Поместье Даунтон. Начало - Маргарет Йорк

– Конечно, мог бы. Роберт, это совсем иной мир, в котором сейчас делаются деньги.

Роберт сокрушенно вздохнул.

– Эдвард, умоляю, только не сейчас! Мы же на балу.

Они договорились встретиться на следующий день в клубе, пообедать и побеседовать подробней.

Роберт Кроули был прав и неправ одновременно – Кора Левинсон действительно чувствовала себя почти растерянной, что бывало с ней крайне редко. Обычно довольно дерзкая Кора, привыкшая дома почти диктовать свою волю окружающим, в Лондоне оказалась, как бы сказали, не в своей тарелке.

Ее наряды весьма элегантны, сшитые в Париже у божественного Ворта, они просто не могли быть иными. В то же время ее мать миссис Левинсон сумела даже вортовские шедевры «доработать», добавив для пущего эффекта некоторые детали отделки, от чего произведения парижского кутюрье оказались почти вульгарными, использовала много богатых украшений, не скупясь на золото и бриллианты, что усилило негативный эффект.

Но не в нарядах дело, Лондон смирился бы с канареечным вкусом миссис Левинсон, не будь у нее еще и сильного американского акцента, привычки почти по-немецки строить фразы и говорить свысока. Мать и дочь до Лондонского Сезона немало времени провели в Европе, возможно, потому французский мисс Коры был безупречен.

А вот истинно английское произношение хромало. Все та же беда – менее внятный и резкий американский вариант языка слышался в каждой фразе, каждом звуке. Они словно говорят с набитым ртом – так выражалась об этом акценте бабушка Роберта. И была права.

Это легко исправимо, поживи они несколько месяцев в Лондоне, несомненно, акцент пропал бы. Но они и в Лондоне поселились у своей родственницы-американки. Мистер Левинсон был достаточно богат, чтобы приобрести для жены и любимой дочери особняк в лондонском районе богачей Мейфэре, как он сделал это в Париже, но миссис Левинсон не была убеждена, что ей нравится Лондон, а потому решили подождать. Вот если, будучи представленной ко двору, Кора будет иметь оглушительный успех…

Кора оглушительного успеха не имела потому, что к нему не стремилась.

А холодностью Роберта Кроули оказалась задета и, как это часто происходит в жизни, именно такая холодность пробудила некие чувства у самой Коры. Сначала досаду, но сколько же влюбленностей начинаются именно с досады или обиды!

На следующий день в девять мисс Левинсон уже совершала прогулку верхом по Гнилому Ряду Гайд-парка, где по утрам гарцевали умеющие делать это красиво молодые люди и девушки. Это вполне обычно для Сезона, когда каждый день расписан буквально по минутам. Прекрасно державшаяся в седле всадница и ее великолепная лошадь (мистер Левинсон знал толк в лошадях и верховой езде, и в Европе для Коры тоже держали лошадей для верховой езды и охоты помимо обычной выездки) привлекали внимание молодых людей. Те, кто уже был представлен Коре, раскланивались, кто еще не был, находили возможность быть представленными…

Казалось, все шло прекрасно, но девушку словно съедало изнутри какое-то беспокойство. Она невольно искала глазами своего вчерашнего обидчика, но не находила. Не случись той обмолвки Роберта на балу или получись у него загладить неловкость сразу, Кора, возможно, потеряла бы к молодому Кроули интерес, но неопределенность ситуации таковой заметно подогревала.

Кора направилась домой завтракать, ей следовало поторопиться, поскольку к завтраку у миссис Левинсон опаздывать недопустимо, на каком бы континенте ты ни находился. Они все же встретились, Роберт Кроули тоже приехал прокатиться по Гнилому Ряду – посыпанной песком дороге, где, собственно, и совершали утренние верховые прогулки дамы, но удалось только раскланяться. Этого оказалось достаточно, чтобы щеки Коры порозовели, а сердце забилось чуть сильней, чем следовало при езде спокойным шагом. Роберт невольно отметил великолепную посадку мисс Левинсон в седле и то, что она держится с большим достоинством. Милая девушка, но, к сожалению, американка.

Миссис Левинсон была несколько не в духе. В предыдущий день она устала от духоты и толчеи бала, плохо выспалась, что неудивительно, ведь на сон во время Сезона дамам отводилось не более пяти часов, была раздражена пасмурным небом и намечавшимся дождем, а особенно роскошным платьем мисс Эстер Марии Чэпайн, также дебютантки, посмевшей затмить всех.

Чарльз Ворт расстарался, и платье двоюродной праправнучки Джорджа Вашингтона действительно оказалось великолепным, к тому же самым дорогим в этом Сезоне. Это не могло понравиться честолюбивой миссис Левинсон.

Об этом платье сразу зашел разговор во время завтрака.

– Десять с половиной футов шлейфа! – вскидывала глаза к потолку миссис Левинсон, накалывая на вилку кусочек телятины. – Бедная девочка, ей приходилось думать только о том, как удержать все это на руке! А двадцатитрехдюймовая талия?! Боже мой, разве можно так отравлять единственное в жизни мероприятие?

Кора сомневалась, что матери и впрямь жалко восемнадцатилетнюю Эстер, но возражать миссис Левинсон опасно, к тому же мысли девушки невольно то и дело возвращались к Роберту Кроули. Его сестра Эдит Кроули тоже была представлена королеве. Кора видела на королевском приеме эту жизнерадостную девушку, которая была ей симпатична, и даже перебросилась с Эдит парой слов. Мелькнула мысль, что стоило бы познакомиться с леди Эдит Кроули ближе, следующую мысль о том, что это знакомство упрочило бы знакомство и с ее братом, Кора старательно гнала.

– Кора, ты меня не слушаешь?

– Извини, мама, я просто устала.

– И все же нам предстоит нанести сегодня не менее четырех визитов. Как меня раздражает необходимость нелепых разъездов по чужим домам! Дома в двух шагах друг от друга, не то что у нас в Нью-Йорке, но пройтись пешком нельзя, нужно непременно садиться в карету, потом, проехав сотню ярдов, искать возможность выйти на запруженной улице, чтобы, приложившись щекой к щеке хозяйки и выпив пару глотков остывшего чая, снова искать свою карету и отправляться дальше.

Леди Мэри Шелтон, в доме которой Левинсоны пребывали, рассмеялась:

– Марта, ты слишком придирчива и резка.

Миссис Левинсон вздохнула:

– Я устала и просто хочу домой.

– Я тоже, – неожиданно для себя согласилась Кора, которая еще минуту назад невольно размышляла, удастся ли им с Робертом Кроули еще встретиться и стоит ли ради этого ближе познакомиться с его сестрой и тетушкой.

Миссис Левинсон кивнула:

– Я подумаю над этим, Кора. Провести лето в сыром Лондоне – значит испортить цвет лица на целый год.

– Марта! Боже мой, ты несправедлива и к Лондону, и к здешнему лету. Тем более впереди столько интересных мероприятий – скачки, регата, балы…

– Однако нам пора ехать. Нужно нанести несколько скучных визитов, пройтись по магазинам… Как меня утомляют лондонские магазины!

– Тебя утомляет в Лондоне все?

– Почти. Здесь просто тесно. Кора, поторопись, мы должны отправиться поскорей, чтобы скорей освободиться. Надеюсь, большинства скучных дам не окажется дома либо у них после вчерашней толчеи разболелась голова.

Это было типично для Марты Левинсон – перескакивать в разговоре с одной темы на другую и высказывать свое мнение вслух, мало заботясь о том, какое она произведет впечатление.

Когда, сделав шесть визитов вместо запланированных четырех, мать с дочерью вернулись домой, оказалось, что приезжала леди Маргарет и оставила визитку с приглашением на завтрашний обед. В коротенькой записке было сказано, что обед состоится в узком семейном кругу – только Кроули.

Нужно ли говорить, как подействовало на Кору такое сообщение?

Марта Левинсон вовсе не глупа и прекрасно понимала положение, в котором оказались они с дочерью. Сестра самой Марты Ава хорошо знакома с леди Маргарет, потому попросила приятельницу представить Кору ко двору. Миссис Маргарет Кроули просьбу выполнила, но более не намеревалась помогать племяннице своей американской подруги. То, что она вдруг изменила свое намерение, могло означать заинтересованность в Коре, вернее, в ее приданом.

Еще только решив везти дочь на «свадебную ярмарку», как называли Лондонский Сезон, миссис Левинсон навела справки обо всех мало-мальски подходящих возможных женихах, об их родословной и финансовом положении, а потому прекрасно знала, что Роберт Кроули один из самых привлекательных. То, что он оказался не слишком любезен с Корой на вчерашнем балу, могло свидетельствовать не столько об отсутствии интереса к ее дочери, сколько о нежелании Роберта Кроули связывать себя узами брака. Это поправимо, для такого есть родители.

Что ж, завтрашний обед у леди Маргарет мог стать для матери и дочери Левинсон судьбоносным. Отец давал Коре большое приданое, за которое стоило побороться, но миссис Левинсон не без оснований полагала, что побороться стоит и за сердце самой Коры, девушка не менее ценна, чем деньги ее отца. Даже сноб Роберт Кроули не мог быть уверен, что предпочтут его. Коре всего восемнадцать, это ее первый Сезон, торопиться не стоит.