ошибался. Она вызвала Обсидианового Вихря не для того, чтобы убить отступников. Ей нужна была защита. Но Вихрь не
